Ознакомительная версия.
Заскучав, повстанцы заставили его снять с себя всю одежду, а затем снова надеть ее, но только задом наперед. Отец так и сделал.
— Теперь иди домой! — сказали они ему, смеясь.
Отец неловко пошел по тропе, сзади у него топорщились грязные колени брюк.
— Ты тоже иди, — сказал матери тот, что только что лежал на ней, а теперь лежал рядом, ленясь одеваться. — И вот этого возьми, — он подтолкнул к ней моего младшего брата ногой.
Мать схватила брата за руку, отошла немного и остановилась, ожидая, что сейчас, быть может, отпустят и нас.
— Мне нужны эти дети! — сказала она негромко. Никто не ответил ей, и она несколько раз повторила свою фразу так, словно была эхом самой себя.
Лежавший на ней снял со своего органа скользкую резиновую оболочку, завязал ее узлом и кинул в сторону матери.
— Тут несколько тысяч детей, — прокричал он, смеясь.
Потом он поднялся и, указывая на нас с Президентом расставленными рогаткой пальцами, сказал:
— Пойдете с нами, солдаты.
Повстанцы поправили одежду и двинулись в сторону каменной дороги.
В некотором отдалении пошла за нами и моя мать.
А отец — нет, он стоял на своем месте с котелком в руке.
Между отцом и матерью топтался, шаг вперед — шаг назад, мой младший брат, который никак не мог понять, в какую сторону ему пойти.
Матери сначала крикнули, чтоб шла назад, но она не послушалась, и тогда в ее сторону выстрелили из автомата. Пули прошли над головой матери. Несколько веток упали.
Она так и не решилась перешагнуть через ветки, но только повторяла и повторяла:
— Мне нужны эти дети!
Вечером повстанцы пришли к большому лагерю, где находилось еще сто таких же, как они. Повстанцы были веселы и хорошо накормили нас.
Уже ночью меня ввели в палатку к человеку в красивой форме со множеством карманов. Ноги его были прикрыты одеялом. Все называли его майором.
Он расспросил меня о родителях. Я сказал ему, что желаю матери добра, но совсем не желаю жить дома.
Он спросил, не хочу ли я учиться.
— Мне не нравится ходить с деревянным стульчиком! — засмеялся я. Я однажды видел, как дети из другой деревни шли в школу по большой дороге, и у каждого к спине был привязан деревянный стульчик. Это казалось смешным.
Майор тоже засмеялся, но сказал, что знает другую школу и там вообще не нужно будет сидеть.
Потом он говорил про находящийся в городе Временный правящий совет, в котором собрались тупые зверьки, позволяющие белым людям воровать всё, что должно принадлежать нам, и заражать черных дурной смертью.
— Они заразили твою мать — и она умерла бы, — сказал он, — но мы отправим ее лечиться, когда возьмем город и освободим все больницы, где лечатся только дети зверьков и родители зверьков.
Еще он сказал, что революция — это велосипед, если остановится — упадет. Но про велосипед я не понял.
Он спросил, о чем я мечтаю; я решил, что про велосипед, наверное, сейчас не стоит говорить, и поэтому сказал про цветную рубашку. Это второе, что я вспомнил.
Он спросил, что я люблю, я сказал, что музыку.
Он сказал, что у меня будет самая цветная рубашка, а музыка будет всегда играть вокруг меня.
Потом майор поговорил с Президентом, и тот вернулся в необыкновенной радости: ему пообещали сделать наколку на груди с лицом Анжелины.
Спать нас положили в палатку: мы с Президентом долго трогали тугую ткань руками и тихо смеялись.
Утром нас с Президентом усадили в грузовую машину и через несколько часов привезли на большую базу, где оказалось еще три десятка таких же недоростков, как и мы. Зато все они были с оружием.
Военный в красивой форме представил одного из них:
— Его зовут Господу Видней. Он ваш брат и командир. Он научит вас воевать. А я скажу, чтоб вам привезли рубашки и музыку. И парня, который умеет делать татуировки.
У Господу Видней был шрам через щеку и такой след от ожога на ноге, словно мясо вывернули наизнанку, но он даже не хромал.
База была окружена огромным забором с колючей проволокой. Посреди базы высилось одно здание, где и жили собравшиеся здесь недоростки. В больших сараях стояли несколько быков и диких коз, которых недоростки кормили чем попало.
Мы учились недолго.
Господу Видней дал нам по автомату и показал, как разбирать оружие, чтобы почистить и собрать его, уже чистое. Оказалось, что это очень приятное занятие.
