«Рапаны в сметане». Рапаны — это содержимое красивых ракушек, которые прикладывают к уху, чтобы услышать шум моря. Летом крымчане набивают ими морозилки, как сибиряки — пельменями, а зимой употребляют.
Рапаны — это Крым. Константин Сергеевич вспомнил город — городок с маленькими, карабкающимися на вершину холма беленькими домиками и зеленое, пронзительно зеленое, как глаза той женщины, море. Три недели они прожили в одном из таких домиков, не отрывая друг от друга глаз и рук. И казалось, что так будет всегда. Один раз они гуляли, держась за руки, попали под ливень и, не разжимая рук, прибежали домой, промокнув до нитки.
Дальше… Дальше было всё… и ничего. Ничего, потому что сын был маленьким, и жену было жалко.
Ничего, потому что казалось, что на вопрос «или… или» можно ответить «и… и». Казалось. Она ждала его семь лет, а потом вышла замуж, как позже выяснилось, за миллионера, и родила ему двух дочерей в Австралии…
Вспоминает ли она тот крымский город — городок или не может забыть, как не могу я?
Хотя теперь у нас даже звезды разные, думал Константин Сергеевич. Надо мной Большая Медведица, над ней Южный Крест.
Креста Константин Сергеевич не носил, а в Бога верил. Чаще бывает наоборот.
В детстве его не крестили, а взрослым он считал, что Бог в сердце, то есть в душе, если в нее верить, а не в купели. Но это дело сугубо личное.
Рапаны в сметане… Сметана. Говорят, что нигде в мире ее не найдешь. Сливки, йогурт — пожалуйста, а сметаны нет. Редкое сочетание жирного, кислого и плотного. Главный признак подлинности продукта — ложка в сметане должна стоять.
Вот и «Борщ украинский со сметаной»…
Отец Константина Сергеевича любил борщ. Не московский, больше похожий на свекольник с капустой, а именно украинский — с помидорами, сладким, или, как его называют на юге — болгарским перцем и чесноком.
Константин Сергеевич борща не любил. С детства. Из-за шкварок. В борщ бабушка обязательно добавляла растопленные на сковороде кусочки сала — шкварки, что делало его более сытным. Хотя варили борщ на мясном бульоне, и сытности было — хоть отбавляй. А заправляли шкварками по инерции, по опыту предвоенных, военных и послевоенных голодовок, когда о мясном бульоне мечтать не приходилось. Потом, после бабушки, борщ варили уже без шкварок, но Костя его по — прежнему не любил, тоже по инерции. А отец любил, вернувшись поздно из гостей, после всех угощений, съесть на кухне тарелку горячего борща и долго беседовать с Костей о своей неправильно прожитой жизни. Может, потому, что в гостях отец мало ел, но много пил.
А мама? Что она любила есть в молодости? Жаркое. Жаркое из баранины. С картошкой. Горячее, пока бараний жир не успел застыть. Интересно, есть у них в меню жаркое?
«Жаркое по — домашнему с лисичками». Нет, мама любила без лисичек. В войну их эвакуировали в Узбекистан, в небольшой городок. Дедушка ушел на фронт, бабушка Константина Сергеевича умерла в эвакуации, в сорок втором году, когда маме было двенадцать, практически от голода, а мама выжила, будучи полунянькой — полуучительницей детей заведующего городской столовой.
Она как-то рассказывала Косте про спектакль, который показывали в городке приехавшие из Ташкента актеры. Сюжет был незамысловат. Немцы схватили партизанку, и, как ни пытали, она не говорила, где скрываются ее товарищи. Тогда фашисты поставили на стол дымящийся казан и сказали: если выдашь, где партизаны, мы дадим тебе жареное мясо с картошкой.
Сидящие в зале зрители партизанами не были, но есть им хотелось не меньше героини. И каждый мог оценить подвиг отказавшейся от мяса с картошкой девушки.
Мама любила жаркое без лисичек. Откуда в Узбекистане лисички? Папа любил борщ со сметаной. Мама, папа. Анкета какая-то! У анкеты много общего с меню. А у меню — с анкетой. Хотя меню — оно, они наверное сестрички.
Анкет Константин Сергеевич не любил, как будто кто-то сквозь бумажку с вопросами простреливал его насквозь альфа- или гамма — частицами. Даже, казалось бы, приятный вопрос о дне рождения был дополнительным ориентиром для розыска среди тезок и однофамильцев. А уж вопросы про судимости и родственников за границей, участие и нахождение, исключения и сокрытие казались даже не враждебными, а угрожающими. Хотя скрывать особо было нечего, анкеты Константин Сергеевич не любил. А меню любил. Так бывает с сестрами, одну любишь, а другую ненавидишь. Сестер у Кости не было, как и братьев. Вроде как жилплощадь не позволяла.
У сына Константина Сергеевича тоже братьев и сестер нет. Жилплощадь. Универсальная причина.
Так, что у них на десерт? — еще сильнее прищурился Константин Сергеевич.
