Но тогда, в первый раз, все-таки прошел – и у декана было еще разговоров на добрый час, и проректор их ждал после этого, и там обед с кем-то из местной профессуры, и сразу в аэропорт потом – в общем, ни остановиться, ни оглянуться. Зато согласие приехать через пару месяцев с большой лекцией он дал сразу, прикинув, что тогда он организует свое время так, чтобы на все хватило, а того, что она может, скажем, за это время уволиться или в другой отдел перейти, он даже и в расчет не брал. Чувствовал, что ещё встретятся. И, как показала жизнь, не ошибся.
Конечно, окончательное решение о переходе было принято по соображениям сугубо деловым, но кто знает, пожалуй, где-то в самом затылке сидела и мысль о ней. Во второй свой приезд он имел серьезный разговор с университетским начальством, по результатам которого его начали знакомить с теми из сотрудников, которые могли попасть под его начало, если перейти он-таки решится, и вот тогда-то он узнал, что – она, сидевшая на том же самом месте, где он увидел ее в первый раз, - и есть доктор Дебора Трот. И смог рассмотреть ее поближе. Она была высокого роста – когда встала, что бы пожать его протянутую руку, то оказалась лишь немногим пониже его. Красивая, сильная и теплая рука с длинными пальцами. Пышные темные волосы и небольшое треугольное лицо со спокойными серыми глазами. Низкий с хрипотцой голос – потом выяснилось, что она, в полный разрез с последними американскими веяниями, но в столь же поленом соответствии со своей независимой натурой, много курит, не ленясь каждый раз ходить довольно далеко до единственного отведенного в их здании для курения места. В общем, то, что применительно к любым стандартам она имела облик вовсе не сногсшибательный, а просто на редкость приятный, служили ему дополнительным доказательством того, что он не на красивую наживку попался, а на самом деле встретил ту, которая ему так упорно не попадалась.
Но это, так сказать, эмоции, а из довольно долгого разговора с ней он понял, что она к тому же отлично образована, умна, любит то, что делает, и будет отличным приобретением для его новой лаборатории. Так что никаких деловых проблем не возникло. И он не ошибся: она действительно работала много и хорошо, и уже через несколько месяцев после того как он стал у них за главного, он отдал под ее начало студента, двух стажеров и большой кусок довольно обещающей тематики. Справляясь она выше всяких похвал, и их регулярные научные беседы через день доставляли ему и, похоже, ей истинное удовольствие.
Проблема была только в том, что он не знал, как ему дальше вести себя с ней – не как с сотрудником, а как с женщиной, в которую – с каждым днем ощущал это сильнее – он до полного одурения влюблен. Но делать что-то было надо, потому что так дальше продолжаться не могло. Он даже ловил себя на том, что иногда просто перестает понимать, о чем она говорит, а только смотрит, как двигаются ее почти не подмазанные губы, как смешно она подергивает носом, когда речь идет о чем-то, чему она пока не может дать объяснения, как перерезает ее красивый лоб морщинка, если она не соглашается с тем, что предлагает он. Это была уже и не работа.
Нельзя сказать, что он совсем не представлял себе, как ухаживать за женщинами. Конечно, в последние годы, пока он ковал свой американский успех, ему вообще было не до личной жизни, разве только, когда она сама, так сказать, сваливалась ему в руки, что, если честно, случалось не часто. Но когда-то в России ему редко приходилось бывать в одиночестве. Он привлекал девушек и своей вполне пристойной внешностью, и несомненным умом, и с детства привитым мамой умением вести себя с ними внимательно и даже с некоторой заботливостью, но длительных отношений так ни разу и не сложилось, о чем он в многолетней суете своей жизни не слишком-то и жалел. Но вот как действовать сейчас, он представлял себе не очень. И посоветоваться было не с кем. Приходилось идти ощупью в тумане.
Для начала он решил не отступать от местных традиций, как они виделись ему из прочитанного или увиденного. Следовало пригласить ее куда-нибудь пообедать. Куда — вопрос второй, лишь бы согласилась, тогда заказать столик дело нехитрое. На четвертом десятке маяться застенчивостью было уже как-то не к лицу, поэтому, приняв решение, его исполнение он не стал откладывать. Ближе к концу рабочего дня он несколько раз прошел через лабораторию и, увидев, наконец, что она в комнате одна, подошел к ней и, поздоровавшись, сказал как бы в шутку, но одновременно и давая понять, что это всерьез:
— Послушайте, Деби, мы уже несколько месяцев работаем вместе и разговариваем много, но всё о работе и о работе. А в мире столько всего интересного. Но у меня беда — я в этом городе один, и после работы даже сходить в кино или просто поговорить не с кем. Помогите коллеге — примите мое приглашение пообедать как-нибудь вместе. Выбирайте день и скажите, какую кухню любите, а остальное за мной. Ну, как — принимается?
