После lovemaking она с сожалением сообщила, что хотела иметь со мной дружеские отношения, но теперь уже поздно, что поделаешь, это все трава. Мы стали встречаться. Пили вино, курили и совокуплялись, она каждый раз как бы уступала мне, нехотя. В третью нашу встречу она показала мне фотографии черноволосого юноши и ее в Биаррице. Я сказал, что они с мужем выглядят как интернациональные террористы.
— Вы красивые и загадочные, — заключил я. — К тому же ты подозрительно избегаешь появляться со мною на улицах.
Она неожиданно согласилась:
— Ты прав, Эдуард. Мой муж — югославский бандит. Он контролирует порнозаведения и клубы на улице Пигаль. Ты слышал о Бруно Шулаке? Мой муж — один из его адъютантов.
Я знал, кто такой Бруно Шулак. Это был остроумный, молодой и злой бандит, вскоре его убили в тюрьме Флери-Мерожис — выбросили из окна. Одним из подвигов Бруно было ограбление магазина «Картье» на пляс Вандом. Бывший солдат Иностранного легиона, Шулак дожил лишь до двадцати восьми лет. Такой был крутизны человек.
Розика исчезла на несколько дней и появилась в синяках: на лице и скулах. На руке ее были дорогие часы, а в ушах — серьги с сияющими камнями. Я спросил, кто ее избил.
— Муж, — отвечала она. — Я застала его дома с тринадцатилетней проституткой. Я лишь раз ударила его, он избил меня. На следующий день он подарил мне часы и серьги. Настоящий «Картье».
Так я узнал, что Шулак ограбил «Картье». Чуть позже сообщение появилось в газетах.
— Давай уедем, — плача предложила она. — В Бразилию!
Я согласился было на Бразилию, но она в отчаянии вскричала, что он достанет ее и в Бразилии.
Однажды она позвонила мне и в панике закричала:
— Эдуард, он дал мне «Люггер» и приказал: «Сиди, смотри на дверь, если кто войдет, стреляй!»
— Что случилось? — спросил я.
— Как, ты не знаешь?! — удивилась она. — С утра об этом говорят по всем телеканалам. Сегодня было совершено убийство в кафе на Шанзелизе, четверых застрелили. Это кафе моего мужа, и это его люди были застрелены. Приезжай и забери меня, Эдуард!
Я согласился, но она сказала, что входит муж. И положила трубку.
Я поделился своим секретом с другом. Фотограф Жерар Гасто посоветовал бросить жену бандита:
— Ты что, самоубийца?
— Что же я буду за мужчина, если брошу?
Гасто покрутил пальцем у виска и сказал, что лучше считать себя трусом, чем стать трупом.
Я сказал, что она нежная и даже стыдливая, хотя и жена бандита, что отдельные позы она отказывается принимать в постели.
Судьба избавила меня, однако, от принятия решений. Бандит спрятался, и она вместе с ним.
А в декабре 1982 года ко мне прилетела Наташа Медведева. Розика зашла один раз, но у меня жила Наташа, и я не принял ее. Зашла еще, и опять была Наташа. Она перестала приходить. Впоследствии я видел ее на обложке двух-трех книжек. Дешевых детективов в бумажных обложках. На память о Розике у меня осталось тонкое серебряное колечко «Картье». Оно побывало со мной в тюрьме. Я ношу его на пальце-мизинце рядом с кольцом, подаренным Наташей.
Первая истина: великие женщины — те, что сумели присоединиться к истории, найдя великого мужчину. Вторая истина: в великих женщинах никогда не утихает ревность.
С Лилей Брик меня, тщеславного молодого человека, познакомила в 1970 году поэтесса Муза Павлова. Муза, косматая, крючконосая, была похожа на ведьму в расцвете креативных сил: она привела меня в квартиру Брик и Катаняна и гордо представила как самородка из глубинки. Вдвоем они заставили меня читать стихи. И вот из недр квартиры на Кутузовском появилась Лиля. О, как она была размалевана всяческими синими тушами и тенями! Я подумал: вот не старуха, а клоун. Маленького роста, перепудренная, перекрашенная, одетая в цирковые какие-то индийско-цыганские тряпки (не платье, не халат, не блузка и юбка, но сразу все вместе). Лиля села в кресло. «Вот уродица! — подумал я. — Как же Маяковский мог с нею…» Но тотчас вспомнил, что Маяковский влюбился в Лилю юную, лет пятьдесят пять тому назад.
