Со стороны школы послышался резкий окрик звонка. Очнувшись, Пуговка что есть сил побежала к ее открытым дверям.
– Здравствуйте, Евдокия Семеновна, – на ходу бросила она пожилой техничке, выжимающей из грязной ветоши воду в цинковое ведро.
– Здравствуй, Аленка, – подняла голову техничка. – Опять, басурманка, на урок опаздываешь?
– Опаздываю, Евдокия Семеновна, опаздываю, – засмеялась Пуговка и юркнула на лестницу. Она быстро взбежала по ступенькам на второй этаж и влетела в кабинет.
– Извините, пожалуйста. Алевтина Алексеевна, можно мне занять свое место?
Учительница, сидящая за столом у окна над открытым журналом посмотрела на нее поверх очков.
– Прохорова? Опять вы опаздываете! И что же на сей раз случилось?
– Алевтина Алексеевна… Можно, я… – Пуговка покраснела и начала изучать кончики своих сапог.
– Прохорова! Какова причина сегодняшнего вашего опоздания? – Учительница повысила голос до крика. – Что же вы молчите?! Класс и я хотим услышать от вам объяснений!
Пуговка застыла, опустив голову.
В классе воцарилась полная тишина. Двадцать пять пар глаз были прикованы к ней.
– Ну же! – взвизгнула Алевтина Алексеевна. – Или мне вызвать ваших родителей в школу? Вы этого добиваетесь, Прохорова? Чтобы мы вас на комиссию вызвали? Этого вы добиваетесь?
Пуговка молчала.
– Так… – Алевтина Алексеевна взяла в руки указку. – Вижу, вы не понимаете. Ну, хорошо. – Она резко подошла к ней, стуча высокими каблуками по полу и остановилась, зажав сзади двумя руками указку. – Считаю до трех. Учтите, вам будет только хуже. Раз! – резко и громко проговорила она.
Пуговка втянула голову в плечи.
– Два!
По лицу Пуговки покатились слезы, она мелко задрожала, прижала руки к ушам.
– Два с волосиной!
Пуговка затряслась от беззвучного плача.
– Два с четвертиной!
Алевтина Алексеевна поднесла к лицу пуговки ладонь с поднятыми вверх указательным и средним пальцами и медленно начала поднимать безымянный.
– Два с половиной!
Пуговка подняла вверх лицо и посмотрела Алевтине Алексеевне в глаза.
– Я все скажу! Скажу! – крикнула Пуговка.
– Очень хорошо. – Учительница повернулась к классу. – Перед всеми ребятами, которых ты подводишь своими опозданиями. Ты видишь, сколько мы времени из-за тебя уже потеряли? А они, между прочим, учиться сюда пришли! Говори.
– Я… Я… – запинаясь, начала Пуговка.
– Ну что "ты"? Что "ты"? – раздраженно перебила ее Алевтина Алексеевна. – Отчетливей. Мы все хотим знать.
– Я просто… Просто… Я просто засмотрелась на снегирей. – Пуговка закрыла глаза руками.
Голова у Алевтины Алексеевны медленно подалась назад, шея выгнулась дугой, лицо исказилось, она тяжело оперлась на висящую сзади доску спиной и, трясясь всем телом, захохотала.
В классе поднялся гвалт и улюлюканье. В Пуговку полетели скомканные в плотные шарики бумажки и стерки. "Посмотри на Прохорову… Снегири!", "Снегирь! Прохорова – Снегирь! Снегирь! Снегириха!"
Один из шариков угодил в Алевтину Алексеевну.
– Так! А ну-ка угомониться сейчас же! – крикнула она классу. – Кому сказала!
Наступила тишина.
Алевтина Алексеевна повернулась к Пуговке.
– Ну, Алена, ты меня уморила. Такого я еще никогда в жизни не слышала… И хватит реветь! Ты же не корова! Посмотри, ты же красивая девочка. Чего ты ревешь, как маленькая! Ну-ка оставь вещи и быстренько сбегай в туалет, приведи себя в порядок.
Пуговка с опущенной головой быстро подошла ко второй парте в среднем ряду, положила на стул ранец и мешок с обувью и выскочила из класса. В коридоре она остановилась у одного из окон и, положив руки на прохладный бетонный подоконник, посмотрела вниз на рябину. Ей показалось, что три снегиря все еще сидели на ветке.
Пуговка открыла дверь туалета и подошла к зеркалу. На нее надвинулось заплаканное детское лицо с припухшими, чуть шелушащямися губами, вздернутый вверх нос, широкие скулы, собранные в две косички темные волосы, схваченные разноцветными пушистыми резиночками. Она показала себе язык. Провела рукой по груди. Оглянулась, посмотрев на дверь, – она была плотно закрыта. Расстегнула спереди платье, засунула руку под белую маечку и, морщась, отодрала пластырь. Повертев лоскуток в руках, открыла рот и, глядя на себя в зеркало, съела его, как капустный лист. Пластырь был кисловатый и немного горчил, но есть можно. Включила холодную воду и, наклонясь, сделала несколько хороших глотков. Умылась, вытерла подолом платья лицо, торопливо застегнулась и вприпрыжку побежала к кабинету.
