Он чувствовал, что время близится, и его напряжение нарастало. Дочери почти двадцать один, она взрослая женщина, вступающая в собственную жизнь. К тому же Нелл помолвлена, ни больше ни меньше. Она вправе знать правду.
Хеймиш никогда не говорил об этом с женой, заранее зная ее мнение. Меньше всего на свете он хотел, чтобы Лил волновалась, тратила последние дни на попытки отговорить его, как не раз случалось в прошлом.
Иногда, подбирая слова для признания, Хеймиш ловил себя на мысли, что лучше бы на месте Нелл была другая дочь. Он ругал себя за то, что завел любимицу, пусть и втайне от всех. Просто Нелл всегда была особенной, пылкой, с живым воображением, совсем не такой, как другие. Он часто думал, что и на Лил она похожа больше сестер, хотя, конечно, это невозможно.
Готовясь к празднику, на стропила повязали ленточки — белые, в цвет платья Нелл, и рыжие, в цвет ее волос. Старый деревянный зал, быть может, не обладал лоском и глянцем новых кирпичных городских зданий, но отдраен был что надо. Рядом со сценой четыре младшие сестры Нелл поставили стол для подарков, и на нем уже образовалась целая горка. Дамы из церкви приготовили ужин, а Этель Мортимер села за пианино и заиграла романтичные мелодии военной поры.
Сначала гости смущенно стояли у стен, сбиваясь в стайки. Постепенно музыка нарастала и самые бойкие парни набирались храбрости. Молодежь разбивалась на пары и выходила в зал. Младшие сестры увлеченно наблюдали за этим, пока их не отправили на кухню носить подносы с едой.
Когда пришло время речей, щеки присутствующих горели, а каблуки сбились от танцев. Морей Макдоналд, священника, постучала по бокалу, добиваясь тишины. Все повернулись к Хеймишу, который стоял у стола с подарками и разворачивал маленький листок, лежавший до этого в нагрудном кармане. Он прокашлялся и провел рукой по волосам, хранившим следы расчески. Ораторское искусство никогда не было его коньком. Он предпочитал не лезть в чужие дела и держать при себе свое мнение, позволяя болтать более крикливым приятелям. Но все же совершеннолетие дочери бывает раз в жизни. Долг отца поздравить ее. Хеймиш всегда выполнял свой долг и следовал правилам. Или почти всегда.
Он улыбнулся на замечание одного из своих портовых приятелей, сжал в ладонях листок и глубоко вдохнул. Один за другим он зачитывал пункты своего списка, написанные им черными буквами: как они с матерью всегда гордились Нелл; как радовались ее появлению; как он любит Денни. В довершение он добавил, что Лил, узнав перед кончиной о помолвке дочери, была особенно счастлива.
При упоминании о недавней смерти жены у Хеймиша защипало глаза, и он умолк. Мгновение он стоял, блуждая взглядом по лицам друзей и дочерей, и задержался на Нелл. Девушка улыбалась словам жениха, которые тот шептал ей на ушко. Словно туча набежала на чело хозяина дома, и гостям показалось, что грядет какое-то важное объявление, но миг прошел. Лицо Хеймиша прояснилось, он вернул листок бумаги в карман. «Пора новому мужчине войти в семью, — подумал он, улыбаясь. — Глядишь, все и наладится».
Женщины хлопотали на кухне, предлагая гостям сэндвичи и чай, но Хеймиш лишь ненадолго задержался там. Кто-то проносился мимо, хлопал его по плечу, кричал: «Отлично сказано, приятель». Одна из дам сунула ему в руку чашку. Речь удалась, и все же Хеймиш не мог расслабиться. Его сердце отчаянно билось, он потел, хотя в комнате вовсе не было жарко.
Конечно, он знал причину: еще не все задуманное на этот день было выполнено. Когда он увидел, как Нелл одна выскользнула через боковую дверь на площадку, то ухватился за этот шанс. Хеймиш прочистил горло, нашел свободное место на столе с подарками, поставил чашку и вышел из теплой комнаты в прохладную ночь.
Девушка стояла у серебристо-зеленого ствола одинокого эвкалипта. Хеймиш подумал, что когда-нибудь горные склоны и овраги по обе стороны порастут этими чудесными деревьями. Верно, дивное зрелище будет: строй призрачных стволов в лунном свете.
Пора. Из-за своей слабости он тянет время, пытаясь уклониться от важного шага.
Пара черных летучих мышей бесшумно спикировала сквозь ночное небо. Хеймиш спустился по шатким деревянным ступенькам на мокрую от росы траву.
Дочь, видимо, услышала или почувствовала его шаги, так как обернулась с радостной улыбкой.
Он встал рядом, и девушка поведала, что думала о маме, гадала, с какой из звезд та наблюдает за ними.
