Время от времени в центральной печати появлялись его статьи. Каждую из них, собственно говоря, делал, исполняя поручение редакции, тот или иной журналист, разумеется, сперва задав Челышеву ряд вопросов, занеся в блокнот его высказывания Политическое «верую» Василия Даниловича было лишено какой либо двусмысленности. Одушевляя свои домны, распознавая, как подчас ему казалось, их язык, понимая их жалобы, желания, ощущая себя как бы их депутатом, представителем, Челышев является сторонником Советской власти, сторонником партии, совершавшей небывалую индустриализацию. Единожды решив это для себя, он затем предоставил журналистам уснащать его статьи политическими фразами, нередко размашистыми или пустыми Изготовленные за него статьи он легко подписывал, исправляя лишь неточности, относившиеся к технике, к его инженерной специальности.
Вот такому-то оратору и поручили сказать приветственное слово Сталин.
По брусчатке Красной площади Челышев шагал среди других металлургов к Спасским воротам Кремля.
— Ну как, Василий Данилович, приготовили речь? — спросил кто-то из спутников.
— Какую речь? Я ведь от всех буду выступать. Прочту, что дадите. И все…
Лишь тут для него выяснилось, что никакого общего приветствия не составлено, что ему, уже прожившему полвека инженеру, строителю «Новоуралстали», заслужившему честь говорить от имени сотоварищей, предстоит высказать собственными словами свои чувства. Как же это так? Через десять-пятнадцать минут он встанет перед Сталиным, а в мыслях нет никакого плана речи.
Вот Челышев уже поднимается вместе со всеми по лестницам Кремлевского дворца. Никто не говорит громко; мягкие ковры, разостланные на ступеньках, глушат шум шагов. Смутно ощущая эту особую торжественную тишину, Челышев сосредоточивался, стремясь усилием мысли выделить самое существенное, самое главное из того, что пережил и передумал.
В зале он уселся в углу, но его отыскали, нашли ему стул впереди.
Первые обращенные к Сталину слова он произнес, опустив голову и запинаясь. Однако удивительная искренность делала речь сильной. «Под вашим руководством, товарищ Сталин, создана новая промышленность, вы совершили революцию в технике, о которой мы, старые инженеры, едва могли мечтать не только в целом, но и частностях. История промышленности не знает подобного примера ни в сроках, ни в обстановке, а главное, в методах и приемах. Это революционно с начала до конца». Тогда-то Челышев и приподнял голову, взглянул прямо в глаза Сталина — не искристые, лишенные живой игры.
В глубине души Василии Данилович сознавал, нехорошо, недостойно превозносить человека в лицо, но уступил уже общепринятой в те годы манере, стилю времени, уступил, не погрешив против своей инженерной страсти, совести: у него, выстроившего, наконец, завод по планам и заветам Курако, было немало оснований благодарить Сталина.
Сталин и тогда, после тон речи Челышева, сказал ему в ответ:
— Вы ошибаетесь, товарищ Челышев.
Прохаживаясь, глядя в затихший зал, Сталин с минуту помолчал. Для Челышева это была минута мучения. Легко ли услышать от Сталина: «Вы ошибаетесь». А тот длил мучение Василия Даниловича. Затем повторил:
— Вы ошибаетесь. Партия не могла одна провести работу, о которой вы говорили. И тем более неправильно приписывать ее мне, скромному ученику Ленина.
Повернувшись к Челышеву, он с улыбкой чеканно добавил:
— Вместе с партией в этой работе участвовали и беспартийные специалисты, такие, как вы.
Так Сталин вернул комплимент, что, кстати, скажем, делал не часто. Челышев в тот миг ощутил смутную неловкость. Показалось, что он втянут в какую-то не нужную ему игру. Впрочем, это ощущение быстро развеялось: он же по совести излил свои чувства.
Вот и теперь Сталин сказал: «Вы совершили ошибку». Черт знает, может быть, и впрямь он схватил своим гением чутьем нечто такое, чего не узрел и не понял Челышев? Схватил и повелел: «Такой металл нам нужен. Такой способ будет жизненным».
Онисимов меж тем распахнул папку чертежей, вынул, развернул лист кальки — общий вид печи Лесных. Оба — и Челышев, и Онисимов — взглянули на этот чертеж, потом взоры повстречались. На миг в зеленоватых, серьезных глазах Александра Леонтьевича просквозила боль, затем снова выказалась крайняя сосредоточенность, напряжение мысли. Конечно, нелегки были ему эти минуты. Сейчас зашаталось его положение, все его будущее. Разумеется, и Василию Даниловичу не поздоровится. Но к черту колебания! Он, академик Челышев, обязан сказать Сталину: эта печь непригодна для промышленности, для промышленных масштабов. И делайте со мной, товарищ Сталин, что угодно, но никогда вас я в заблуждение не вводил, скажу и теперь, что думаю. Однако опять заговорил Сталин:
— Поручаю вам, товарищ Челышев, этим заняться. Нужна дальнейшая научная разработка и технологическая доводка металлургического процесса, предложенного товарищем Лесных. Потом займитесь проектом завода для получения стали по его способу.
