— Ты попытался все же уговорить ее поехать с тобой?
— Да, я пытался, но она была непреклонна. Мы попрощались, и я уехал. И с того дня от нее не было никаких известий.
— Но ты ведь можешь узнать, где она?
— Это невозможно. Телефона в коттедже нет — у Бена никогда не было телефона. Маркус послал письмо, но Эмма, похоже, унаследовала от Бена стойкую антипатию к ответным письмам. От нее ни слова.
— Бред какой-то! И это в наше время… но должен же быть кто-то, кто может сказать…
— Нет никого. Эмма ни с кем не общалась. Приходящей домработницы у нее не было — убирала и готовила она сама. Собственно, в первую очередь ради этого она и возвратилась в Порткеррис — чтобы создать настоящий дом для Бена. Конечно же, после двухнедельного полного молчания Маркус не выдержал и позвонил в «Невод» — это кабачок, где Бен был завсегдатаем, но Бен уже шесть недель туда не заглядывал, а сама Эмма к кабачку никогда и близко не подходила.
— В таком случае, надо поехать в Порткеррис и разузнать все на месте.
— Маркус не хочет этого делать.
— Почему же?
— По нескольким соображениям. Во-первых, Эмма не ребенок. Она обижена, страдает, и Маркус считает, если она хочет, чтобы ее оставили в покое, он не имеет права вмешиваться. Он приглашал ее приехать в Лондон и пожить с Хелен и с ним… хотя бы какое-то время, пока она не придет в себя, не решит, что ей делать дальше. Что еще он может для нее сделать?.. Ну и есть еще одна причина…
— Понимаю, — сказала Джейн. — Хелен? Я угадала?
— Да, Хелен, — Роберту было неприятно это признавать. — Хелен всегда была недовольна тем, что Бен имеет такую власть над Маркусом. Бывали моменты, когда она предпочла бы увидеть Бена на дне океана. Однако она была вынуждена мириться с таким положением вещей, потому что забота о карьере Бена — это часть работы Маркуса, и без постоянного наблюдения и поддержки Маркуса, Бог знает, что могло бы случиться с Беном Литтоном. Маркус, так сказать, держит его на плаву.
— И теперь она не хочет, чтобы Маркус изводил себя из-за Эммы?
— Именно.
Джейн повертела стакан, позвякивая ледяным кубиком. Потом спросила:
— А ты?
— Что — я? — Роберт посмотрел на нее.
— Ты считаешь, что тоже вовлечен в эту историю?
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне так кажется.
— Я едва знаю эту девушку.
— Но ты о ней беспокоишься.
Роберт подумал.
— Да, — сказал он наконец. — Пожалуй, что так. Сам не знаю, почему.
Его стакан был уже пуст. Джейн поставила свой, взяла его стакан и налила ему еще виски. Доставая ледяной кубик, она сказала у него за спиной:
— Почему бы тебе не поехать в Порткеррис и не выяснить все самому?
— Потому что ее там нет.
— Нет?.. Ты это знаешь? Но ты же об этом не сказал.
— После того звонка в «Невод» Маркус испугался. Он позвонил в тамошнюю полицию, они кое-что разведали и отзвонили нам. Коттедж заперт, мастерская заперта, почтовому отделению было сказано хранить всю корреспонденцию до дальнейших распоряжений. — Роберт взял стакан, который Джейн протянула ему через спинку дивана. — Спасибо…
— А ее отец? Он знает?
— Да, Маркус ему написал. Но вряд ли можно ожидать, что Бен особенно забеспокоится. К тому же, он сейчас наверху блаженства — у него медовый месяц, а Эмма с четырнадцати лет странствует по Европе, одна-одинешенька. Не забывай, это не совсем нормальные отношения для отца с дочерью.
Джейн вздохнула.
— Это уж точно!
Роберт, глядя на нее, улыбнулся. Джейн была такая спокойная и рассудительная, что он вдруг решил заглянуть к ней по пути домой. Обычно никаких сложностей в общении с Маркусом Бернстайном у него не возникало, он вел как бы двойную жизнь рядом с ним: они вместе работали в галерее и жили в одном доме. Но сейчас стало трудно. Вернувшись из деловой поездки в Париж, Роберт нашел Маркуса в крайне нервном состоянии — он не мог ни на чем сосредоточиться и все время заводил разговор об Эмме Литтон. Обсудив с ним ситуацию, Роберт понял, что Маркус во всем считает виновным себя и даже отказывается выслушивать какие-либо возражения по этому поводу. Хелен со своей стороны не проявляла к нему никакого сочувствия и твердо стояла на том, что он не должен ввязываться в эту невеселую историю. Напряжение в настоящий момент достигло предела и раскололо их мирный дом в Милтон-Гарденс сверху донизу.
