Гробнов вынул из шкафа водку и задумался. От этих дум он даже почернел.
— Я знаю, о ком вы говорите, — наконец выдавил он из себя, разлив по маленькой. — В нечеловечьих кругах у него есть еще то ли имя, то ли прозвище: Загадочный.
Аллочка напряглась: неужели, неужели…
— Но мне бы не хотелось открывать к нему дверь, — вздохнул Гробнов, и чернота вдруг сошла с его чуть-чуть профессорского лица.
— Да почему же так?! — воскликнул Данила. — Я человек свой и в нечеловечьих кругах.
— Вы-то свой, а вот девочки… — угрюмовато, но где-то по-мертвому галантно добавил Гробнов, указывая глазами на Лену и Аллу.
— За девочек я отвечаю, — слегка рассердился Данила.
— Да и вам открывать дверцу к нему я бы поостерегся, — осклабился Гробнов. — Дело в том, что Ургу-ев, ну как бы вам объяснить, не может мыслить…
— Как это так? — ахнула Алла.
— Он просто не по-нашему мыслит. Поэтому контакт с ним затруднен, до патологии. Я сам это испытал.
— Но попытка не пытка, — возразила Лена, вкусив рюмочку водки.
— Наоборот, именно пытка. Не знаю, не знаю… По моим сведениям, мало того что он не наш, он, на мой взгляд, вообще не может быть отнесен к существам. На то он и Загадочный. От него можно ожидать великого блага или же дикого вреда.
— Я извиняюсь, — вздохнула Лена, — но вид-то человеческий он имеет? Вообще, какой он из себя?
Гробнов почесал за ухом, став немного добродушней.
— Вид его никакого значения не имеет, — и Гробнов испил еще рюмочку.
— Главное, вы не можете к нему подойти на уровне разума.
— Какого разума? Человеческого? Или даже… — вопросила Лена.
— По крайней мере того, который в наших возможностях, — спокойно возразил Гробнов. — Об остальном разуме чего говорить! У нас, слава Богу, не он один.
Возникло молчание.
— О кошмар! — внезапно выговорил Гробнов.
— Владимир Петрович, — просветленно развел руками Данила, — бросьте! Нам ведь он нужен, только чтоб получить информацию. К тому же я видел Ургуева не только физически, но и духовными глазами. Да, это кошмар, но не «о кошмар!».
— Да я не об этом, — ответил Гробнов, опять погрузившись в себя.
— Нам этот Загадочный нужен, чтоб он вывел нас на человека, который стал жертвой изменения прошлого, — резко сказал Данила.
Гробнов тогда словно проснулся и чуть-чуть подскочил.
— И туда вы нос сунули, — воскликнул он. — Ну вы герой, герой! Прометей эдакий! Хорошо, в таком случае я дам!
И Гробнов встал со стула, походил вокруг гостей, точно вокруг иножителей, и вынул откуда-то рваную записную книжку. Потом вздохнул.
— Записывайте адресок… Вот так. Но спрашивать надо не Ургуева и не Загадочного, конечно, а Ти-хонравова Всеволода Иваныча. Такова сейчас его одежда. И не забудьте сказать, что вы от меня. Письмецо я черкну ему сейчас.
И через минут пять он передал Лесомину записочку следующего содержания:
«Многоуважаемый Всеволод Иванович, податели этого письма ищут Вашего доброго совета. У них сгорело дерево на дачном участке.
Ваш друг Гробнов».
Данила с пониманием отнесся к такому письму.
— Теперь дело в шляпе, Володя. Мы пошли, — сказал он.
— Владимир Петрович, на прощание покажите еще раз эту карту катастроф… — попросила Лена.
Гробнов отказал. Так и расстались. Гробнов, правда, добавил, уже в дверях:
— Велик, велик ты, Данила…
И гости вышли на улицы любимого Питера, а Гробнов лег в постель. Тайная мысль, которая жгла его, была одна; пора высшим силам отменить разум и этот мир.
На следующий день, если только его можно назвать следующим, до такой степени он был не похож на предыдущий, Алла и Лена брели по Питеру, чтобы встретить Данилу и идти к Загадочному. На этот раз великий город ввел двух москвичек в совершенно истерическое состояние, настолько дух города ошарашил их. Они не могли никуда деться от тайного восторга пред Петербургской империей, пред высшей химеричностью этого города, словно он сошел со скрытых от людей небес, пред его болотностью, безумными подворотнями, нежностью, туманами, достоевско-блоков-ским пронзительным мраком. «Вот во что мы превратили Европу, — только и бормотала Лена. — Так и надо впредь. Мы и Индию превратим у себя в иное».
