Ознакомительная версия.
Хотя летом, когда Костька живет на даче, на праздники остается гораздо больше времени. Дачные дежурства расписаны по дням среди всех близких – когда-то мама, когда-то папа, когда-то Димка. А на мою долю достается пятница – я же в этот день не работаю. По субботам-то, ясное дело, все семейство съезжается, это не в счет. Но зато вечера будних дней остаются для жизни. И личной в том числе. Страшно подумать, сколько всего можно успеть за три вечера – понедельник, вторник, среда (четверг не в счет, надо ехать на дачу), с четырех часов до... бесконечности. Может, и хорошо, что таких вечеров не все семь, – по крайней мере, успеваешь отоспаться и прийти в себя перед началом новой рабочей недели.
Часть вторая
Спасти страну
Казнимый – палачу:
– А какой у нас сегодня день?
– Понедельник.
– Ничего себе, ну и неделька начинается!
Из анекдотов
1991
ПОНЕДЕЛЬНИК, 19 августа
Боже ж ты мой, как омерзительно просыпаться рано утром от телефонного звонка! Хуже, чем от будильника, честное слово. К будильнику не надо бежать, он затыкается простым ударом руки, а чертов телефон пока найдешь спросонок...
Я его нашла, а там повесили трубку. Поубивала бы всех. Иду, чертыхаясь, обратно в кровать, сворачиваюсь, стараясь найти теплое место и удобную позу. Может, получится сон досмотреть... Что-то такое милое снилось.
И тут телефон звонит снова. Ну, все. На этот раз я успею, и пусть им всем будет хуже.
В трубке – бабушка моего практически бывшего мужа. О Господи, ну что же ей надо от меня, вот ведь зловредная старуха, только вчера мы были на ее дне рождения, изображая трогательное семейное единство, – бывший муж до сих пор спит в Костькиной комнате, счастливец, там-то нет телефона.
Бросаю взгляд на часы. Без пяти семь. Бубню в трубку что-то неласковое, а в полусонном мозгу возникает мстительная идея отнести телефон мужу – пусть сам разбирается со своей бабушкой. И тут мне случайно удается вникнуть в смысл ее слов.
– Включи немедленно телевизор, радио, что у вас там. Передают правительственное сообщение! – Старушка взвинчена почти до предела, не иначе, вчера переутомилась на радостях.
– Позовите Таню, – говорю я, стараясь сдерживаться. Все-таки моя почти бывшая свекровь – нормальный разумный человек, пусть объяснит, что происходит, раз уж я все равно проснулась.
Таня спокойно-траурно, будто и не семь утра:
– Да, там сообщение, нас тоже разбудили, а только что мы и сами видели: Янаев стал Президентом, а Горбачев болен, наверное, арестован.
– И что все это значит? – говорю я тупо. Все-таки нельзя мне так резко просыпаться, и вообще политика – не моя сильная сторона, и если я поняла правильно, то такого не может быть, а значит, пусть лучше объяснят.
И Таня мне объясняет:
– Ну что-что, это значит, что в стране военный переворот.
– Подождите, но Янаев, по-моему, какой-то приличный человек.
– Ты сошла с ума, ты вспомни, он из этих, из гадов. Сойдешь тут с ума. Ворочаю мозгами, смутно что-то вспоминаю...
– Но это же не может быть всерьез... Это ж не надолго.
– Да нет, деточка, боюсь, это теперь навсегда, – печально говорит Таня, и тут до меня наконец доходит смысл происходящего, и я мгновенно зверею и истерично ору в трубку:
– Вот, дождались, надо было ехать отсюда, пока можно было, а теперь сдохнем все!
И Таня, в обыденной жизни – ангел спокойствия, визжит мне в ответ:
– Ну и ехала бы, а что теперь орать!
И на этой трогательной ноте мы прощаемся.
Да, конечно, ехала бы... Куда я одна поеду с ребенком, мне тут бы прожить. Все друзья потихоньку уезжают, кто в Америку, кто в Германию, но все – по науке. В аспирантуру, в университет. Они молодые, в том смысле, что бездетные. А моему Костьке три с половиной года, куда я с ним поеду? И потом – я только-только наконец устроилась работать как человек. Переводчиком с английского. И больше в науку – ни ногой, хватит с меня. Бывший муж Дима, подающий большие, как говорят, надежды молодой физик, никуда ехать не хочет, говорит, у него еще потенциал не раскрылся. Хотя у Тани полно друзей-диссидентов в Америке, не дали бы пропасть потенциалу. Если бы Димка поехал, он бы нас взял с собой, мы это обсуждали. Несмотря на развод, мы все равно теперь живем наполовину вместе, и не только из-за ребенка. Странные отношения – вроде каждый сам по себе, у каждого своя отдельно-параллельная жизнь, но эти параллельные прямые почему-то все время пытаются пересечься. И одна из точек пересечения – моя квартира.
