По напряженному выражению лица можно без труда определить, как он мучительно думает о злополучном слове. Вот он подходит к строфе, где «медлит с ответом, мечтатель-хохол»… С тревогой наблюдаю за ним…
Не моргнув глазом, Светлов читает:
Он медлит с ответом, Мечтатель Вукол:
– Братишка, Гренаду Я в книге нашел…
Уткин чуть не падает со стула.
В ЛИТЕРАТУРЕ ТОЖЕ НУЖНО БЫТЬ АСОМ!
Год 1948-й. Февраль. Светлов выступает на литературном кружке авиаторов ВВС. Он внимательно прочитал все произведения, присланные ему домой, и в заключение разбора говорит о том, что не должно быть никаких скидок на молодость: слово – это инструмент писателя, и им нужно владеть в совершенстве!
– Однажды на фронте ко мне обратился немолодой боец. «Верно, говорит, что вы пишете песни?» – «Верно!» Он помолчал, потом заметил: «Очень мы песни любим, и очень они нам нужны».
Этот разговор мне вспомнился накануне большого праздника – тридцатилетия нашей Советской Армии. Наши песни, стихи, рассказы давно состоят у нее на вооружении.
Любовь народа к своей литературе, к искусству вдохновляет не только писателей-профессионалов, она будит чувства и тех, у кого еще неокрепшие голоса.
Светлов называет имена писателей, вышедших из рядов нашей армии. Среди них – Фадеев, Либединский, Вишневский, Сурков, Уткин, Гончар, Некрасов и многие другие. А!
– В рядах авиаторов также немало молодых писателей и поэтов, многие взялись за перо.- Светлов поднимает в ладонях довольно объемистую папку с рукописями.- Но дело теперь не за количеством, а за высоким мастерством!
В одном из писем к Чехову Горький писал, что он еще не писатель, а пока только хороший читатель. И это писал Горький, уже создавший к тому времени «Фому Гордеева»!
Я думаю, что каждый из вас учтет ту простую истину, что в литературе труд не менее важен, чем в авиации. Настоящий талант должен трудиться неустанно, не глядя ни на какие метеорологические неприятности. В литературе тоже нужно быть асом!
ДОБРОГО ПУТИ
Многих начинающих напутствовал Светлов своим добрым товарищеским словом, он отечески следил за их ростом и возмужанием. Его напутствие к стихам молодого поэта манси Ювана Шесталова полно светлой и нежной задушевности.
«Я сейчас провожаю в добрый путь товарища, которого никогда в глаза не видел. Как он выглядит и сколько ему лет? Наверное, он совсем молодой.
Я не провожаю Ювана до дверей, а спешу к нему на вокзал – поезд вот-вот отходит…
…Чем меня пленяет мой попутчик? Тем, что он удивительно легко бывает необыкновенным в обыкновенном. Значит, он безусловно поэт. Как вообще угадывается талант? Он – может, я – не могу. Значит, он – талант. Разве могу я так написать:
Сосен мерзлый звон над нами
Слышится в тиши.
Стынут в теплой снежной яме
Три живых души.
Три души на белом свете:
Мама, я и пес.
Нам уснуть в попутной яме
Не дает мороз.
Самое сложное и трудное в поэзии, как и вообще в искусстве,-это быть естественным. Мастерство – это высшая естественность. Юван Шесталов, может быть сам и не подозревая об этом, владеет таким мастерством.
Юван пишет на языке манси. Манси – малая народность. Этот поэт – представитель наших малых народностей- сидит рядом со мной, я горжусь талантливой дружбой наших советских народов.
…Глубокая ночь. Мчится поезд. За окном темно. Не разберешь, где осины, а где березы. Тем более что я и при солнечном свете могу их спутать. Я только знаю, что у березы кора белая.
Пассажиры не спят. Они слушают стихи Ювана Шесталова. Такая поездка у них не часто бывает. Далеко не всегда твоим попутчиком бывает талантливый человек».
ВЛЮБЛЕННОСТЬ
Переделкино. Дом творчества. Сидим за одним столом с Олей Берггольц. Нас связывает старинная дружба: я помню ее совсем юной, в кожаной куртке, с длинными, до колен, белокурыми косами. Сейчас она работает над своими «Звездами». Работает исступленно, не зная ни дня, ни ночи… А встретимся – и засверкает боевая молодость наша комсомольская, зазвучат дорогие имена, и среди них одно из самых дорогих для нее – имя Светлова. Светлова она боготворит. Его образ незримо осеняет ее труд над книгой. Она читает его стихи. Влюбленно, проникновенно…
Наши девушки, ремешком
Подпоясывая шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели.