Дсби, которая повернула к нему голову при первых звуках его голоса, смотрела на него и слушала спокойно, хотя, похоже, и с некоторым недоумением. На лбу у нее появилась знакомая морщинка, она несколько помедлила и неожиданно громко ответила:
— Спасибо, Эндрю, но вряд ли у нас получится. Я очень редко бываю свободна по вечерам, но тогда стараюсь дома посидеть или сестру навестить. Может быть, когда-нибудь попозже.
И снова стала смотреть на экран компьютера.
Он не смог скрыть своего разочарования, хотя из лабораторных разговоров и знал, что она действительно вечерами ходит то в спортивный клуб, то в какую-то местную художественную студию, да еще и обожает возиться с двумя маленькими детьми своей сестры, которая жила в их же городе. Но разочарования своего решил не показывать и совершенно, как ему казалось, бодрым голосом сказал ей в спину, которая, вроде даже и не пошевелилась:
— Ну, что ж, — нет, так нет. Может, как-нибудь попозже и для меня часок найдете. А пока — прощаюсь до завтра.
Дальше всё шло, как будто их разговора и его попытки придать их отношениям личный оттенок и вовсе не было. По-прежнему они сталкивались по нескольку раз на дню, два или три раза в неделю беседовали с ней одной или вместе со всей группой у него в кабинете или в семинарской комнате, по-прежнему он смотрел в ее спокойное лицо и по-прежнему совершенно погибал. Поэтому через месяц он сделал новую попытку, которая явилась точной копией предыдущей. Снова он улучил момент, когда она была одна, и почти слово в слово повторил свое однажды уже когда-то прозвучавшее приглашение. Реакция была такой же, как в прошлый раз,— она отказалась вежливо, но достаточно решительно. И даже не произнесла слов насчет того, что их совместное суаре может состояться в каком-то неясном будущем. Нет — и всё...
Окончательно потеряв голову, он решил, что раз уж Бог любит троицу, то еще через месяц он попробует пригласить ее в третий и последний раз, а если она снова откажет, то будет думать о том, что делать дальше. В конце концов, всегда остается возможность посреди коридора упасть к ее ногам с букетом роз и попросить ее выйти за него замуж. Но поскольку это выглядит как-то совершенно не по-американски, а по-домашнему, то такой вариант следует держать в запасе, когда уже ничего, кроме “пан или пропал”, не останется.
Увы, третий подход оказался столь же безрезультатным, как и первые два. Более того, в ее голосе уже слышалось явное раздражение, хотя в промежутках между своими приглашениями он никаких попыток показать ей свой интерес к ней не делал. Промучившись после очередного ее отказа головной болью два дня, он перебрал в уме все возможные варианты — от явных глупостей до того самого падения к ногам с букетом — и в итоге остановился на письме, которое, как он надеялся, поможет ему объяснить себя и оставит очередной ход за ней. Пока что ему было ясно, что на быстрый успех у Деби ему рассчитывать не приходится, но и сдаваться он не собирался, во-первых, полагая, что ничего обидного для нее в его чувствах нет, а не видеть их она просто не может, хотя он всячески старается их не проявлять, а во-вторых, из тех же лабораторных разговоров он точно знал, что она в личной жизни совершенно свободна и своим вниманием он не ставит ее перед необходимостью какого бы то ни было выбора. Письмо могло помочь.
“Дорогая Деби, — писал он, мучительно напрягая пальцы, отвыкшие со всеми этими постоянными компьютерами от длительного пользования ручкой, пусть даже такой легкой в писании, как купленный с первой профессорской зарплаты стодолларовый “Монблан”, — я не очень представляю, что получится из этого моего письма, но чувствую необходимость объясниться. Я не знаю, как много Вам известно обо мне просто как о человеке, но всегда лучше, если рассказываешь сам. Мне тридцать шесть лет, и жизнь моя сложилась так, что у меня никогда не было жены или даже просто близкой женщины. Не то что что-то не в порядке со мной, а просто лаборатория не оставляла мне слишком много свободного времени, так что шансы мои встретить кого-то, кто мог прийтись мне по сердцу, были не слишком велики. А среди коллег в России я своей пары тоже не нашел. Потом случилось так, что я приехал работать в Америку и, естественно, и сам переезд, и адаптация к новому месту и новой жизни тоже не оставляли мне слишком много времени для чего-то личного. Во всяком случае, пока я не встретил Вас. Я даже не знаю, как это сказать, но как только я первый раз увидел Вас у рабочего стола, когда меня знакомили с будущей лабораторией, я сразу понял, что если мой переход сюда еще и под вопросом, то в том, что я в любом случае попытаюсь обратить па себя Ваше внимание, никакого вопроса нет. Но переход состоялся, и я стал видеть Вас каждый день. И Ваш ум и обаяние захватывали меня всё сильнее. Я понял, что пора что-то делать. Да, чтобы в этом не было никакой неясности, сразу скажу, что я никогда не думал о Вас в плане, так сказать, легкомысленном. Нет, как говорят у вас, Вы та самая девушка, которую я хотел бы познакомить со своей мамой. То есть я думал о Вас как о человеке, с которым я хотел бы связать свою жизнь.
