По вечерам к учительнице в гости приходили две подруги. Сначала они звонили по телефону, предупреждали о своем визите и говорили: готовь кофе. И Сонечка записывала: "Приготовить кофе". Когда подруги приходили, напиток уже ждал их. И они вместе с Сонечкой выпивали по чашке кофе в прикуску с печеньем, которое приносили с собой. За разговорами Сонечка убирала со стола кофейник и чашечки, мыла, тут ей бросалась в глаза записка: "Приготовить кофе", она спохватывалась: "Ох, кофе-то надо приготовить, что это я совсем беспамятная стала", и она снова варила кофе, разливала по кофейным чашечкам и ставила на стол. Потом она опять мыла кофейные приборы, и снова, увидев записку, спохватывалась и готовила напиток. К тому времени печенье кончалось, и Сонечка доставала из-под стола варенье, которое варила летом из своих слив и яблок и сахара, полученного зимой по талонам еще по старым ценам. Нынче талоны отменили, а цены кусаются, да и сахара нет нигде... Подруги наворачивали варенье и вспоминали, как все вместе они учились в детстве в школе, как в пятнадцать лет занимались в авиа кружке и инструктор пророчил им карьеру летчиц, а потом вдруг началась война и они дружно сбежали на фронт, где действительно были потом летчицами. Вспоминали боевые вылеты своего бомбардировщика, и злополучный мост, который надо было разбомбить, так как армия отступала, а мост никак не взрывался - бомба мост не брала. Ведь строили-то мост монахи. И был мост, поговаривали, с заклятьем, с молитвой какой-то, что ли... А командиром экипажа был Сонечкин жених, у них уже сговорено было насчет помолвки, подружки эту тайну знали и собирались отмечать, но не пришлось. Мост-то так и не взорвался, поэтому Сонечкина жениха за невыполнение приказа расстреляли. Он должен был спикировать на этот мост, погибнуть, а приказ исполнить. Но в составе экипажа были девчонки, а главное - Соня, и он не смог. Сонечка поняла, что мосты, даже самые невинные, все равно все мосты таят в себе коварство... Она подозревала, что коварны не только мосты, и поэтому при всей открытости и доверчивости своей была крайне недоверчива. А еще, Сонечка всю жизнь любит "благоверного"; в свое время она отшила немало женихов. На женихов ей странным образом везло. Но она навсегда осталась невестой своего командира. Все это в который уже раз обсуждали три старушки (в нашей стране женщины в шестьдесят шесть лет уже старенькие. Не знаю, как в иных государствах, хотя слышала, что там дамы в таком возрасте еще цветут, занимаются спортом, очень любят путешествовать, выходить замуж и рожать).
Сонечка беседовала с подругами, мыла чашечки, варила кофе и так сосредотачивалась в себе, что уже не замечала, как пустеет баночка с кофейным порошком. Наверно, так же погружались в себя и подруги, потому что не понимали, что минула ночь и наступил рассвет, а потом, уже выйдя на улицу, одна из них говорила:
- Странная какая-то Сонечка, обещала напоить кофе, а сама...
- Как, разве мы были у Сонечки? - спрашивала другая.
Но я все это говорю к тому, что тоже однажды пила там кофе, ведь у меня его нет, а у Сонечки много - в свое время, когда оно было еще не очень дорогое, ей ко всем праздникам дарили его ученики, зная, что у Сонечки пониженное давление и ей необходимо.
Сонечкин родной городок, если ехать, по шоссе, а потом все время сворачивать - на машине, а не на автобусе, - то, имея в виду сокращенный путь, городок этот недалеко от той самой деревеньки, где у Сонечки дача. Там на отшибе и у меня есть похожий бревенчатый домик. И знаете, что случилось там?.. Нервных прошу не читать... Да вот, все началось с объявления... Может, оно и не при чем, объявление. Да наверняка не при чем. А вообще, я думаю, что вся гадость в мире происходит из-за тех придурков, которые занимаются политикой. Из-за политиков - все войны всюду, все эпидемии и наводнения, ведь это они придумали испытания химического и всякого другого оружия, они изобрели всякую дрянь, поломали экологию и... Ну ладно, хрен с ними...
3
"Объявление. Продаются щенки российской кенгуровой овчарки. Окрас рыжий, хвост черный, быстро плавают, крайне сообразительные: если вы хотите избавиться от загостившихся родственников, то вам необходима российская кенгуровая, собака прекрасно кусается, легко и изящно портит вещи."
