Я вычищаю уголки глаз. Каждое утро, проснувшись, я обнаруживаю в ушах какую-то воскообразную субстанцию — тоже грязь. Еще больше грязи, похожей на песчано-земляную пыль, скапливается между пальцами ног. И в каждой впадине, в каждом отверстии моего тела я нахожу скапливающуюся, концентрирующуюся, саморазрастающуюся грязь. Какое же потрясение ждет меня, если мне уготовано узнать, что вся эта мерзость сотворена моим же собственным телом и исходит из меня самой!
Вдруг я вспоминаю: сегодня у меня гости. Утренний кофе.
Утренний кофе! А если гости захотят воспользоваться туалетом на втором этаже, то, проходя мимо спальни, они увидят неубранную постель! Нет, нельзя, чтобы они видели неубранную постель!.. Спокойно. У тебя еще полно времени — несколько часов, точнее — два часа. Нужно убрать постель и попытаться не думать о том, что будет после этого.
Я останавливаюсь у кровати, похлопывая и поглаживая себя по щекам. Моя кожа все еще гладкая; простыни, лежащие передо мной, смяты, словно покрыты глубокими морщинами. Когда я попадаюсь на глаза мужчинам, они смотрят на меня — и мне вслед — и видят, что я все еще свежо и молодо выгляжу (специальные упражнения для лицевой мускулатуры и непременно — хорошо подобранный крем для кожи). Но какой бы молодой и привлекательной я им ни казалась, я-то знаю, что здесь, у меня дома, на втором этаже, спрятана от посторонних глаз, от всего мира моя тайна. Вот она — постель. Стареющее и старящее чудовище. Плотно спеленутое, почти связанное простынями, оно тайно изрезано морщинами, припухлостями и отеками. Чудовище безропотно берет на себя мои беды и пороки.
И не одну ночь, а долгие восемьдесят лет провела я на этой постели — так скомкана она и измята. Я продолжаю массировать щеки и пытаюсь успокоиться, ободрить себя при виде этого зрелища. Большинство складок на простынях идет поперек, из чего я делаю вывод, что большую часть ночи я провела в попытках подтащить свое тело к изголовью и вскарабкаться на подушку.
Я вполне могла бы быть лунатиком, при свете дня гадающим, не совершил ли он убийство накануне ночью. Вот только бы восстановить в памяти последовательность событий той роковой ночи, ибо… вот что, например, такое эта бурая отметина, как не пятно крови? А если это не кровь, тогда что же? (Кстати, лучший способ избавиться от пятен крови — это замачивание и стирка в биопорошке. Когда я пересыпаю в ладонях горсть крупинок биопорошка и рассматриваю их, чем-то напоминающих по форме снежинки, я улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что знаю, как обманчивы их покой и неподвижность. Закованные в неживые, почти неорганические формы, словно армия джиннов в бесконечном множестве бутылок, миллионы живых клеток ждут своего часа. В этих крупинках пульсирует жизнь. Я — их повелительница, Снежная королева. Клетки ждут команды, чтобы активизировать свои ферменты. Командует ими вода — порой достаточно одной слезинки. Ферменты вместе с бурлящей водой обрушиваются на нити ткани, вгрызаются в приставшую к ним кровь. Они рвут, жуют и выплевывают красно-бурое вещество, крушат пятна; поверхность пятна ломается, крошится, его частицы отрываются от ткани и всплывают к поверхности воды… Я полагаю, что биопорошки просто великолепны.)
Внимательно вглядываясь в простыни, я становлюсь одновременно индейским следопытом и геологом. До сих пор к уборке постели я так и не приступила. При всем моем опыте распутывания самых сложных следов мне не удается извлечь ни единой крупицы информации из созерцания той половины кровати, на которой спит мой муж. Этот человек — воплощенная загадка: его часть постели идеально гладкая. Неужели мой муж никогда не спит? Или же он тщательно расправляет свои полкровати, когда встает? Каждый вечер, ложась спать, я обещаю себе проверить это — и каждое утро забываю. Было бы странно, если бы он действительно разглаживал простыни на своей стороне, только на своей стороне. С чего бы ему так поступать? Странно, почти так же странно, как человек, который не спит…
Неужели он боится меня? Неужели он вынужден вести себя как индеец, уходящий от погони: идти спиной вперед, тщательно стирая каждый свой след, оставшийся после очередного шага? Видимо, я все же не столь опытный и умелый следопыт: мои глаза бесцельно скользят по белоснежным просторам. Их антарктическую монотонность нарушают лишь беспорядочные гряды снежных дюн и пятно крови — оазис темной жары в этом мире белой стужи. Ветра здесь нет и не бывает, а без ветра процесс образования дюн становится необъяснимым. Складывается впечатление, что на их формирование ушли миллионы лет. Вот только миллионы лет — чего? Я не знаю. Ошеломленная этой и другими тайнами, я продолжаю обозревать заснеженное побережье. Мои глаза цепляются за отметины приливов и отливов, за выброшенный на берег морской мусор, но ничто не дает мне ключа к разгадке этого запредельного, необъяснимого пейзажа.
