Однажды в 2001 году в Торонто (где я жила после Иерусалима) я стала писать в прозе то, что было только моим, не ориентируясь ни на кого и ни на что, и получилась повесть «Недосягаемый Сулейман». И я не могла ее нигде напечатать, потому что она была «неформатной». Но после «Сулеймана» я уже знала, как я хочу писать прозу. Прежде всего, надо быть предельно откровенной — не в смысле, исповедоваться, рассказывать все о себе, а откровенной с самой собой, и со своими героями. Это значит не только устранить так называемую самоцензуру, но и не сдерживать своих героев в приближении к самому сокровенному — доверять им, и, как ненамеренное следствие, доверять и читателям. Вот еще одно слово, которое для меня ключевое, — доверие.
16 июля 2006 года моя повесть «Суд, или Ее женское тело было центром моей души» появилось на сайте гей. ру — и мне это событие кажется очень важным, прежде всего, тем, что я впервые так близко подошла к своим читателям. В интернете я нахожу упоминание и даже цитирование моей повести на тематических форумах — это как раз то признание, которое дороже любого.
…я осознанно пишу для квир-аудитории. То есть, открывая себя, я всегда ясно представляю — кому и для кого; не ограничиваю кругозор, а просто первыми вижу тех, кто ближе ко мне, или такими мне кажутся.
…я осознанно пишу для квир-аудитории. То есть, открывая себя, я всегда ясно представляю — кому и для кого; не ограничиваю кругозор, а просто первыми вижу тех, кто ближе ко мне, или такими мне кажутся.
Л. Эссиг [1] (перевод Алены Чу).
Почти десять лет назад я написала книгу «Геи в России», исследование о сексе, о том, что в России секс представляют совсем по-другому, чем в Америке. Один из самых интересных уроков, усвоенных мной в Москве и в Нью-Йорке, где я прожила большую часть своей юности: нет единого, данного природой, значения у совокупления двух тел. В Москве мужчина может считать себя натуралом и, тем не менее, иметь сексуальные отношения с другими мужчинами; в Нью-Йорке одного единственного поцелуя между мужчинами достаточно, чтобы «заклеймить» их геями. Изучая историю секса, а в особенности, работы Мишеля Фуко, я уяснила еще одну очень интересную вещь: надо копать там, где находятся наши самые верные истины, и вот тогда ты обнаружишь замаскированную под эти «истины» власть, и, прежде всего, власть религий, правительств и наук, власть, стремящуюся дисциплинировать наши тела. Такой археологический подход к сексу, и настойчивое стремление обнаружить причины сложившегося порядка вещей, вместо того, чтобы принимать его как что-то само собой разумеющееся, повлияли не только на написание моей книги, но и на всю мою жизнь. Освободившись от невидимых пут, я отринула истины секса в Нью-Йорке и в Москве, в Америке и в России. Я отказалась принимать дисциплину гендера и сексуальности, структурирующую обе страны, и, вместо следования дисциплине, занялась поисками желания, и как исследователь, и как просто человек.
Дисциплина — это результат того, что Фуко называет дискурсивными режимами, или, проще говоря, результат идеологий. Различные идеологии определяют, как именно должны человеческие тела соединяться для получения удовольствия. Гендер — это одна из таких идеологий. И в России, и в США гендер рассматривается достаточно догматично: он может быть только мужским или только женским. Согласно этой гендерной идеологии, которую Джудит Батлер назвала «матрицей гетеросексуальности», люди рождаются либо в мужском, либо в женском теле, и эти тела с возрастом обретают, соответственно, либо мужественность, либо женственность, и при этом пол/гендер у всех людей постоянен на протяжении их жизни, а сексуальные желания должны быть направлены только на противоположный пол. Хотя эта идеология и оставляет место для гомосексуальности, но только в пределах двойственностей тела/секса/желания — как в сочетании: «мужественный мужчина» с «женственным мужчиной». Тем не менее, любой, кому удалось вырваться из гетеросексуальной матрицы и попасть в поле квирской любви, знает, что иногда мальчики будут девочками и девочки будут мальчиками, и что гендеры и желания слишком запутанны и непостоянны. Рассказы, которые вы сейчас прочитаете, как раз об этом — насколько сложны квирские желания, чтобы вписываться в двухполюсность «такого» и «этакого».
