Расчувствовавшись таким образом, Стива купил на остановке две груши для жены и старшей дочки да полуторалитровую бутылку пива с большим пакетом польских чипсов для себя. Правда, через некоторое время в автобусе, заглядевшись на проплывающий мимо гипнотически однообразный пейзаж спального района, как-то незаметно для самого себя груши Облонский сжевал.
Лифт с глухим ворчанием поднял Стиву на последний этаж. Повернув ключ в замочной скважине, Облонский живо представил себе, как сейчас войдет в квартиру, сядет на балконе, откроет пиво, вытянет ноги, станет читать свежий номер «Спорт-экспресса», хрустя аппетитной картошечкой. Пребывая в таких счастливых ожиданиях, он отпер дверь, вошёл… и чуть не выронил покупки.
Прямо перед ним стояла жена.
— Что это? — мрачно спросила она, показывая мужу пятно от губной помады на ширинке его светлых выходных брюк, которые держала в руке.
Стива, ещё не успевший отойти от своих мыслей относительно балкона и пива, некоторое время смотрел на Долли как классический баран на хрестоматийные новые ворота. Затем в голове у него промелькнули некие приятные моменты вчерашнего вечера, связанные с возникновением пятна на брюках, и он, не успев сообразить, что делает, расплылся в глупейшей широкой улыбке. Лицо Долли побелело от ярости.
— Сволочь! Козёл! Кобель! — налетев на мужа, она остервенело лупила его брюками. — Козёл! На тебе, гад!
Стива уворачивался от ударов, стараясь прикрыть собой пакет с чипсами, чтобы жена их случайно не раздавила.
Долли, глядя на довольную рожу Облонского, совсем осатанела.
— Что ты лыбишься? Смешно тебе, урод?! Щас тебе будет не смешно! Щас ты у меня окривеешь, сволочь! — на Стиву посыпались удары пряжкой ремня, что было гораздо больнее ударов брюками.
Облонский схватил матерящуюся супругу за руку и оттолкнул от себя. Долли бросила ремень и заметалась по коридору в поисках чего-нибудь тяжелого. Стива тем временем улизнул в кухню, чтобы убрать в холодильник пиво и положить повыше пакет с чипсами. Жгучее ощущение досады за испорченный вечер постепенно перерастало в ярость. Услышав сзади какой-то шорох, Стива обернулся и чудом успел увернуться от деревянной щётки для обуви, полетевшей в его голову. Щётка попала в гору грязных кастрюль на кухонном столе, которые посыпались на пол с чудовищным грохотом.
— Совсем сдурела, что ли?! Ты соображаешь? Нет?
Стива никак не ожидал такой бури эмоций от жены, которую считал заморенной, страшной и глупой. Всё это время он был уверен, что Долли до его личной и половой жизни нет никакого дела. Она ведь день-деньской мотается по рынкам в поисках дешёвых продуктов, а вечером стирает грязное бельё, пелёнки и прочую дрянь. Ещё три раза в неделю ходит в какую-то контору на четыре часа — работать телефонным диспетчером. На эти деньги, кстати сказать, они и живут. Ну где тут ревности ещё притулиться?
— Это ты сдурел! У тебя здесь жена, дети!! А если заразу какую подцепишь?! И вообще, в доме денег ни копейки, а он по бабам ходит! Детям бы фруктов хоть раз купил, гад! А это что? — Долли ткнула пальцем в пакет с чипсами.
— Чипсы, — ответил Стива, пожав плечами.
Долли, повинуясь безошибочной женской интуиции, оттолкнула его в сторону и открыла холодильник. Увидев лежащую на пустой полке бутылку с пивом, она замерла, потом медленно закрыла холодильник, повернулась к мужу, лицо её выразило глубочайшее, бездонное страдание, лютую ненависть, страх и обиду, причём всё это одновременно. У неё вытянулось лицо, губы затряслись и выгнулись подковой, нос как-то напрягся и расплющился. Некоторое время Долли беспомощно хватала ртом воздух, а потом, несколько раз шумно втянув набежавшие сопли, заревела в голос. Она рухнула на табуретку, сметя со стола рукой оставшиеся кастрюли, чашки и несколько ложек.
Стива молчал, не решаясь ответить супруге. Впрочем, чем дольше ревела Долли, тем больше она его бесила. Стива скользил взглядом по её выцветшим, омертвлённым химической завивкой волосам, расплывшемуся рыхлому телу, заметил красные потрескавшиеся руки, ясно представил себе дряблые целлюлитные ляжки под халатом. Как там у Шекспира? «Офелия, о нимфа!..» Или это у Пушкина? Стива задумался о высоком, и бабий вой из грязного кухонного угла стал раздражать его ещё больше.
— Да перестань ты реветь! Слышишь?! Прекрати немедленно! — заорал он, грохнув кулаком по столу.
— А ты мне не указывай! — Долли толкнула стол. — Сколько стоит это дерьмо?! — прокричала она, показывая мужу на холодильник, где медленно остывала вожделенная бутылка.
— Двадцать три пятьдесят, если тебе так уж интересно, — презрительно бросил Стива и засунул руки в карманы.