Потом по приказу Господу Видней для нас сделали чучело, и мы стреляли в него лежа, сидя, стоя, пробегая мимо и набегая на него.
Потом нас кормили консервами.
Вечером Господу Видней раздал всем конфет, шоколада и алкоголя в бутылках. Мы пили и танцевали под громкую музыку, а спать легли кто где смог. Некоторые там же, где отрыгнули на землю свои конфеты.
На следующее утро Господу Видней позвал нас с Президентом, дал по три автоматных рожка и сказал:
— Вот бык, он туп и хочет умереть. Стрелять надо в упор, в лоб.
Мы сделали, как он просил, и стреляли, пока у быка не кончилась голова.
Так завершилось наше обучение.
На базе мы нашли много красивых журналов — на обложке одного из них Президент увидел белую женщину Анжелину.
Он показывал всем ее фотографию и говорил:
— Это моя мать!
Господу Видней умел читать — он, как я понял, родился в городе и знал многое, куда больше, например, чем мой отец.
— Там написано, что она мать Президента? — спросили недоростки, когда командир вернул журнал Президенту.
— Господу видней, — ответил он, смеясь.
Днем приехал майор, привез ворох рубашек, несколько упаковок консервов, пачки галет, ящики с алкоголем и газированной водой, магнитофон и много дисков с музыкой и с кино. На одном из дисков была изображена белая женщина Анжелина. Президент захотел посмотреть на нее, но среди привезенного не было плеера для видео. Президент всё равно забрал себе этот диск.
С майором приехал парень, который мог делать наколки.
Через несколько часов Президент носил свою новую мать нарисованной на себе, только пока никому не показывал.
Я захотел сделать наколку с птицей, но этот парень сказал, что такие делают девушки у себя на лобке или на ягодицах. Он предложил мне наколоть автомат, и я согласился.
Еще мне досталась самая красивая рубашка, я то расстегивал ее до самого низа, то застегивал до шеи. Рубашки раздали и другим, что меня немного огорчило. Зато остались лишние рубашки. Тогда я надел сверху две другие, широкие в плечах, засучив у них рукава. И еще одну повязал на пояс. Так стало совсем красиво.
Вечером мы разделали, изжарили и съели убитого мной и Президентом быка. Кто-то из недоростков искал язык и уши, чтобы похрустеть, но не нашел. Кому-то попалась пуля в бычьей грудине. Опять было много разных бутылок со вкусным и горьким алкоголем.
Нас подняли очень рано, вставать совсем не хотелось. Многие будто разучились разговаривать, они мычали или блеяли. Господу Видней избил нескольких недоростков, а у одного выстрелил над головой. Потом тот долго ничего не слышал, озираясь так, словно уронил собственный слух на землю и хочет его найти.
Господу Видней раздал всем белых таблеток, от которых сердце побежало, как у птицы, и мир стал яркий, как три мои рубашки.
Мы сделали переход по старой дороге, которую знал Господу Видней.
В пути оглохший недоросток упал в обморок, и его оставили лежать.
А я совсем не устал и мог бы идти еще быстрее — я едва поспевал за своим сердцем.
— В этом селении, — сказал нам Господу Видней, — есть больница. Там делают заразу для черных людей и лечат зверьков, продавших белым нашу землю и нашу воду. Надо пойти и убить их всех.
— Да, командир! — прокричали мы.
Господу Видней открыл большую бутылку виски, недоростки быстро выпили ее, передавая друг другу и закусывая алкоголь таблетками, которыми снова угощал нас командир.
Мы побежали к больнице, и она некоторое время пыталась уйти от нас, но потом встала и начала ждать.
Нам оставалось несколько десятков метров до здания, когда там начали кричать и закрывать ставни, как будто мы собирались входить через окна. Это было смешно.
На порог больницы выбежал врач и, увидев нас, поднял руки. Он пытался улыбнуться.
Господу Видней подбежал к нему в упор, наставил автомат в грудь и сказал:
— Считай до трех.
— Раз, два, три, — сосчитал врач, на слове «три» Господу Видней выстрелил одиночным.
Тут же начали стрелять все — в окна, в машину возле больницы и в собаку, которая лаяла на нас. Собака убежала, в нее почему-то никто не попал.
Перепрыгнув через мертвого врача, мы с Президентом первыми ворвались в коридор. Там был охранник, он сразу кинул оружие перед собой, но никто на это не обратил внимания. Пока мы стреляли в него, он сначала обратился в обезьяну, потом в жабу, потом умер и начал таять.
Ознакомительная версия.