Прогресс — еще одна идеология, которой сложно избежать. По крайней мере, со времен Восстания Стоунуолла (1969), американские квиры продолжают утверждать, что камин-аут, или раскрытие своей сексуальной ориентации, делает жизнь лучше. Но, как с тех пор отмечали многие теоретики, в том числе и Фуко, камин-аут превратился в еще одну форму дисциплинирования, которая устанавливает наши желания и наши «я» как что-то неподвижное и стабильное, и требует от нас вести себя так, чтобы поддерживать эту стабильность.
Камин-аут в России, по ряду исторических и культурных причин, никогда не рассматривался в качестве единственно возможного решения. В России люди допускают в свою жизнь больше неопределенности и двусмысленности, касательно того, кто же они есть «на самом деле», что и позволяет им во многом избегать худших видов сексуальной дисциплины, чего не скажешь об американцах. В то время как лесбиянки в Америке спорят, возможно ли им, будучи лесбиянками, получать удовольствие от каких бы то ни было фаллических объектов, будь то пенис, дилдо или даже «влагаемый» язык, их сестры в России не испытывают большой потребности в следовании какому-либо строгому своду сексуальных правил. И все же, вряд ли российские квиры более свободны от чужой воли, чем американские. За подполье надо платить. Без камин-аута невозможно добиться принятия широкого спектра законов, защищающих права, так, как это сделали американские квиры, и в результате российские геи, лесбиянки, транссексуалы и бисексуалы — и в первую очередь, наиболее маргинальные из них, в экономическом и/или социальном плане, — продолжают преследоваться и подвергаться издевательствам, не смотря на то, что российские законы уже давно перестали осуждать гомосексуальность.
Таким образом, пока американские квиры заняты тем, чтобы подогнать свои жизни и желания под матрицу гетеросексуальности, российские — беззаботно предаются удовольствиям в своих вожделениях. И в то же время, пока российские квиры остаются незащищенными и уязвимыми по отношению к вмешательствам государства в их жизнь, американские, наоборот, обретают все большую и большую защиту от дискриминации и издевательств. И все же, «прогресс» в американском движении за права ЛГБТ, наступил за счет исключения всех тех, кто не может подогнать свои желания под доминирующую идеологию отношений, идеологию, которую можно назвать Романтические Отношения.
В США Романтические Отношения — чрезвычайно мощный дискурс; от него никуда не денешься. И это касается в равной степени и гетеросексуальных, и гомосексуальных отношений. Поэтому американские геи часто структурируют вопросы прав человека вокруг «святости» своей любви и схожести этой любви с гетеросексуальным браком — она на всю жизнь, моногамна, с партнером, близким по возрасту и социальному положению, и потому никоим образом не нарушающая матрицу гетеросексуальности. Когда же квиры отказываются от моногамности или от серьезных, длительных отношений, на них смотрят как на предателей в деле борьбы за основные права человека.
В России идеология Романтических Отношений не так романтична, и она не гарантирует счастливого будущего. Если американцы верят, что, как только они найдут свою «настоящую, единственную» любовь, это поможет им разрешить все личные проблемы, включая и экономические, то россияне, напротив, создают впечатление людей, понимающих, что у любви есть пределы возможностей в разрешении структурных проблем. В русской культуре редко встретишь счастливую концовку в стиле диснеевского «и они жили долго и счастливо». Это видно и из представленных в этой книге историй любви. Никто здесь не въезжает на белом коне в золотой закат. Здесь любовь существует для того, чтоб заставить нас ее чувствовать, но ощущение любви — это не всегда счастье. Иногда это чувство сродни хождению по битому стеклу; иногда оно не дополняет нас, а разрывает на части. В России, и в этой книге, Романтические Отношения, как и в случае с камин-аутом, не становятся панацеей от всех бед.
Эта книга — о страстях и желаниях, а не об идеологиях. Ее авторы Маргарита Меклина и Лида Юсупова — талантливые прозаики, чьи переплетающиеся истории повествуют о власти желания и тела, и о том, как эта власть может изменить наши жизни, причем, не обязательно в лучшую сторону. В рассказе «Самолет» Маргарита Меклина изображает молодого гея, который неожиданно для самого себя вдруг получает удовольствие от группового секса с гетеросексуальной парой, и после мечтает о семейной жизни, где найдется место и жене, и детям, и сексу с мужчинами. В «Голубой Гвинее» юная эмигрантка из бывшего СССР обзаводится множеством американских подруг, обретая первый лесбийский опыт и попадая в комические ситуации. Но повествование, выходя за рамки перечисления девушек-однодневок и описаний персонажей, в одинаковой степени возбужденных и запутавшихся в том, что они делают, превращается в исследование сексуальности:
