Свинью не остановили бы никакие мольбы.
- Надо. – Он ударил Зайчиху по лицу и в живот. Потом повалил ее на пол. Она не сопротивлялась, только жалобно стонала. Свинья сорвал с нее халат.
У нее было худое слаборазвитое тело. Ее небольшие груди с маленькими розовыми сосками не имели выраженной формы, они скорее напоминали какое-то бледное месиво. Но свинье было плевать. Он быстро стянул джинсы.
Свинья отодрал ее как следует. Пусть знает, сука, как ломаться. Он кончил и слез с нее, надел джинсы и вышел из квартиры, не говоря ни слова. Зайчиха тупо смотрела в потолок и дрожала. Никаких месячных у нее не было и в помине.
Когда он вышел из подъезда, на улице уже сгустился ночной сумрак. Резкий прохладный воздух хлынул в легкие, унося опьянение. Свинья понял, что устал и хочет спать. Он направился к дому – здесь было недалеко.
Он шел, глядя себе под ноги и пиная попадавшиеся камни, когда из темноты выдвинулись несколько теней. Свинья не успел сообразить, что произошло, он только увидел белую дугу бейсбольной биты над головой, а потом все провалилось во мрак. Он слышал какие-то голоса и звуки, но они больше не принадлежали этому миру. Кто-то шарил по его карманам.
Свинья очнулся только утром. На траве лежал иней, ясно чувствовался холод. Видимо, он провел всю ночь на улице.
Свинья попытался припомнить, что же произошло. События всплывали в голове неясно, размыто, было ощущение, что мысли просто не помещаются внутри черепной коробки. Он попытался встать на ноги.
Но не тут-то было. Словно за ночь он разучился ходить на двух ногах. Ему было просто не встать, его тело не позволяло этого.
«Что за хуйня?» – хотел было сказать свинья, но вместо этого получилось: «Х-р-р-р-хрр-у». Он не понимал, что стало с его голосом. Свинья попытался сказать еще раз, но вышло то же самое «Х-р-р-р-хрр-у».
«Как свинья», - подумал он. И тут его взгляд упал в лужу, рядом с которой он провалялся всю ночь.
На него смотрела самая настоящая свинья. Огромный грязный боров с маленькими глазками и розовым пятачком, весь покрытый густой жесткой щетиной. Сзади вился небольшой хвостик, похожий на закрученную проволоку.
«Не-е-е-т», - закричал Свинья в ужасе, - этого не может быть! - но услышал лишь уже знакомое «Х-р-р-р-хрр-у».
Он заметался, по-прежнему не веря в происходящее. В реальности такое невозможно, это должно быть страшным сном! Свинья со всей силы потряс головой. Мир хаотически завертелся перед глазами, но через некоторое время остановился, так и оставшись прежним.
Какое-то вязкое нутряное чувство подсказывало Свинье, что произошедшее с ним не является сном, это было реальностью – такой, какая она есть. Внезапно Свинья со всей ясностью осознал это.
И тут же он почувствовал страх. Что-то подсказывало ему, что нужно бежать, прятаться, что на каждом шагу его подстерегает опасность. Возможно, это заговорили инстинкты животного.
Потихоньку Свинья начинал привыкать к своему новому телу. Метаморфоза была непонятна, чудовищна, невозможна, но нужно было жить.
Он побежал. Побежал, как могут бегать только свиньи, мелко-мелко семеня ножками с копытцами. Ему хотелось жрать. Срать. Жить.
Он пересек небольшой скверик с качелями, навстречу не попалось ни одного человека. Это радовало. Это давало шанс на жизнь. Кто, кто это сделал с ним? Что за ублюдок? Свинья готов был заплакать. Он никогда не плакал до этого, уж точно.
Нужно было добраться до дома. Там можно было бы обдумать свое положение. Свинья бежал, изредка похрюкивая, он чувствовал вонь, вонь, исходившую от него самого.
Он пересек полосу теплотрассы. От люков шел густой белый пар.
Внезапно сзади раздался окрик. Неведомым ему доселе чувством Свинья ощутил опасность, а затем понял, что за ним гонятся. Он вспомнил: на теплотрассе обычно грелись местные бомжи. Они ночевали в люках, там было тепло и сухо, даже зимой. Пронзенный ужасом, он оглянулся.
К нему приближался невысокий ободранный бомж в слишком длинном для его роста грязном пальто. В руке он что-то сжимал. Что?..
Сверкнуло, так могла блестеть лишь сталь. Свинья все сразу понял. Он рванул со всех своих коротеньких ног, напрягая каждый мускул под толстым слоем свиного сала. Он хрюкал, хрипел и визжал от страха.