«Чернослив со сливками и грецкими орехами». Хорошо, что тут без сметаны обошлось.
«Крем из белого шоколада с фруктовой начинкой».
Начинка — ладно, а белый шоколад? Это почти безалкогольное пиво…
Меню закончилось. Пошли дальше.
Константин Сергеевич направился к перекрестку. Пройдя два квартала, он остановился у входа в ресторан французской кухни со скромным названием «Максим». Меню висело в стеклянном ящике и было подсвечено почему-то голубым фонариком. Его изучение Константин Сергеевич начал с супов.
«Буайябес» (суп из пяти видов рыбы и креветок с сырными гренками и соусом «Айоли». Самое популярное блюдо в Марселе).
На память пришла старая псевдоблатная песенка:
А я теперь имею одну лишь в жизни цель,
Чтоб как-нибудь добраться в тот западный Марсель.
Там девки пляшут голые, там дамы в соболях,
Лакеи носят вина, а воры носят фрак.
Слава Богу. Добрались все. Причем, не выходя из собственных квартир. И девки пляшут. И воры в галстуках… И без галстуков.
Салат «Бон Фам» (нежный салат из корня сельдерея, заправленный соусом «Айоли»).
«Бон Фам» — в переводе с французского — хорошая женщина. А можно перевести и как добрая. Почему добрая? А наверно после эффекта, который производит на мужчину корень сельдерея. Ничего другого в голову не приходило.
Вообще, так уж сложилось, что любимым собеседником Константина Сергеевича был он сам, и когда им удавалось прийти к согласию, ему было хорошо и спокойно. Но так случалось редко. «Бон Фам» — а где же ее найти? После развода желающих подать Константину Сергеевичу воду в трудную минуту было достаточно… Но пить из рук ровесниц не хотелось, а из тех, что хотелось… Ну, во — первых, деньги. Да и неинтересно было бы друг с другом. Тут сам с собой договориться не можешь, а с молоденькой дурочкой? Почему с дурочкой? Потому, что умные давно замужем. Да и другое поколение, оно же действительно: другое.
Год назад Константин Сергеевич, вспомнив юношеские успехи в эпистолярном жанре, написал повесть. О прожитом времени. Назвал ее «Повесть о ненастоящем человеке» и отправил в Москву, в толстый, любимый с юных лет журнал. Не надеясь на ответ, хотел написать обратный адрес: «ул. Любая, 29», но потом подумал, а вдруг захотят напечатать? Зря. Ответ пришел через месяц. Начинался он так: «Уважаемый Константин Сергеевич. Ваша повесть проникнута желчным разочарованием незаслуженно обиженного жизнью совка…». Откуда ей знать: заслуженно, не заслуженно? Писала ему зам. редактора, судя по слогу — молодая женщина, выросшая в подлинно демократическом обществе. Бог с ней, с молодежью и с демократией, объявить которую намного легче, чем построить. Обойдемся без «Бон Фам».
«Фуа — гра с цукатами (один из самых известных деликатесов французской кухни)». А по — русски — жирная печень. Напарник по работе часто повторял: «Все, что есть в жизни хорошего, или преступно, или аморально, или ведет к ожирению». Хотя это многие повторяют, но они не правы. Разве преступно или аморально читать меню ресторанов, гуляя по вечернему городу? Не в окна же я заглядываю… Константин Сергеевич начал очередной спор с самим собой. Аморально. Потому что ты не собираешься заходить и заказывать. Да, но я же не сажусь за столик, читаю меню и ухожу. Так я их обижу, а так наоборот, они видят интерес. Не зайду сегодня, зайду завтра.
И завтра ты к ним не зайдешь. На завтра у тебя запланирован китайский, греческий и болгарский, а вчера ты стоял у чешского и ливанского. Ладно, примирительно сказал Константин Сергеевич сам себе. К ожирению это точно не ведет.
Не важно, что ублажать — хрусталик глаза, барабанные перепонки уха или пупырышки языка. Важно, как это делать…
На сегодня был запланирован еще японский ресторан, находившийся недалеко от входа в порт. Поздно, может, домой, на йогурт? Хотя сегодня я действительно проголодался, и могу сварить вкусный грибной суп из концентрата, думал Константин Сергеевич, но ноги уже шагали по спуску. Сырая рыба, рис, водоросли, а такая популярность. В городе было уже пять японских ресторанов, и все полны посетителями. Интересно, что у каждого было свое меню с цветными картинками предлагаемых блюд. К портовскому «японцу» Константин Сергеевич приходил раз в две недели. Обычно ресторан и тротуар перед ним были ярко освещены, но сегодня лишь изнутри пробивались блики от стоящих на столах свечей. Наверное, электричество в доме отключили, подумал Константин Сергеевич. Да, при таком освещении креветки на картинках не рассмотришь, и состав коктейля «Камикадзе» не прочитаешь, зря шел. Темно. Поздно. Иду йогурт пить.
