"Все же пьют!.." - искренне возмущался он, когда закрывали в амбар, - ругался матерно: поносил боярина.
На следующий день, запертый в амбаре, с головной болью, тревожно стукотящимся сердцем ждал только освобождения, чтобы опохмелиться...
На этот раз пришлось бы худо - у боярина кончилось терпение - решил Гривцов покончить с пьяницей-холопом: надумал дать отраву, чтобы перед смертью помучался пьяница - заодно и другим урок!
Митяя спасло восстание боярской дружины, холопов, землепашцев.
Узнав, что они собираются воевать Сарай-город вместе с воеводой, он присоединился к ним, обещав им и себе: пока не освободит своих родных, в рот не возьмет хмельного...
А потом, как страшный сон, - не захотел воевода, чтобы они вольно жили - послал на них полк, расправился с ними, как с разбойниками. Его вместе с другими оставшимися в живых ватаманами повезли в Хлынов, посадили в тюрьму. Затем несостоявшаяся казнь...
...У Митяя вновь заныло в груди от тоски и обиды на прошедшую жизнь: "Иэх!.. дай бох только в поход сходить - ужо покажу за все... Опосля татар бояре первые наши вороги. Не я один так думаю. (К воеводе у него теперь не было злости: "Казнь Пантелея - по боярскому наговору, да и в народе много хорошего про него говорят..."). Правые слова рек Пантелей пред смертью: "Бох все поровну дал, и мы сами должны на этой Земле делить!" - жили же на Вятке до нас деды-прадеды - сильно жили, свободны были... А как утопили его!., не изменник же он был! - скрежетнул зубами Митяй. - Погодите, чванливые кровопийцы, наживающиеся нечестным трудом, обманом; подымется еще мужик за правду!.. Вся Русь Святая подымется и установит богом даденную справедливость... Только помоги, господи, татарву разбить!..." И Митяй Свистун закрестился, бормоча молитву...
Ближе к воде, вокруг большого костра - Константин Юрьев, боярин Андрей Воронцов, Игорь Голубое и сотенные.
Недалеко, около другого костра, суетились стряпчие вой: они черпали из больших котлов деревянными черпаками дымящееся варево, накладывали в глубокие мисы, разносили ватаманам.
В стороне стояла, ходила стража.
Воевода и его сотрапезники уминали молча - только бородатые подбородки ходили туда-сюда, прожевывая пищу, и слышались всхлюпывания пьющих из ложек горячее хлебово...
Жарко, бездымно горел сухой ивняк, отгоняя вечернюю прохладу от сидящих полукругом возле огня суровых людей.
Долго не темнело; матовое небо отражало на землю, воду белый - похожий на лунный - свет. Приближались белые ночи - только в полночь, часа на полтора, землю окутывала мгла.
Внешне спокойно, опорожняя мису с мясным супом, переживал, обдумывал Константин Юрьев предстоящий поход...
Поели. Поблагодарили бога за еду. Кто-то хотел уже встать...
- Погодьте! Я не только из-за трапезы вас собрал... Позовите-ко десятников, - приказал воевода стряпчим воям, собирающим пустые мисы. - А сами отойдите - не мешайте...
Подошли десятные ватаманы. Константин Юрьев молча оглядел освещенные костром могутные лица отцов-командиров и заговорил негромко, как бы прислушиваясь к своему голосу:
- До самого Сарая, а может, даже и там, не придется нам собраться вот так вот: вместе...
Мужи! Поход будет зело труден - тяжельше, чем думаете. Но у нас пусть не большой, но сильный полк: сытый, хорошо одетый, обутый, вооруженный. С нами с Волги пойдут нижегородцы... боярин Андрей Андреевич Воронцов знает Сарай, бывал там. - Андрей Воронцов вздрогнул, разгладились морщины на челе, впервые с отъезда воеводы Образца улыбнулся... - По Волге, по реке, поведет Васько Борт - он дорогу изучил как тропинки в своем огороде...
Разнолико наше войско - мало дружинников, больше черного люда - не чваньтесь перед ними: они наша сила и опора, - мы счас пред богом и Родиной все едины, равны... Русский человек честен - но все равно о злате-серебре думает - жить надо, о свободе мечтает, выкупиться хочет... Скажите им, что воевода сам возьмет царскую казну и всем разделит - пусть не озоруют, в разбой не бросаются - сгубят себя... все погибнем...
Нам нужно победить и обратно вернуться, чтобы показать силу нашу, тогда татары оставят в покое русские земли...
(У всех напряженные лица, слушают, крепко задумываются...)
С первыми лучами солнца поднимутся ведомцы во главе с подвойским сотенным Игорем Голубовым... Я его на время похода назначаю младшим воеводой (у Игоря Голубова благодарно блеснули глаза)... Солнце над лесом - выступит весь полк...
Плыть будем днем лугами, по старицам; ночью - по открытой воде... Самые... опасные места: в Устье Вятки, напротив Воробьевой горы, около Большого Переворота49 на Волге, и Перевоз перед Займищем...
Около Воробьевых гор место узкое - множество лодок держат казанские татары... Вон, великокняжеский боярин Андрей Андреевич говорит, что не так страшно то, что несколько ушкуев, лодок потопят, подожгут, а то, что могут задержать нас; тогда мы большую воду упустим, да и татарские скоровестники раньше нас прибудут в Сарай - тогда не будем иметь превосходство - внезапность: успеют они приготовиться - из Степи пригонят, встретят нас... Мы должны быстро и незаметно пройти до Сарая - и так быстро, как никто еще не плавал по Волге...
Воевода долго говорил. Разошлись, когда снова заматовело-побелело небо и запоздавшая, теперь ненужная луна показала из-за леса свой бледный лик; погасли звезды...
Так и не уснул в ту ночь Константин Юрьев, лежа в темноте на узкой - из двух сосновых досок - полате, пристроенной одним концом к просмоленному, проконопаченному борту. Ворочался, вздыхал в темноте - было душно, пахло смолой и паклей; тут еще Андрей Воронцов... - только сегодня улыбнулся - начал оживать...
Не ушли с души заботы вчерашнего долгого дня, а его уже охватывало волнение за завтрашний день, за исход предстоящего великого дела.. Поплыли воспоминания: прощание с женой; жгли сердце ее маслянисто-темные, блестящие от слез, отчаянно-тоскливые - до боли родные глазки Ульяны... Он вновь ощутил на щеках поцелуй маленького горячего ротика Юрика... "Увидимся ли!.."
Вспомнил прощание с народом на неотремонтированных занавоженных улицах Хлынова, мокрые - в слезах - но прекрасные светлые лица русских женщин, скорбные, угрюмо-возбужденные лица редких мужчин и стариков; веселых озорных мальчишек; блеск серебра, золота на иконах, шелест хоругвий над толпой, молитвы, заклинания, редко - вой и плач прощавшихся со своими мужьями, братьями женок, и, все перекрывая, висел над людьми колокольный звон...
"Эх, не успел настил на улицах перебрать - сгниют заготовленные еловые плахи... - вздохнул воевода и снова перевернулся на другой бок. - Случись что со мной, с Егором, жена ведь не подымет!.. И зять не поможет: бояре - "друзья" мои - постараются отобрать даденные на кормление село и деревеньки... Нет! Нельзя погибать! Не ради себя живу - без меня, без защиты моей дети, внуки тоже погибнут, Уля по миру пойдет!.."
Вспомнилось, как первый раз увидел ее - жену своего друга сотенного Михаила, спасшего его в бою от смерти. Уля тогда с первенцем Егором ходила. Не такой красивой показалась, хотя и понравилась - ему всегда нравились черноглазые, черноликие женщины...
Потом крестины - так стал крестным отцом Егорки, а затем заменил и отца...
...Не спалось, душно. Прислушался: шлепание малой волны по борту, приглушенные шаги сторожей на палубе, меряющих короткую ночь.
"Все равно не уснуть... Скоро ведомцы обмочат весла, ветрила вставят" - и, накинув в темноте охабень50, вылез из избы-каюты, поднялся на палубу, сошел по неубранным на ночь мосткам на берег.
Восток розовел. Свежо, пахло сырой травой, лугами, ивой. Он пошел вниз по реке, где стояли ушкуи и лодки, - ведомцы почивали в них.
Мягко ступая в кожаных сапогах без каблуков по росной короткой - будто стриженой - траве, шагал вдоль спящих рядов воев, и вдруг ему так захотелось посмотреть на своего Егорку!... Константин Юрьев понял, что он давно хочет это сделать. "Может, последний раз вижу... - и тут же перекрестился: - Что я говорю - чур, чур меня!.. Господи, не допусти - пусть лучше я..."
Воевода остановился, вдыхал предрассветный воздух, внюхивался в запахи родной земли, прислушался к тишине, осмотрелся.
Природа отдыхала, дремала. Спали и вои-сторожа около потухающих костров. "Вот ведь каков мужик - ни тебе тревог, ни забот! Спокоен... Мне бы так" - подумал, осерчав на них, Константин Юрьев (он не знал, что они тоже ночь не спали - говорили, прощались друг с другом, со своей землей, молились - только вот утром все как-то разом уснули).
Сына - десятного ватамана - нашел около бородатого, спавшего с широко открытым ртом мужика.
Вглядываясь в небольшое, худощавое, свернувшееся калачиком тело Егора, Константин Юрьев неожиданно впервые заметил, что сын похож на своего дядю - Игоря Голубова. Снова - который раз - удивился, подумал: почему он Егорку любит какой-то особой любовью, - какой? - не мог понять, но чувствовал, что любит не меньше родных детей и к тому же жалеет его очень: может, оттого, что сам сиротой был?.. Или оттого, что похож он на мать; а ее, жену, вынесшую в своем чреве его ребенков и ставшую самой близкой, единокровной, Константин Юрьев любил: сильно, по-мужски...