— Двадцать три пятьдесят! — простонала Долли. — И чипсы ещё пятнадцать! Пятьдесят рублей! Да я на пятьдесят рублей покупаю еды на два дня! Экономлю как последняя… — Дарья замялась. — А он! Он пиво покупает! Козёл! Сволочь! Убью гада!!! — Долли вскочила и принялась истерично колотить мужа красными кулаками. Она сильно замахивалась, ударяя еле-еле. Стива отшвырнул жену от себя так, что та, падая, опрокинула табуретку и тяжело плюхнулась в угол, задев один из ящиков с пожелтевшей рассадой, стоявших на подоконнике. Рассыпалась по полу земля, Долли помедлила мгновение, неуклюже поднялась и с ужасным визгом-воем снова накинулась на Стиву:
— Гад! Гад! Сволочь!!
— Да пошла ты в жопу! Заткнись!
— Да пошёл ты сам! Выметайся вон к той шлюхе, чья помада у тебя на штанах!!
— Я, между прочим, у себя дома! Так что, если хочешь, — выметайся сама к родне в Крыжополь!!
Беспроигрышный аргумент. Долли на секунду осеклась, плотно сжала губы и даже зажала рот рукой, пытаясь запереть в нём поток обвинений и эмоций. За несколько секунд её лицо стало малиновым, а глаза выпучились настолько, что казалось, вот-вот вывалятся из орбит. Стива отчётливо увидел вдруг киношную картинку-штамп — паровозный предохранитель зашкалило, стекло лопнуло, из котла слышится угрожающий свист…
— Не Крыжополь, а город-герой Брест!!!
У Стивы зазвенело в ушах, но он решил быть невозмутимым и ни за что не поддаваться на эмоциональный шантаж жены. Ведь если хоть один раз поддашься — всё, дальше не отмахаешься. Сначала заставит работать грузчиком в магазине, а потом и по набережным начнет таскать, романтики захочет! Нет! Надо выстоять!
«Ты же мужик! Не позволяй на себе ездить!» — приободрил себя Облонский и выдал невозмутимо:
— Вот-вот, туда и проваливай.
— Проваливай? Ах ты говнюк вонючий! А дети? Это же твои, между прочим, дети! Их что — тоже в Крыжополь?!
— В город-герой Брест. Будут горожане-герои брестцы! — съязвил муж.
— Я тебя убью! Убью, сволочь!
Долли вдруг с такой силой толкнула Стиву, что тот упал на холодильник.
— Хватит там орать! И не портите мебель! Поимеете хоть какую-то свою — тогда пожалста! — тут же раздался скрипучий недовольный возглас Карениной-старшей из соседней комнаты.
— А вы, мама, вообще не лезьте в нашу семейную жизнь! Дрючьте свою Аньку! Вырастили урода — теперь не возникайте! Всё сказанное и к вам тоже относится! — заорала Долли в стену.
— А что Аньку?! — вылетела из ванной, держа во рту зубную щётку и капая на майку зубной пастой, Каренина-младшая. — Я при чём? Мама! Скажи ей!
— Да что с этой стервой говорить? Я же предупреждала, что мы тут все повесимся с ней! Мать же никто не слушает!
— Заткнись, дура старая! Вырастила сынка! Хоть постыдилась бы перед обществом!
— Сама ты дура! Мы тебя прописали, и детей твоих!
— Внуков ваших, между прочим!
— О детях вспомнила? — вмешался в перепалку жены с матерью виновник скандала. — Час уже матом орёт, а Гришка некормленый весь на рёв изошёл!
— «Гришка на рёв изошёл»? «Некормленый»? Да я его два часа назад покормила! Ты бы хоть из приличия символически в содержании детей поучаствовал! Вспомнил, кто отец! Почему я всё должна делать?! И рожать, и кормить, и содержать ещё?!
— А я что, обязан вас содержать?! — Стива воспрял духом. — Я, что ли, должен? Вот новость! — Стива выпучил глаза. — У нас равенство полов! А дети, между прочим, твои! И я ничего тебе не должен!
Вечерами Облонский часто обсуждал на кухне с матерью теорию феминизма и находил в этой идеологии много здравого смысла.
— Вот правильно! — говорил он. — А то сидели всю жизнь на мужской шее, ножки свесив, под маркой своей типа слабости. Теперь — фигу! Слава богу, появились разумные тётки. Правильно! Всё по справедливости! Я вообще считаю, что мужчинам и женщинам надо жить отдельно, чтобы прямо города были отдельные — одни для мужчин, другие для женщин. И чтобы ещё тётки у нас, мужиков, сперму покупали! Секс тоже за плату!
Долли вылетела из кухни, вбежала в комнату, хлопнула дверью и прижалась к ней спиной. Потом, заливаясь слезами, вынула орущего Гришку из коляски, служившей ему и кроваткой, и вдруг ясно увидела, что красное, мокрое от слёз личико, белёсые волосы и глупые голубые глаза сына имеют совершенно невозможное сходство с чертами ненавистного Степана Облонского. Вся её ненависть к мужу в этот же момент сконцентрировалась на голодном младенце.