Но далеко убежать он не смог. Его преследователь настиг его. На свинью пахнуло запахом немытого тела и перегара. Он вжался в землю, дико визжа. Им овладел животный ужас, умирать ему не хотелось. Податливая грязь поехала у него под ногами, и он плюхнулся в нее. Все свиньи любят грязь, но не при таких обстоятельствах.
Последним, что он увидел, были кухонный нож, несомненно, острый, и хищная голодная улыбка да гнилые зубы в трещине рта, из которого воняло дешевым вином.
Листья были желтые и красные, сухие и жесткие. Казалось, что августовские дожди смыли с деревьев зеленую краску, и из-под нее проступила ржавчина. Коррозия осени неумолимо ползла по рощам и перелескам. Однако, несмотря на это, птичий диксиленд все еще расплетал в ветвях нити своих импровизаций.
Олег остановился у кладбищенской ограды и посмотрел на небо. Изрезанное белесыми шрамами перистых облаков, небо было чем-то твердым и холодным. Эта синяя масса дышала тем же вечным покоем, что и кладбище, укрывшееся в сосняке.
Олег прошел через калитку и пошел по песчаной дорожке, засыпанной мелким хворостом и смолянистыми шишками. Огромный табель кладбища, рыжий от палой листвы, был испещрен крестами – грустной статистикой времени. Верховный смотритель кладбища вел здесь свою игру, помечая таким образом выбывшие фигуры.
Воздух был по-осеннему резок, как сигаретный дым для некурящего человека. Он обжигал легкие и сворачивался в них в густой студенистый комок. Осень распространялась как болезнь, достигшая уровня эпидемии.
Шаг за шагом Олег ступал по кладбищенской земле, земле покоя и вечности. Странно, он не увидел ни одной похоронной процессии, как будто бывают дни, когда никого не хоронят. А, может, и вправду бывают, хотя в это и трудно поверить.
Там, за кладбищенской оградой, мир-дурак, мир-извращенец делал ходы только ему понятной игры: одних поднимал до вершин, других навсегда сбрасывал со счетов; здесь время словно остановилось, здесь находила свой финал любая игра.
В кругу молодых берез четверо могильщиков копали новую могилу. Судя по их виду, все они уже были хорошо поддатыми; желтая куча песка росла медленно, нехотя. Сорванные ветром листья падали на нее и пропадали, сливаясь желто-рыжей массой. Хрустели сучья под ногами. Олег пинал сосновые шишки и листья.
Он помнил эту дорогу наизусть. Даже среди тьмы и сырого тумана ненастной ночи он мог бы отыскать нужную могилу. Могилу, которую он будет помнить всю свою жизнь. До смерти, которая на кладбище перестает казаться таким уж далеким событием.
Поворот, сохлая трава, кучи листвы и мусора, поворот, еще поворот и трава. Кресты, кресты. Серые плиты памятников, черно-белые фотографии, как хроники чьих-то черно-белых жизней, черно-белого конца черно-белой игры.
И вот он у ограды, за которой сиротливо стоит слегка потрескавшаяся обветренная гранитная плита. Где-то наверху, среди переплетенных пальцев многорукой сосны посвистывает какая-то птица. Издалека, из ржавой бездны леса начинает монотонный крик кукушка, словно метроном отсчитывая секунду за секундой.
КОРОЛЕВ ВАДИМ МИХАЙЛОВИЧ
1960-2004
ПОМНИМ, ЛЮБИМ, СКОРБИМ
В этих нескольких строчках, в предельно коротком монологе времени, помещена человеческая жизнь и ее конец. Словно реальность на негативе фотографического слайда. Короткая вспышка молнии.
Олег присел на скамейку из влажных посеревших досок. Могильный холмик был густо засыпан палой листвой – материальным воплощением могильного одиночества. Видимо, здесь уже давно никто не бывал…
А кукушка все неистовей кричала в ржавой лесной пустоте.
- Здравствуй, - тихо сказал Олег.
Тишина. Пение птиц и крик кукушки. Шуршание ветвей, шепот осеннего леса. Скрип досок под Олегом. Молчание камней и крестов.
Олег открыл свою сумку. Достал бутылку водки. Следом бутерброд с колбасой и пластиковый стакан. Открутил крышку и подставил стакан к горлышку. Водка полилась неспешно, с характерным бульканьем. В ноздри ударил резкий спиртовой запах с примесью еще чего-то. «Наверное, паленая», - флегматично подумал Олег.
Рядом были тоже могилы. Много, много могил и надгробий. С ближайшей плиты на Олега смотрел ясными глазами мальчик, совсем еще маленький. Олег как-то видел, что сюда приходила молодая пара, видимо, родители ребенка. Красивая женщина и мужчина. А ребенку, судя по надписи на памятнике, было шесть лет, когда смерть пришла навсегда забрать его игрушки. Наверное, он чем-то болел или попал под машину. Все может быть.