— Если такие заводы начнем строить, то…
Все же Василий Данилович не закончил фразу, замялся, ощущая даже и по телефону, как давит воля Сталина.
— Что вы хотели сказать?
— Не возьмусь, Иосиф Виссарионович, за это. Не верю в этот способ.
— Ну, как знаете.
— Не верю и не могу.
— Как знаете, — сухо повторил Сталин. — Дело ваше. — Он еще подождал каких-то слов Челышева. Но не дождался. — Передайте трубку товарищу Онисимову.
Сжав маленькой рукой черную пластмассу телефонной трубки, Александр Леонтьевич снова стал навытяжку.
— Слушаю вас, товарищ Сталин.
В этом возобновившемся диалоге между генералиссимусом и министром. Челышев опять мог внимать лишь одной стороне.
— Разрешите, товарищ Сталин, доложить. Предложение товарища Лесных рассматривалось трижды. Комиссия под председательством доктора технических наук профессора Богаткина…
Сталин, видимо, оборвал Александра Леонтьевича, срезал его каким то безапелляционным замечанием. Некоторое время Онисимов сосредоточенно слушал, повторяя:
— Понятно. Понятно.
Затем произнес еще раз:
— Понятно. — И добавил: — Будет исполнено. Да, под мою личную ответственность.
Эти слова были тверды. Глаза Онисимова уже не выдавали мучений. Василий Данилович тотчас понял:
Сталин вверил Онисимову судьбу изобретения — того изобретения, которое Онисимовым же было отвергнуто, — поручил лично ему, министру, ведать дальнейшей разработкой способа и постройкой завода с печами Лесных. И Онисимов без запинки ответил — «Будет исполнено!». Прежние его возражения уже будто и не существовали: повеление Сталина он воспринимал как непререкаемый высший закон.
— Слушаю. Записываю.
Сталин из своего кабинета продиктовал сроки, предоставил восемнадцать месяцев для возведения нового завода в Восточной Сибири, для выдачи первой промышленной плавки по технологии Лесных. Затем, как понял Челышев, вернул Онисимова к списку, которого ранее, несколько минут назад, не захотел слушать.
— Сейчас вам прочитаю.
Мгновенно отыскав в подшивке нужный лист, Онисимов огласил одну за другой фамилии членов комиссии, единодушно утвердивших отрицательное заключение по поводу предложения Лесных.
— Всех снова включить? Слушаюсь Кого? Записываю. И представителя «Енисейэлектро»? Будет назначен товарищем Берией? Слушаюсь. Понятно.
Так завершился разговор. Зловещее имя Берии вплелось в самую завязь будущего огромного, как скомандовал Хозяин, предприятия.
Трубка положена. Онисимов опустился в кресло, взглянул на Серебрянникова, все еще стоявшего за его спиной, сказал:
— А ведь и он там сейчас сидел.
Благообразный начальник секретариата на миг прикрыл ресницами в знак понимания выпуклые голубые глаза. Понял и Челышев, кого следовало разуметь под этим «он».
Руководствуясь дневником Василия Даниловича, а также и некоторыми другими материалами, мы можем с достаточной долей достоверности представить, как в данном случае произошло вмешательство Сталина. Да, пластинки металла, выплавленные упорным Лесных в лабораторной печи, принес Сталину Берия. Конечно, Берия ранее и не ведал, что где-то в далекой Сибири работники проектируемой грандиозной гидростанции «Енисейэлектро», которую тоже предстояло воздвигать Управлению лагерей, подбросили некоему фанатичному изобретателю малую толику средств, как говорится, наудачу. Подобные мелкие затраты были вне его, Берии, масштаба. Но об опытной плавке ему доложили. С блестящими тонкими пластинками металла — изобретатель дал ему название первородной стали, — полученного прямо из руды путем электроплавки, особой технологии, отменившей применение кокса, да и весь доменный процесс, Берия пошел к Сталину. И не только с пластинками, но и с исчерпывающим подбором доказательств, уличающих Онисимова в том, что он душил изобретение. Наконец-то настал час, которого Берия выжидал годами и десятилетиями: Онисимов поставил себя под удар, немилосердный удар Сталина.
