Прошло чуть больше часа, собравшиеся услышали и Генделя, и всех остальных. Когда папа начал токкату и фугу ре минор Баха – знаменитую вещь, самую любимую у проституток в Аудекерк, доктор Хорват толкнул Джека в бок.
– Нам почти пора, – сказал он.
Разумеется, Джек уходить не хотел, но он заметил, что Анна-Елизавета не сводит с него глаз. Джек доверял ей, он доверял им всем. Под токкату и фугу ре минор не слишком приятно спускаться по лестнице, но тем не менее доктор Хорват и Джек покинули Уильяма и доктора Крауэр-Поппе. Папа был слишком сосредоточен и не заметил, как они ушли.
В церкви было тепло, все двери и окна распахнуты настежь. Контрапункты Баха изливались наружу, на площадь; снаружи, на паперти и под деревьями музыка звучала не так громко, как внутри, но было слышно каждую ноту, словно ты и не покидал церковь Св. Петра.
Тут-то Джек и увидел, что во всех окнах и дверях окружающих площадь зданий стоят люди. Куда ни посмотри – везде лица, лица, лица; никто не движется, никто не произносит ни звука – все обратились в слух.
– Конечно, зимой не так! – сказал доктор Хорват. – И все равно его приходят слушать.
Джек стоял у подножия лестницы, ведущей ко входу в церковь, посреди маленькой площади, слушал и смотрел на слушающих людей. Рабочие давно бросили работу и неподвижно стояли на лесах, словно солдаты на посту; инструменты их лежали в сторонке. Но вот рабочий с молотком снял рубашку, те, что пилили, закурили, а четвертый взял в руки кусок трубы и замахал им, как дирижерской палочкой!
– Клоуны! – сказал доктор Хорват и посмотрел на часы. – Пока мест ни одной судороги!
Музыка звучала то все громче, то тише и тише.
– Это еще не конец? – спросил Джек. – Папа еще будет играть?
– Он сыграет еще одну вещь, последнюю.
Оглянувшись, Джек понял, что рабочие на лесах знали программу не хуже доктора Хорвата, они явно стали к чему-то готовиться.
Неожиданно Бах замолк – и в тот же миг из церкви рекой полились люди, точнее, семьи и женщины с детьми. Иные, с совсем маленькими детьми, просто-таки бежали; в церкви остались лишь взрослые и молодежь.
– Трусы! – презрительно сплюнул в возмущении доктор Хорват и с силой топнул ногой. – Джек, готовьтесь. Увидимся позже – нас ждет джоггинг!
Джек понял, что скоро доктор Хорват оставит его, а еще понял, что узнал последнюю вещь, правда, потому только, что ему играла ее в Старом соборе Св. Павла сестра. Разве забудешь эту музыку из фильма ужасов, Боэльманову токкату! Рабочие тоже, видимо, узнали Боэльмана – наверно, Уильям всегда заканчивал этой вещью свои выступления. Судя по всему, заметил также Джек, рабочие знали и что будет дальше.
В Эдинбурге, выйдя из собора, Джек не расслышал ни ноты; здесь же, в Цюрихе, из распахнутых окон и дверей на его уши обрушилось что-то неимоверное. Как он только не оглох! Джек не настолько хорошо знал токкату, чтобы услышать первую папину ошибку, первую судорогу – другое дело доктор Хорват, тот поморщился, словно ему прищемили дверью палец.
– Мне скоро туда! – воскликнул он.
Последовала вторая ошибка, а за ней третья – теперь даже Джек слышал их.
– Судороги? – спросил он доктора Хорвата.
– Вы представить себе не можете, какая пытка для него играть эту Боэльманову вещицу, Джек, – сказал тот, – но он не в силах бросить.
Джек вообразил себе, как папу слушали в Амстердаме проститутки, не внутри, а снаружи Аудекерк, как они, каким бы поздним ни был час, не смели покинуть квартал, пока Уильям Бернс не уберет руки с клавиатуры.
Последовала четвертая ошибка, и доктор Хорват сорвался с места.
– Мне нужно быть там, когда он начнет раздеваться! – крикнул он Джеку, перепрыгивая через три ступеньки.
Музыка продолжала громыхать – невидимый преследователь гнался за кем-то, настигая свою жертву; то была идеальная сцена погони, ничего страшнее себе и вообразить нельзя. Может быть, мне удастся снять такую сцену в следующем фильме, подумал Джек, может, мне удастся уговорить папу сыграть для нее Боэльманову токкату, точно так, как сегодня, оглушительно громко, с ошибками и со всем остальным.
Одна ошибка следовала за другой, даже Джек это понимал. Рабочие на лесах встали на изготовку.
– У меня есть сын! – заорал что есть мочи Уильям, перекрикивая гибнущую под не попадающими по клавишам пальцами токкату. – У меня есть дочь и сын!
Тут, видимо, у него окончательно свело руки, и он изо всех сил обрушил сжатые кулаки на мануал. Из башни с часами в ужасе выпорхнула стая голубей, а рабочие начали петь.
– У меня есть сын! – пели они; подумать только, даже английский выучили, слушая Уильяма Бернса! – У меня есть дочь и сын!
Энтузиазма у исполнителей было явно больше, чем музыкальных способностей, но Джек не мог не влюбиться в них.