***
– Уставай, Алешенька, уставай маленечкий! – Бабушка стянула со спящего мальчика одеяло. – Уставай, ужо и утречко наступило. Да какое там утро! Двенадцать часов! Снежок, погляди, на дворе выпал. – Бабушка пошамкала губами. – Да! Ответили метели, даже зайцы побелели! На дворе и за двором белый снег лежит ковром, вязнут валенки в снегу, даже бегать не могу… Ну, уставай. Уставай-уставай.
Мальчик пошевелился, что-то такое захныкал и отвернулся к стене.
– Алешенька? Ты что это? А ну-ка уставай! – Бабушка вздохнула, взяла мальчика за ногу и сбросила ее на холодный пол.
Ступню защипало, словно в нее вонзились десятки хрустальных иголочек.
– Ну бабушка, ну еще немноженько! – пролепетал мальчик.
– Эээ нет… Побаловался – и хватит! Уставай. Уставай, уставай, уставай… – Бабушка застыла, нахохлившись, над кроватью, опираясь на клюку. – Ну, уставай, а то я щас все маме расскажу… Устаешь?
Мальчик лежал с закрытыми глазами.
– Ах, так, значит!.. Ну тогда я пошла. Все маме расскажу. Нехай она тебе подымает, коли ты так…
Мальчик повернул голову.
– Ну бабушка, не надо, не надо, я уже встаю, сейчас встаю, а ты чаек мне сделала? – Он потер глаза руками.
– Обьязательно сделала, Алешенька, обьязательно, маленечкий, ужо стоит да тебе дожидается… Остыл ужо наверно… Опять из-за тебя греть прийдется, опять, соколик мой ясный. – Бабушка наклонилась и погладила мальчика по лбу.
Мальчик медленно привстал и сел, свесив ноги с кровати.
– Бабушка, ну давай, ну давай… – попросил он.
– Ах, бесстыдник какой! Невжеж мне тебе? Невжеж ты сам не можешь? Ты же ужо взрослый хлопец! Ну что ж ты мене заставляшь-то! Соколик мой, сам, сам…
Мальчик капризно буркнул.
– Нет, давай ты! Ты давай! – Он скорчил гримасу и захныкал: – У меня и рученьки устали, и ноженьки устали, не могу я, не могууу, ну бабулечка, ну пожалуйста!..
– Эхх… – Бабушка сокрушенно покачала головой. – Бессовестный ты. Что это за внучок на старость лет уродился? Чи ж я думала, коли тебя годовала? Чи ж я ведала? Ой-ей-ей-ей…
Мальчик схватил ее за морщинистую руку и забормотал:
– Ну бабушка, ну пожалуйста, ну только капельку, ну немножечко, ну я же только в воскресенье, ну пожалуйста…
– Ладно. – Бабушка наклонилась и взглянула мальчику в лицо увеличенными за выпуклыми стеклами старческими прищуренными глазами. – А мусор ты сегодня выбросишь?
– Ч е с т н о е с л о в о! – по буквам произнес мальчик.
– Ну то хорошо, давай руку…
Мальчик выставил вперед руку. Бабушка, крепко за нее ухватившись и опираясь на трость, встала на одно колено, поставила руку на пол, выпустила трость – она со стуком ударилась о шкаф, и встала на четвереньки.
У мальчика заблестели глаза.
– Йо-го-го! – Он перекинул ногу через бабушкину спину и взобрался на нее. – Но, лошадка! Ноо!..
Бабушка, опустив голову медленно двинулась к дверям комнаты.
– Но! Но, сивка-бурка! Но! – смеясь, поддавал мальчик.
Они переместились из комнаты в коридор.
– Тпруу! Угол, лошадка, угол!
– Ты мене подсказывай, соколик, подсказывай, Алешенька, – пыхтела бабушка. Очки сползли ей на сморщенный, бугристый нос.
– Ты кто? – спросил мальчик.
– Я твоя лейка – глухо ответила снизу бабушка.
Мальчик щелкнул у нее над правым ухом пальцами.
– А теперь ты кто?
– А теперича я твой зонтик.
Они подошли к дверям кухни.
– Ну усе, слезай, басурман, слезай, – с одышкой проговорила бабушка.
– Йо-го-го! – Мальчик слез с ее спины и подбежал к столу, на котором дымилась чашка чая. Он схватил ее двумя руками и вскрикнул:
– Ай! Горячааая…
Бабушка схватилась сухими руками за плинтус и, скользя ногами по задирающемуся ковру, медленно поднялась и прислонилась к стене.
– Ой, ой, ой, ой… – выдохнула бабушка, держась за сердце.
Мальчик подошел к ней и погладил по руке со вздувшимися венами.
– Бабушка, тебе ничего не болит?
– Нет, соколик, нет. Ничаго не болит, ничаго… Скокни лучше, мою палку приняси…
– Хорошо, бабуленька, сейчас!
Мальчик забежал в комнату. Он подошел к письменному столу, присел на корточки, открыл створку, извлек завернутый в пожелтевший газетный лист охотничий нож с козьей ножкой. Он задумался и отложил его в сторону. Протянул руку – вынул мотки разноцветной проволоки, кусок липучки, ученические тетради, книгу "Таинственный остров", три тонких полоски жевательной резинки, надорванный лист бумаги в клетку, исписанный наклоненными влево буквами; снизу листа в три ряда стояли вертикальные черточки. Он осторожно положил его себе на колени и прочитал, беззвучно шевеля губами:
