Ознакомительная версия.
Эшли спит себе. Я дал ей остаток перкосета, чтобы она заснула. Это поможет пополнить энергобаланс. А мне пора разработать план. Знаю, правило гласит: никогда не покидай место катастрофы, но нам все же необходимо спуститься вниз. Даже если бы в сотне футов над нами появился вертолет, я не уверен, что нас заметили бы. За пять дней навалило четыре фута снегу. Нас почти похоронило под снежной пеленой.
Кстати, на эту тему… Завтра я займусь Гровером. Оттащу его туда, откуда он сможет видеть восход и закат, считать по ночам звезды Подальше от нас. Смастерю подобие носилок, которые пригодятся и потом, чтобы тащить Эшли.
Помнишь хижину в горах? Наши дневные походы, ночные костры. Снег, липнущий к окнам, ветер, не позволяющий открыть дверь и завывающий в дымоходе?
Наш медовый месяц.
Вторая ночь… Мы поужинали и пересели к камину. Наши стипендии были так малы, а стоимость жизни так высока, что мы еле сводили концы с концами. За хижину мы заплатили, исчерпав весь лимит на кредитной карте. Мы купили бутылку дешевого каберне. На тебе был только халатик… и мой пот.
Кажется, я помню, что мы договорились о свадьбе без подарков. Подарки будут потом, когда мы сможем это себе позволить. Хотя я, конечно, не слишком в это верил. Ты опустила руку с кровати и сунула мне шкатулку. Безупречная обертка, увенчанная красным бантом, образцовые уголки. Ты широко распахнула глаза и сказала:
«Тебе это совершенно необходимо».
Отблески огня в камине танцевали на твоей коже. На левом предплечье синела вена.
«Разве мы не договорились, что не будем дарить подарки?»
«Это не свадебный подарок, – возразила ты. – Это то, что тебе требуется, если мы намерены прожить в браке семьдесят лет».
«Семьдесят лет?»
Ты утвердительно кивнула.
«Ты уверена, что будешь меня любить, когда я состарюсь, покроюсь морщинами и стану глухим, как пень?»
«Как бы не сильнее, чем сейчас».
Ты закинула правую ногу на левую, халатик распахнулся, и обнажилось твое великолепное бедро.
«А ты будешь меня любить, когда моя грудь отвиснет до пупка?»
Вот тебе на: я тобой любуюсь, а ты думаешь об отвислой груди! Ты думаешь об отвислой груди? Невероятно, что ты такое выговорила!
Я уставился на сосновые стропила, тряхнул головой, сдержал улыбку.
«Не знаю. Трудная задачка! Ты же бегунья, у тебя нечему отвисать».
Ты шлепнула меня по руке.
«Возьми эти слова назад!»
Я расхохотался.
«В детстве я видел что-то в этом роде в «Нэшнл Джиогрэфик». Мне не понравилось! С тех пор мне как-то не хочется заглядывать в порножурналы».
Ты ткнула меня пальцем и повысила голос:
«Бен Пейн! – Ты соблазнительно выгнулась. – Что за опасные шутки?»
«Ладно, если у тебя начнет отвисать грудь, мы подумаем, как это исправить».
«Уверяю тебя, исправления понадобятся гораздо раньше. Открывай!»
Помнится, глядя на твой распахивающийся халат, я думал о том, как тебе со мной комфортно. О твоей улыбке, усталых глазах, поте над ушами, горящих щеках. Об огне в камине, о смехе, о красоте. О тебе с ног до головы. Помню, как на мгновение зажмурился и выжег твой образ на внутренней поверхности своих век, чтобы вечно носить его с собой.
Рейчел, ты осталась для меня эталоном. Ты недосягаема.
«Ты живешь так, словно существует Североамериканское восточное время и время Бена. Время Бена вечно отстает: то на пятнадцать минут, то на целых полтора часа. Мой подарок поможет решить эту небольшую проблему».
Твоя правда. Прости мне мои опоздания.
Я распаковал шкатулку и извлек на свет электронные наручные часы. Ты показала на циферблат.
«Как видишь, тут нет стрелок, ты всегда сможешь узнать время с точностью до секунды. Чтобы тебе помочь, я переставила время на полчаса вперед».
«Тебе не приходило в голову, что все остальные всегда все делают раньше времени?»
«Попытка засчитана, но… – Ты покачала головой. – Нет». Ты прижалась ко мне, пристроилась спиной к моей груди, положила голову мне на руку. Мы болтали, смеялись, пока уголь в камине не подернулся белым пеплом, пока оконные стекла не облепило снегом.
Где-то через полчаса, прежде чем задремать, ты прошептала: «Я поставила будильник».
«Зачем?»
Ты теснее прижалась ко мне, не позволив двинуть рукой, и мы уснули вместе.
Когда зазвучал будильник, я спал без задних ног. Вздрогнув, я попытался сосредоточиться. 3.33 ночи. Я нащупал на запястье часы и стал жать по очереди на все кнопки, чтобы отключить сигнал. Мне не хотелось будить тебя. Лунный свет озарял нас обоих, отбрасывал на стену наши тени, подсвечивал кончики твоих волос. В конце концов мне пришлось засунуть часы под подушку – другого способа справиться с ними я не придумал. Сигнал повторялся целую минуту. Ты засмеялась и накрылась с головой. В комнате было холодно, огонь в камине погас, изо рта шел пар. Я опустил ноги на пол. Я был совершенно голый и весь в мурашках от озноба.
Ты натянула одеяло под подбородок, внимательно посмотрела на меня и улыбнулась усталыми глазами.
«Тебе холодно?» – спросила ты.
Я был смущен и растерян.
«Очень смешно…»
Я раздул огонь, подбросил в камин три полена, снова залез под одеяло – если я ничего не путаю, это была синтетика, выглядевшая как медвежья шкура. Ты закинула на меня ногу, прижалась грудью к моей груди. Мне сразу стало тепло. Ты стала меня баюкать.
«Зачем ты поставила будильник на такой ранний час?» – спросил я.
Ты поерзала, придвинулась ближе ко мне. У тебя замерзли ноги. Ты прижалась губами к моему уху.
«Чтобы напомнить?»
«О чем?»
«Что без меня ты бы совсем замерз».
Гораздо позже забрезжил рассвет в голубой короне, по морю тьмы побежали алые полоски. Ты сняла мою ладонь со своей груди и нажала кнопочку на часах. Между нами вспыхнул зеленый огонек, и ты прошептала: «Когда будешь нажимать здесь и видеть этот свет, думай о нас. Обо мне». Ты прижалась к моему плечу головой, глядя вверх, и опять положила мою ладонь себе на грудь. Ты очутилась у меня под ладонью. Ты ничего не скрывала. Внутри билось твое сердце. «О нас, обо мне, об этом…» – закончила ты.
Меня разбудило рычание Наполеона – очень низкое, такого я еще не слышал. Его тон подсказал, что он не шутит. Я открыл глаза и увидел ледяные кристаллики собственного дыхания. Эшли лежала тихо, но ее дыхание снова стало тяжелым. Песик стоял между нами, глядя на выход из берлоги. Лунный свет наполнял наше убежище тенями. Он был таким ярким, что фонарь был ни к чему. Наполеон, опустив голову, сделал два шажка к выходу. Оттуда на нас смотрели снизу вверх два глаза, похожие на кусочки красного стекла. Позади глаз, в тени, что-то покачивалось, как флаг. Или как дымок от костра. Я привстал, опершись о локоть, и протер глаза. Наполеон зарычал громче, еще более грозно. Я погладил его по спинке и сказал: «Успокойся».
Видимо, он меня не понял, потому что в следующую секунду бросился, как снаряд из пушки, на существо, которое таращилось на нас. Образовался живой клубок, раздался визг, похожий на кошачий. Мгновение – и Наполеон, привставший на задние лапки, остался один, надсадно лая.
Я подполз к нему, взял на руки и отнес в глубь берлоги.
– Полегче, малыш. Полегче, она убежала.
Песик дрожал, я нащупал у него на плече влагу.
Эшли включила фонарь. Моя ладонь была красной и липкой, на снегу остались красные пятна.
Я быстро нашел рану на собачьей спине. Она оказалась глубокой.
Я вооружился иглой и нитью. Пока я зашивал рану, Эшли держала собаку, чтобы она не дергалась. Песику не нравилось, что я колю его иглой, но я сумел наложить четыре шва, и место было удачное, туда ему было не добраться зубами. Он все же попытался, кружась вокруг своей оси, но быстро оставил это бесполезное занятие, еще раз посмотрел на выход из берлоги и лизнул меня в лицо.
– Да, ты молодец. Прости, что я хотел тебя съесть…
Эшли откашлялась.
– Что это было?
– Пума.
– Она вернется?
– Думаю, да.
– Чего ей надо?
– Нас.
Она закрыла глаза и долго молчала.
Остаток ночи мы спали урывками. Наполеон свернулся калачиком поверх моего спального мешка, но не сводил глаз с выхода из берлоги. Я почесал ему голову, и он быстро уснул. Я поставил рядом со своим изголовьем лук со стрелой и прижался затылком к хвосту самолета.
Уснул я только тогда, когда взошло солнце.
Ознакомительная версия.