Я бы, наверное, не стал поддерживать дальнейшие отношения со старой парой, если бы не Елена. Юную любовницу, а затем жену нужно было развлекать, выводить в свет, а какой свет можно было найти в Москве тех лет, больший, чем квартира интернациональной светской звезды Лили?! Лиля и Елена поддерживали отношения до самого нашего отъезда из России, причиной этих особых отношений была красота моей юной жены. Брик даже сделала стеснительную надпись на своем фото пятидесятилетней давности: «Леночке и Эдику, не очень красивая Лиля». То есть она публично признала, что была менее красива. Как-то Лиля неосторожно пообещала подарить Елене фамильный браслет, доставшийся ей от отца, придворного ювелира Кагана, но так и не подарила. Пожадничала, а точнее, сдалась своим воспоминаниям и сентиментам…
С Татьяной Яковлевой нас познакомил Иосиф Бродский. Привел как-то в начале 1975 года в brown-stone Либермана на 70-й улице. В гостиной, полной живых цветов, нас вначале развлекал Алекс, худой, с ниточкой усиков, похожий на отставного английского офицера арт-директор издательского дома Conde Nast. А затем к нам спустилась сверху Татьяна и оказалась таким же размалеванным клоуном в неопределенных одеждах, какой была и Лиля. Татьяна сказала, что болеет, указала на свой покрасневший нос, продемонстрировала свой ржавый, якобы простуженный голос (впоследствии оказалось, что голос у нее всегда ржавый). Татьяна привычно оценила красоту Елены, спросила у нас все, что спрашивают у эмигрантов. Бродский ушел, стали прощаться и мы. Я уверен, что это был бы наш первый и последний визит к Либерманам, если бы Елена не упомянула имя Лили. Она сообщила, что у нас есть фотографии с Лилей и Катаняном. Этим замечанием Елена, сама того не зная, решила нашу судьбу.
— Приходите ко мне завтра, — оживилась Татьяна. — Будут интересные люди. Аведон, Капоте… будет ли Энди? — обратилась Татьяна к Алексу. И к нам: — Приносите фотографии!
Алекс сказал, что Уорхолл будет.
Впоследствии я и Елена, вместе и порознь, были желанными гостями Татьяны. Ведь в России мы дружили с ее соперницей. Оказывается, даже если женщинам за семьдесят, они не перестают оценивать и оспаривать соперницу в борьбе за великого мужчину. Какая она? Нетактичный, молодой и злой, в первый раз на вопрос «какая?» я брякнул:
— Похожа на клоуна или на ведьму на детском утреннике.
— А я? — засмеялась Татьяна, затягиваясь сигаретой.
— Вы большая, — только и нашелся я ответить.
— Старые женщины, молодой Лимонов, охотнее выглядят клоунами — как куски преувеличенного искусства, — чем старухами, — сказала Татьяна.
Себя Татьяна считала намного красивее Лили, но наделяла соперницу интеллектом много выше своего.
— Сестры Каган всегда умели выглядеть интересными, — сказала как-то Татьяна. — В борьбе за мужчину они не гнушались интригами. Эльза, чтобы завоевать Арагона, даже стала французской романисткой. А Лиля шла ради Маяковского на прямой шантаж.
Помню обед в нью-йоркской гостиной миллионера Гриши Грегори.
— Маяковский называл меня «Малая Антанта», — горделиво признался Грегори, когда мы ели суп под большой картиной Сальвадора Дали. — А за Лидой он ухаживал, да она ему не дала.
— А теперь вот жалею… — сказала красивая старая Лида.
Когда мы ехали с обеда, Татьяна закурила и сообщила:
— Иногда Лидочка напускает туману о своих отношениях с Маяковским… Делает вид, что, может быть, и дала…
Это история о загадочном существе по имени SADKO SPACE ANGEL, но не только о ней (или о нем, потому что я не уверен, какого оно пола). Шел 2001 год. Я находился под следствием в лефортовской камере. Два соседа: «радуевец» Аслан Алхазуров и некто, прозванный мной Ихтиандром, разделяли мое заключение. Короткое московское лето прошло, нам перестали открывать на ночь окно, и совсем исчезло пространство. Ранее был виден кусок тюремного забора и некая деревянная башня за ним и пара желтых деревьев — отрада глаза. Теперь мутное стекло лишило нас пространства.
И вот мне принесли бандероль из Англии. Я понятия не имел, кто там в Англии выслал мне книги, одноразовый фотоаппарат «Кодак» и несколько дисков. Ясно, что фотоаппарат мне не разрешили, диски тоже не разрешили, но мне принесли сразу три большие книги, все на английском. Толстое творение наркоторговца Ховарда Маркса о его семилетнем пребывании в американской тюрьме подняло мой дух, и без того, впрочем, не слабый. Иллюстрированный самоучитель под названием «Прояснение йоги» индийского копченого дядьки по имени Б.К.С.Айенгар должен был научить меня шестистам с лишним позам йоги, если справедливый российский суд сунет мне лет двадцать.
Но более всего меня порадовала книга «Лондон 60-х» в фотографиях. Потому что там была уйма пространства. Там были классные фотографии: юные «Роллинг Стоунс» в тесных полушубочках и смешных костюмах идут через парк с искаженными наркотиками лицами. Гроб Черчилля на лафете пушки в окружении четкого каре морских пехотинцев в белых шапочках, снимок сверху. Шестнадцатилетняя Сью Лайон, сыгравшая в фильме «Лолита» Лолиту, пришедшая на просмотр своего фильма впервые, так как в родных Соединенных Штатах не могла этого сделать ввиду возраста. И еще несколько сотен фотографий актеров, полицейских, гангстеров Ист-Энда, первых хиппи и первых скинов, фотомодели Твигги. О, как я насладился улицами Лондона, как, что называется, «ласкал глазами» Kings Road и Пикадилли, и Гайд-парк, вспоминая, как жил в Лондоне в 1980-м! Альбом был черно-белый, прекрасный альбом, целый мир, а не альбом. Пиршество богов, а не альбом, волшебная картонная дверь — выход из гнусной тюремной камеры.