Погода не способствовала примирению. После холодной весны на Лондон хлынула жуткая жара. Ранним утром город пробуждался, окутанный жемчужным туманом, который постепенно рассеивался, и в небо день за днем поднималось раскаленное солнце. Девушки приходили на работу в открытых платьях без рукавов, мужчины снимали пиджаки и сидели за своими столами в одних рубашках. Во время ланча парки превращались в один сплошной пикник — распростершись на травке, служилый люд вяло жевал бутерброды; магазины и рестораны натянули полосатые тенты, окна распахивались настежь, едва начинал дуть легкий бриз, о припаркованные машины можно было обжечься, мостовые сверкали и к подошвам липнул плавящийся асфальт.
Жара, словно чудовищная эпидемия, заползала даже в тихие залы и зеленые ниши Галереи Бернстайна. Весь день, с самого утра и до закрытия, не прерывался поток посетителей и перспективных клиентов — трансатлантический сезон начался и деловые люди спешили сделать все свои дела. В конце очередного кошмарного дня, по дороге домой, Роберту захотелось увидеть какое-то новое лицо, кого-то, кто не имеет никакого отношения к миру искусства, выпить бокал холодного вина и поговорить о чем угодно, но только не о Ренессансе, импрессионизме или поп-арте.
На ум сразу же пришла Джейн Маршалл.
Ее маленький дом стоял в узкой улочке — бывшем Конюшенном переулке — между Слоан-сквер и Пимлико-роуд. Роберт свернул туда, потрясся немного по булыжнику, посигналил два раза. В открытом окне над лестницей появилась Джейн. Облокотясь на подоконник, она выглянула посмотреть, кто сигналит; светлые волосы упали ей на лицо.
— Роберт! Я думала, ты еще в Париже.
— До позавчерашнего дня там и был. Не найдется ли у тебя гигантского бокала холодного алкогольного напитка для измученного работяги?
— Конечно, найдется. Минутку! Сейчас я спущусь и открою дверь.
Домик у Джейн был очаровательный, Роберт всегда любовался им. Когда-то, в давние времена, это был коттедж кучера. Крутая узкая лестница вела прямо на второй этаж, где располагались гостиная и кухня, а дальше снова лестница вверх на чердак с покатым потолком, где помещались спальня и ванная. Когда Джейн занялась декорированием интерьеров, места в домике стало не хватать, но Джейн очень остроумно все обыграла: гостиная стала одновременно и рабочей комнатой: тюки тканей, катушки бахромы, подушки и антикварные вещички она так искусно скомпоновала и так изобретательно заполнила ими все свободные углы и простенки, что получилась этакая веселая красочная мозаика.
Джейн была рада его видеть. Утро она провела с ужасно утомительной дамой, которая хотела весь свой дом в Сент-Джонс-Вуд декорировать в кремовом цвете. Как она говорила, в стиле «магнолия». Вслед за «магнолиевой» дамой явилась молодая восходящая театральная звезда, которая требовала чего-то совершенно сногсшибательного для своей новой квартиры.
— Она сидит у меня часами, демонстрирует мне разные картинки, чтобы я поняла, что она имеет в виду. Я пыталась намекнуть, что ей нужен бульдозер, а не дизайнер по интерьерам, но она меня и не слушает. Эти модные девицы никогда не слушают. Тебе виски?
— Самый приятный вопрос, который я услышал за сегодняшний день! — сказал Роберт, рухнув на диван возле открытого окна.
Джейн наполнила два стакана, убедилась, что сигареты и пепельница рядом, затем удобно устроилась напротив него. Она была очень хорошенькая: блондинка, прямые густые пряди огибали подбородок, зеленые глаза, чуть вздернутый носик, нежный, но твердо очерченный рот. У нее был неудачный брак, который распался, оставив шрамы на ее характере, и человек она была не очень терпимый, но прямой, и это нравилось Роберту — освежает, как глоток холодной воды, говорил он. А выглядела она всегда изумительно.
Сейчас он сказал:
— Я ехал к тебе с твердым намерением не обсуждать наши проблемы. Как так случилось, что мы все же заговорили о Бене Литтоне?
— Это я заговорила. Я просто заинтригована. Каждый раз, когда я встречаюсь с Хелен, она нет-нет да и обронит какую-нибудь злую реплику и сразу же замолкает, не хочет ничего объяснять. Она настроена очень враждебно. Это так?
— Только потому, что Бен Литтон в свое время порядком измотал бедного Маркуса.
— Она знает Эмму?
— Не видела с тех пор, как ее в шестилетнем возрасте отправили в Швейцарию.
— Довольно трудно справедливо судить о людях, которых ты не очень хорошо знаешь, — сказала Джейн.