– Venite exultemus Domino! – распевал Уильям, как поют псалмы.
Джек понимал, о чем эти слова – потому только, что Хетер ему перевела.
– Идемте, восславим Господа! – пел их отец. – У меня есть сын! У меня есть дочь и сын! Идемте, восславим Господа!
И рабочие пели вместе с ним.
Из церкви выходили люди – Боэльман закончился, сцена погони рассеялась, ничто никому больше не угрожало. Джек знал, что в этот миг папа раздевается, а может, уже и разделся до конца; что в этот миг в санатории Кильхберг медсестра Бляйбель или ее родной брат-санитар готовят ледяную воду. Затем Уильяму дадут расплавленный парафин, а потом снова ледяную воду, как и говорила Анна-Елизавета.
Скоро Уильям Бернс будет стоять голый посреди церкви Св. Петра, а может, уже и стоит – в обществе одних лишь своих татуировок, а еще докторов Хорвата и Крауэр-Поппе, которые, дождавшись этого момента, начнут его аккуратно и быстро одевать. А после этого сразу повезут обратно в клинику.
Концерт закончился, но рабочие на лесах до сих пор аплодировали. В эту секунду Джек понял, что и он, и его отец всю жизнь играли для многих, многих зрителей – хотя в детстве Джека согревала мысль, что он играет для одного лишь папы. Придется им, кстати, об этом поговорить, продолжить папин спор с мисс Вурц о «единственном зрителе» и многие-многие другие споры.
Джек покинул площадь и пошел по узеньким улочкам, разбегающимся в разные стороны. Папина паства окружала его толпой, он шагал в гуще его верных слушателей. Какое восхитительное чувство – знать, что здесь его место, что здесь его родной город Цюрих, который еще долго пребудет таковым – до тех пор, пока Уильям Бернс не уснет на иголках, а может, и позже.
Он подумал, надо бы вернуться в отель «Шторхен» и переодеться во что-нибудь спортивное – его ждет джоггинг.
В Лос-Анджелесе сейчас полночь, звонить доктору Гарсия домой поздновато. Но сейчас Джеку не было нужды говорить со своим психиатром. Он позвонит ей в офис и оставит сообщение на автоответчике.
– Доктор Гарсия, – скажет ей Джек, – спасибо вам за то, что выслушали меня.
В Торонто сейчас половина пятого утра или что-то в этом духе, в общем, несусветная рань. Каролина, конечно, спит, но она не обидится, если Джек разбудит ее новостями о своем отце, ее дорогом и любимом Уильяме. Правду сказать, Джеку просто не терпелось рассказать мисс Вурц, что он наконец обрел его.
В Торонто: Хельга Стефенсон, Брюс Шмук, доктор Якоб Шварц, детектив Рэй Зарб, Дебби Пиотровская.
В Эдинбурге: Мэри Хаггарт, епископ Ричард Холлоуэй, Флоренс Инглби, Алан Тейлор, Керсти Хауэлл, Али Барр, Билл Стронах, Давид Валентин, Джон Китчен, Элейн Келли, Юэн Фергюсон.
В Галифаксе и Нью-Глазго, Новая Шотландия: Чарльз Берчелл; Джерри Своллоу, он же Матросик Джерри; Дейв Шварц.
В Копенгагене: Сюзанна Бент Андерсен, Кирстин Рингхоф, Мерете Борре, Трине Лихт, Мортен Хессельдаль, Лисбет Мёллер-Мадсен, Лассе Эверлеф, Бимбо.
В Стокгольме: Шарлотта Аквилониус, Док Форес, Торвальд Торен, Унн Пальм, Анна Андерсон.
В Осло: Май Горстед, Яннекен Эверлан, Коре Нордстога.
В Хельсинки: Олли Арракоски, Пяйви Хаарала, Яаакко Тапанинен, Тапио Титту, Диего, Нипа, Тару.
В Амстердаме: Роберт Аммерлан; Юп де Гроот; Хенк Шифф-махер; Луиза ван Тейлинген; Биллем Фогель.
В Лос-Анджелесе: Роберт Букман, Ричард Гладштейн, Алан Херготт.
В Цюрихе: Рут Гайгер, Анна фон Планта, профессор Вальдемар Грайль, доктор Андреас Хорват, доктор Оливер Хартманн, доктор Штефани Кребс, доктор Алиса Вальдер, доктор Кристина Хувиг, Поппе.
Особая благодарность: Келли Харпер Берксон, Давид Каликкио, Кейт Медина, Гарви Гинзберг, Крейг Нова, Алисса Барретт, Эми Эдельман, Джанет Тернбулл Ирвинг.
Уильям Киперс Максвелл Младший (1908–2000) – американский романист. Его роман «Пока, увидимся завтра» (So long, see you tomorrow, 1980) удостоен Американской книжной премии в области художественной литературы. (Здесь и далее – прим. перев.)
Хэриот – школа в Эдинбурге, названная в честь Джорджа Хэриота (1563–1624), золотых дел мастера, завещавшего 25 тысяч шотландских фунтов на основание образовательного заведения «для бедных детей, оставшихся без отцов». До сих пор, будучи частной и получая от большинства учеников плату за обучение, бесплатно учит сирот.