Я иду, бужу Димку. Вот, говорю, твоя бабушка только что позвонила – и излагаю новости. Ясное дело, он обзывает меня тупой дурой, но встает и идет звонить Тане – выяснять обстановку, потому что ни телевизора, ни радио у нас нет. Потом мы включаемся в игру «разбуди товарища» и звоним еще нескольким друзьям. Он – своим, а я – Ляльке с Сашкой.
Посреди очередной беседы я случайно смотрю на часы – мама дорогая, без пяти девять, – и пулей бегу одеваться. Через десять минут я, во вчерашней мятой юбке, без завтрака и ненакрашенная, вылетаю на службу.
Еду в лифте. Заходит соседка с нижнего этажа. Мы не то чтобы знакомы, но здороваемся. Вот и сейчас:
– Здравствуйте.
– Добрый день.
Обе молчим, но видно, что обе в курсе текущих событий, и новость хочет выплеснуться. Потом она не выдерживает:
– Да, – осторожно так, – неплохо у нас неделя начинается.
– Ой, и не говорите, – отвечаю я, а сама думаю: «Не буду своего отношения выражать, мало ли что, вот я скажу, что они все сволочи, а она пойдет и настучит на меня куда следует, неизвестно ведь, как теперь будет».
И вижу, вижу, что она думает то же самое. И так от этого на душе противно. Господи, еще ничего толком и не случилось, а мы уже боимся. Да все равно нас всех посадят. Меня уж точно. И за то, что советскую власть не люблю, и за то, что уехать хочу, и за друзей-евреев. Надоело бояться. Пусть сажают, но хоть буду знать, что за дело, – не буду больше молчать. Если все возмутятся, может, еще обойдется...
И с этими героическими мыслями я приезжаю на службу. Она у меня классная. Без дураков – я счастливый человек, потому что четыре дня в неделю, выходя из дому, радуюсь, что иду на работу. И не могу дождаться конца выходных.
Я работаю переводчиком в Институте Всех Проблем. Вообще-то он не так называется, это я сама придумала. Институт наш занимается теоретической физикой, но придуманное мной название действительности вполне отвечает. По крайней мере той, с которой имею дело непосредственно я.
Я про институт знаю с детства. Ничего удивительного – там мой отец работал. И продолжает. Хотя я попала туда совершенно независимо. Почти по распределению. Никто не верит, все думают, что по блату, а папа, наоборот, меня сильно отговаривал.
Когда я работала в редакции, мы часто отсылали в институт статьи на рецензии. А поскольку редакция находится в соседнем здании, роль почтальона безраздельно принадлежала мне. И в какой-то счастливый момент сам директор института, всем известный теорфизик академик ХХХ, поймав меня в коридоре с пачкой рукописей, вдруг спросил, а не хочу ли я поработать у него, – ему нужен переводчик, а у меня глаза умные.
Я со своими умными глазами тут же спросила, сколько он даст денег. Это тогда для меня было важно. В редакции мне платили полставки, и я еще стипендию получала. На жизнь хватало, но впритык. Академик спросил, сколько я получаю сейчас. Я, зажмурившись, назвала ставку целиком – мне казалось, что это предел желаний. «Нет проблем, – сказал директор. – Я тебе дам на десять рублей больше». И тут я почти все решила.
То есть я, конечно, неделю подумала. Но в основном о том, как мне будет хорошо на новом месте с новой зарплатой. А потом в институте мне написали запрос на распределение. И это было страшно приятно – смотреть, как у куратора нашей учебной группы медленно вылезают глаза на лоб, пока он читает, что Институт теорфизики Академии наук просто жить без меня не может. Куратор считал меня, как любую студентку с ребенком, ленивой и бесперспективной. А в Институт теорфизики не мечтали попасть даже такие корифеи, как мой бывший муж. Секрет был в том, что в запросе не указывалось, на какую именно должность просят студента. И из редакции я с легким сердцем ушла. На новом месте нужно работать всего четыре дня в неделю – по пятницам у института семинар в Черноголовке, и все ученые толпой уезжают за город, а у меня свободный день. А в остальные дни приходить надо к десяти, а уходить – в четыре. И то, как я потом поняла, это были вполне условные цифры. Никаких жестких «от и до» нет. Когда надо, тогда и можно уйти, лишь бы работа была сделана. Что для меня, с моими вечными проблемами, куда девать ребенка, было просто спасением. Ну и десять рублей тоже.
Но главным было даже не это. То есть стало не это через неделю работы. Главное было – люди. Там работали потрясающе интересные люди. Большие ученые, известные на весь мир, про каких в книжках пишут. А тут они ходят вокруг меня, живые и настоящие, звонят по телефону в Париж и два часа обсуждают физические проблемы, ничего такого. А я могу для них сделать что-то полезное. Письмо написать по-английски, статью отредактировать. Заказать билет на международный конгресс. Подсказать, где именно в киоске за углом продают съедобные пирожки с котятами. И звезда науки рысью устремляется за угол, не забывая купить пирожок и на мою долю.
Ознакомительная версия.