Так же колокол ровно бил,
Затихая у барабана…
В каждом братстве больших могил
Похоронена наша Жанна…
Такую беззаветную и преданную любовь заслужить не каждому дано.
О «ГУБНОЙ ПОМАДЕ ЧУВСТВ»
В дружбе Светлов добр, терпим к недостаткам. Но в вопросах творческих – бескомпромиссен и, несмотря на внешнюю мягкость, бывает суров.
В кругу друзей один молодой и высокоодаренный поэт читал цикл новых стихотворений. Автор – солдат-фронтовик, прошел всю войну, повидал горя. Свои чувства и переживания он передал с высоким и эффектным мастерством. Литературные находки, одна другой краше и нарядней, поражали. Друзья хором хвалили поэта, восторгались, да и есть чему… Он на седьмом небе: поработал, потрудился, стихи приняты и скоро будут опубликованы в одном из толстых столичных журналов.
– Неважные стихи, старик,- негромким голосом в наступившей тишине выносит из угла свой строгий и нелицеприятный приговор Светлов.
Автор растерян, обескуражен.
– Михаил Аркадьевич, но почему же? Неужели ж это так плохо?
И Светлов с присущей ему мудрой иронией ласково отвечает:
– Я забочусь о твоей старости, мальчик!
К чести молодого поэта, после некоторого раздумья он подошел к Светлову и с чувством сыновней признательности обнял его. Он все понял…
Но не все молодые таковы…
Сидим со Светловым в писательском кафе. Он устало помешивает ложечкой кофе. Разговор о нашей молодости, какими мы были. Мимо, как метеор, пролетает молодой, но уже на восходящих скоростях поэт. В руках у него первая книжка стихов. На лице смешное, детское высокомерие, он даже не поздоровался.
Светлов грустно улыбается.
– А как потом жалеть будет! С этой книжкой он приходил ко мне, просил, чтоб я был ее редактором. Я внимательно прочитал ее и половину забраковал. И вдруг он пустил слезу: «Здесь все мое лучшее, а вы так…» Я тут же возвратил ему рукопись: уходите, будем считать – я ваших стихов не читал! Ищите себе другого, более сговорчивого, редактора…
И, помолчав, добавил:
– На спекуляции чувств поэт долго не проживет. Эта губная помада мелких чувствишек скоро сотрется. Сам потом пожалеет…
НЕОПУБЛИКОВАННОЕ ПИСЬМО
Он был не избалован вниманием и на всякую человеческую ласку откликался с теплотой и доброй признательностью. Ему были свойственны отзывчивость и благожелательность к людям, кто-кто, а он-то хорошо знал цену неприютности и одиночества.
Молодая поэтесса Д. Терещенко, будучи в заграничной поездке, прислала Светлову небольшой сувенир – лезвия для безопасных бритв: в те времена они у нас были дефицитны. И каким добрым письмом откликнулся поэт на это дружеское внимание!
«Побрился вашим лезвием и сразу стал самым красивым мужчиной в Свердловском районе. Большое спасибо!
Не удивляйтесь тому, что у вас сердце пошаливает.
Сердце поэта всегда вмещает в себе больше, чем оно может вместить, и быть нормальным не может.
Не удивляйтесь также тому, что вы скучаете. Я был в Германии три дня после Дня Победы, и они мне показались тремя годами – кругом все чужое. Нет ничего лучше Москвы.
Не запейте от скуки. Будьте счастливы».
Сколько в этой небольшой записке дружеской озабоченности!
Все уже знают, что Светлов неизлечимо болен. Жить ему осталось совсем не много. Он лежит в больнице.
И вдруг он входит в клуб, с палочкой, прихрамывая. Боже, как он изможден и худ!
– Салют палководцу!
Швейцары, гардеробщики, уборщицы – все рады его возвращению. Из бильярдной спешит старый маркер.
Каждый торопится выразить Михаилу Аркадьевичу свое сочувствие, обнадежить его, подбодрить, сказать что-нибудь доброе, ласковое. Одни по-запорожски хлопают его по плечу, делая вид, будто все по-старому, другие тянут к буфетной стойке – опрокинуть по стаканчику «двина». Но Светлов с обостренной прозорливостью по самым малозаметным деталям, по слишком озабоченному проявлению внимания к его особе отраженно видит и понимает, что друзьям все уже известно о его болезни. И от всего этого вихря, от всей любви и товарищеского сочувствия, от этих дружеских улыбок, таких искренних и чистосердечных, он и сам взволнован.
Еще утром сегодня глядел он на опостылевшие больничные стены, дышал запахом лекарств, все это уже там, далеко, позади, а он снова в родных стенах клуба, среди друзей и знакомых.