Хеймиш чуть не расплакался. Черт побери, она только что впутала в это Лил! Предупредила, что жена все видит и не одобряет его намерения. Он почти слышал голос Лил и все ее прежние доводы…
Но он решился и не собирался отступать. В конце концов, сам когда-то заварил эту кашу, пусть и невольно. И теперь сам должен все объяснить. Все тайное становится явным, и будет лучше, если правду дочь узнает от него.
Он взял ладони Нелл и по очереди поцеловал их, крепко сжимая мягкие гладкие пальцы в своих загрубелых от работы руках.
Его дочь. Его первая дочь.
Она улыбнулась ему, сияющая в изысканном, отделанном кружевом платье.
Хеймиш улыбнулся в ответ.
Затем усадил ее рядом с собой на поваленный ствол эвкалипта, гладкий и белый. Он наклонился к уху дочери и прошептал секрет, который хранил вместе с женой семнадцать лет. Вспышка исказила лицо Нелл, когда она осознала смысл сказанного. Привычный для нее мир перевернулся, и та, кем она была раньше, исчезла в мгновение ока.
Брисбен, Австралия, 2005 год
Кассандра дневала и ночевала в больнице, хотя врач сказал, что бабушка вряд ли придет в себя. Слишком много ей было лет, и слишком велико было количество морфия в организме.
Пришла ночная медсестра, и Кассандра поняла, что день кончился. В больнице сложно угадать точное время: свет в вестибюле горит, телевизор включен, хоть экрана и не видно из палаты, тележки катаются туда-сюда вне зависимости от времени суток. Забавно, что заведение, где так важен распорядок, должно работать, напрочь выбиваясь из привычных временных ритмов.
И все же девушка надеялась. Смотрела на Нелл, утешала ее, пока та тонула в море воспоминаний, изредка всплывая, чтобы вновь глотнуть воздуха прошлого. Кассандре была невыносима мысль о том, что бабушка, одолев препятствия по дороге в настоящее, обнаружит, что балансирует на краю жизни одна.
Медсестра заменила пустой пакет из-под капельницы на полный, повернула диск на устройстве за кроватью и стала поправлять белье.
— Она ничего не пила. — Собственный голос показался Кассандре чужим. — Весь день.
Медсестра подняла взгляд, удивившись, что с ней заговорили. Она посмотрела поверх очков на кресло, в котором
Кассандра, укутав колени мятым сине-зеленым больничным одеялом.
— Вы меня напугали, — сказала она. — Вы здесь весь день провели, верно? Оно и лучше: уже недолго осталось.
Кассандра пропустила намек мимо ушей.
— Может, дать ей попить? Она, наверное, хочет пить.
Медсестра разгладила простыни и деловито подоткнула их под тонкие руки Нелл.
— Не хочет. На то ей и капельница поставлена, — ответила она, проверяя записи в карточке Нелл. — Дальше по коридору можно сделать чай, если хотите.
Медсестра ушла. Кассандра увидела, что глаза Нелл открыты и смотрят на нее.
— Кто ты?
— Это я, Кассандра.
После недолгого замешательства Нелл спросила:
— Я тебя знаю?
Врач предупреждал, но до чего больно было видеть это!
— Да, Нелл.
Бабушка смотрела на нее водянисто-серыми глазами. Она неуверенно моргнула.
— Я не могу вспомнить…
— Шшш… Все хорошо.
— Кто я?
— Тебя зовут Нелл Эндрюс, — сказала Кассандра, беря старушку за руку. — Тебе девяносто пять лет. Ты живешь в старом доме в Паддингтоне.
Губы Нелл дрожали — она пыталась сосредоточиться и понять смысл сказанного.
Кассандра взяла салфетку с прикроватного столика и осторожно вытерла нитку слюны с подбородка своей бабушки.
— У тебя есть лавка в антикварном центре на Латроубтеррас. Она принадлежит нам обеим. Там продаются старые вещи.
— Я тебя знаю, — тихо сказала Нелл. — Ты дочка Лесли.
Девушка удивленно моргнула. Они редко говорили о ее матери, едва ли хоть раз за все время, что Кассандра росла. И за последние десять лет, которые она прожила в квартире на нижнем этаже дома Нелл после возвращения, ни разу не поднимали эту тему. Они, не сговариваясь, решили не ворошить прошлое, которое по разным причинам предпочитали забыть.
Нелл заговорила. Ее встревоженные глаза изучали лицо Кассандры.
— Где мальчик? Надеюсь, не здесь. Он здесь? Я не хочу, чтобы он трогал мои вещи. Ломал их.
У Кассандры закружилась голова.
— Это дорогие вещи. Не подпускай его к ним.
Запинаясь, девушка подыскивала ответные слова.