/Из мемуаров клёна Лёни/
Вы знаете, есть притоны для одиноких душ. Души - это мантры. Они могут воплощаться. Например, политические деятели после смерти воплощаются в котов, которых мучают дети. Кошаче-собаче-деревьевый народ самый многочисленный, еще больше травяной. Как и человечий, он - и в городах, и всюду. Иногда души деревьев играют в людей. Вчера клен сказал мне, что он - поэт, и прочитал стихи:
Заснеженная даль нежна,
Дожди - не депутаты,
А летом девочка-жена
Ждала меня когда-то...
Граненой глубиной небес
Лилась прозрачно осень,
И переплел все ветви бес,
С меня одежду сбросив...
Я шепнула ему, что для дерева это неплохо сказано, гм, весьма неплохо. Клен обиженно ответил, что он человек, и к тому же известный поэт. Заигрался парень. Бывает.
Все подорожало. За год цены увеличились в среднем в тридцать семь раз. Я сказала об этом деревьям, но они лишь пожали ветвями.
Вы знаете, есть притоны для одиноких мантр. Они, мантры, ну, души, если хотите, лунными ночами собираются в старых деревянных домишках. В небольших таких избушках, вроде моей дачи. С закопченными низкими потолками и печками-развалюхами. Стул, скрипя, ковыляет к растресканной печурке, дует всей силой своей дряхлой мантры в поддувало, и в печке вспыхивает огонь. Становится светло и жарко. Из-под бревенчатой стены в углу, где прогнила половица, вылезает крыса Унда. Она помогает мне нанизывать на нитку шляпки опенков. Ножки я отдаю ей. Мы развешиваем у печки гирлянды из грибов.
С визгливым скрипом отворяется дверь. Пришел мой приятель клен-поэт. Его зовут Леня. Он вздумал писать мемуары, приволок пишущую машинку. Попросил перепечатать все, что накарябал на своей коре. Почерк неразборчив, у гениев это принято, и он стал наговаривать на диктофон, который вылез из-за печки. Этот диктофон ужас до чего любопытен, ну до всего ему есть дело. Раньше он проходил службу в редакции какой-то военной газеты, сломался, был выброшен за ненадобностью, стал бомжем, скитался, и однажды забрел сюда.
В полночь здесь начнется свистопляска. Варенье в банках забродит, вспенится, и мантры напьются в стельку. Они станут играть в азартные игры, примутся рассуждать о сексе и разухабисто орать блатные песни. Мне они не мешают - сплю крепко, танком не разбудишь. Пишущая машинка зыркнула всеми своими буквами на диктофон и жеманно произнесла:
- Меня звать Ася. А вас?
- А я Дик, - глухим басом отозвался тот.
- Очень приятно, - застрекотала Ася. - Я рада, что буду работать с вами. Ох, я так давно не работала. Я жила у иностранца, не знавшего по-русски ни бельмеса, я была иждивенкой. - Она томно закатила клавиши.
Дик смущенно покрутил кассету с заезженной пленкой. Ему было неловко перед этой изящной кабинетной штучкой, шустрой бабешкой из коллекции какого-то заграничного чудака. Зачем она здесь? Ей не место в этом логове повидавших виды вещей. Пусть уходит. И пусть останется. Ему хо-те-лось с ней работать. Ему не хотелось, чтобы она знакомилась с другими. Ему хотелось пригласить ее к себе за печку. Он не желал, чтобы с ней так запанибратски общался клен Леня. От-ку-да клен ее принес? Он не хотел, чтобы клен потом ушел с ней... И вообще, зачем здесь этот Леня со своими опусами? Он, конечно, смотрится неплохо — высок, картинно кучеряв, весь в листьях как в ладонях растопыренных или как в звездах, звездный юнец, того гляди сам себе зааплодирует ладонями листьев... Он упоен собой. Он же дерево, древесина. И Ася для него лишь приспособление для печатания его мемуаров. Плевал он на ее изящество, на ее душу. Она - машина, полезная сейчас вещь. Но эта дуреха Ася взирает на него как на нечто непостижимое, поэтическое и прекрасное. На это бревно в листьях, самодовольное и равнодушное... Дик досадливо щелкнул кассетой и перекрутил пленку.
Шляпки опенков уже освоились на нитке возле печки и принялись болтать всякую чушь. Они подняли такой шум, треща подсыхающими краями, что Леня, Дик и крыса Унда возмутились. Одна лишь Ася с любопытством слушала их трескотню.
- Что будет, если скрестить ворону с соловьем?
- Будет Иосиф Кобзон.
- Кобзон - это эпоха сытого одетого прошлого, когда люди читали книги, ходили в театры и писали стихи. В то время были и соловьи, и вороны.
- Потом пришла эпоха будущего, стали вымирать соловьи, вороны, люди, книги, театры и стихи. Остались бизнесмены, порно-детективные книжонки, воры, проститутки всех мастей и полов, алкаши и сумасшедшие маньяки.
- А бывают маньяки не сумасшедшие, а?