Мне грустно. Дело не только в том, что мне холодно и одиноко; смятое белье наводит меня на мысли о саване. Заправка кровати наводит меня на мысли об обряжении покойника в последний путь. Нет, лучше не позволять себе углубляться в такие размышления.
Я вижу — причем это видение приходит ко мне не постепенно, а как-то сразу, — что складки на моей простыне создают внятный иероглифический узор, заключающий в себе целый рассказ. Ночной прилив сменился отливом, обнажившим грань скованной снегами пустыни. На самой границе снегов стоит дом. В нем кто-то умирает. Это старая женщина — отвратительная, вся покрытая глубокими морщинами — воплощенный портрет ведьмы с чердака. Она непрерывно кашляет и ворочается, пытаясь высвободиться из крепко стягивающей ее окровавленной смирительной рубашки. Долгие годы эта узкая кровать в одиночной палате была ее миром, ее полем действия. Теперь эта комната станет ее могилой. Старуха уступает, отказывается бороться за жизнь. Она ждет смерти и надеется на исполнение Четырех Последних Желаний. Первое алое пятно расплывается по простыням.
Это убийство. Она зарезана человеком, который не спит. Медленно умирая, она мучительно старается вспомнить, чем же она так оскорбила его. Старается — и не может. А тем временем человек, который не спит, пытается скрыться с места преступления. Идти спиной вперед в снегоступах нелегко, и он то и дело спотыкается. Однако, вскоре он понимает, что всякие предосторожности бесполезны, ибо на горизонте появляется преследовательница. Я назвала ее Королевой Снегов. Скорее всего она — один из духов мщения эскимосского пантеона. Ее завораживающий индейский профиль с орлиным носом напоминает мне ловко свернутую острым углом простыню. Совершенно ясно, что она — призрак мести, но не сострадания: жертва убийцы остается умирать, не получив ни помощи, ни утешения.
Старуха, неудобно свесив голову, смотрит на складки своей смирительной рубашки. В течение долгого времени перед ее глазами — только бесформенные переливы белого, которые, кажется, погружают ее в забытье, в котором уже нет боли. Вдруг она замечает что-то еще: тоненький, едва заметный белый ручеек. Это ферменты, снежные муравьи — так называю я их. Поднятые по тревоге и жаждущие крови, они тем не менее не бегут беспорядочной толпой, а спокойно продвигаются вперед по — военному четко организованной колонной. И все же от подготовленного наблюдателя не ускользнет голодное щелканье их челюстей и скрежет зазубренных, словно пилы, клешней, равно как и возбужденное набухание их ядовитых желез. Все это свидетельствует об их неутоленной жажде крови и диком желании как можно скорее оказаться у смертельной раны зарезанной старухи. Клешни этих муравьев-воинов не могут не привлечь к себе внимания: непропорционально большие по отношению к размерам остальных частей тела, они изгибаются и щелкают, как пеликаньи клювы. (Кстати, чтобы вывести муравьев, лучше всего купить специальный порошок. Разумеется, его использование до некоторой степени трудоемко и утомительно. Давить их — в каком-то смысле даже более эффективный способ относительно затраченных усилий, но, как я обнаружила, муравьиная кислота, испаряющаяся с раздавленных насекомых, обладает на редкость отвратительным запахом.)
Порошка против муравьев на ведьмином чердаке нет. Душераздирающие стоны связанной женщины прокатываются над снежной пустыней и остаются без ответа. Где-то у самого горизонта ледяной клинок Королевы Снегов взлетает к небу и вгрызается в тело человека, который никогда не спит. Она в яростной спешке потрошит его, стремясь добраться до сердца жертвы, пока оно еще бьется. Муравьи-ферменты приступают к кровавому пиршеству. Клинок ледяной женщины-призрака сверкает при каждом взмахе. Человек, который не спит, погружается в еще более глубокую бессонницу. Безумная, умирая, издает последний стон. Хотя я никогда и не считала заправку кровати тяжким или утомительным занятием, тем не менее оно входит неотъемлемой частью в повседневные домашние дела и в этом качестве становится достаточно тяжелой и неприятной работой.