А на углу уже звал их нездешне-черной рукой сам Данила.
— Давненько, давненько вы не были в Питере, по лицам вижу, — ласково произнес он. — Но сейчас мы совершим совсем другой зигзаг. Вот она, подворотня, куда нам идти, — и Данила указал на нечто захватывающее по своей уютной подпольности и заброшенности.
Лена подумала: «Вот уж действительно:
В какой-нибудь угрюмой подворотне
Я превращусь в начало всех начал».
Алла интуитивно подхватила ее мысль: «Именно среди этих помоев неизбежно превратишься в ангела».
…Данила шел впереди. Оказались около двери, по впечатлению ведущей скорее в комнату, чем в квартиру.
Открыл человечек, но его почти не было видно. Данила, не говоря ни слова, поспешно сунул ему записку от Гробнова.
Ургуев (это был он) прочел и поманил их в глубь черно-потустороннего коридора, по которому, на первый взгляд, могли проходить только призраки или крысы.
Ургуев потом как-то исчез (да его и так почти не было видно) в какую-то комнату-дыру, откуда высунулась его рука и поманила.
Все четверо очутились в комнатушке неопределенного измерения, но весьма приличной и где-то подземно-эстетской. Посреди — круглый стол со стульями.
«Осталось только завыть», — подумала Алла.
Ургуев проявился.
«Боже, какие у него большие уши при такой худобе. Да и сам он низенький какой-то, — подумала Лена. — Но глаза — странные. Меняются как-то, не то по выражению, не то на самом деле».
Данила же отметил, что как-никак, но с этим парнем он никогда бы не решился сплясать около черной дыры. Не то чтобы он свалит и себя, и тебя в бездну, а просто само по себе. Еще неизвестно, куда упадешь после этого.
Ургуев же вдруг вскрикнул, так что Алла вздрогнула.
— Зачем пришли — знаю, а вам отвечу! После такого высказывания Данила подобрел и расплылся в блаженнейшей улыбке:
— Так бы сразу и говорили. Мы все поняли.
— О том, кого ищете, — вымолвил Ургуев полуисчезая, — мне ничего не надо знать, кроме, во-первых: какая у него форма ушей и рта?
Алла изумленно ответила.
— В постель мочился?
— Нет.
Из другого угла последовал следующий вопрос:
— Когда родился тут, какой первый сон видел? Алла пробормотала: «Откуда мне знать», на что
Ургуев несказанно удивился и процедил:
— Как это он вам не рассказывал, ничего себе человек!
Уши у Ургуева порой двигались как будто сами по себе, точно они были не его. Наконец он опять взглянул на записку, словно в ней был глубоко запрятанный смысл. И спросил:
— Был ли он мертвым?
Лена уже понимала, конечно, что человек этот где-то свой, хоть и грядущий. Тем более раз он задает такие вопросы. И она ответила:
— Чуть в большей степени, чем все люди.
— Это любопытно, — хмыкнул Ургуев.
Алла же начала рассказывать о всем этом безумии с моргом, но Ургуев ее остановил:
— Отвечайте только на мои так называемые вопросы. Если что еще, я узнаю от Гробнова. Он нужное подчеркнет. Гробнов любит отличать живое от мертвого, и потом…
Данила прервал и посетовал:
— Я ушами вашими любуюсь. С такими ушами не пропадешь.
Ургуев замолчал, а потом пискнул где-то рядом:
— Я уже давно пропал. Мне хорошо. Уши ни при чем тут. Они вам нужны, мои уши.
— Чуть бы пояснее, — пожаловалась, в свою очередь, Алла. — Впрочем, что это я… Неплохо ведь.
— Последний вопрос: интересовался ли искомый когда-нибудь гусями?
Тут уж Алла не выдержала — захохотала. Ургуев одобрил:
— Хорошо ответили, Алла!
«Он и имя мое знает, мы же молчали». — Дрожь неприятно прошла по спине Аллы. Лена улыбалась. «Он свой, он свой», — прошептала она Алле.
— Тогда еще один вопрос: участвовал ли в спиритических сеансах, при сильном медиуме и так далее?
— Было с ним.
— Ну вот, на пока достаточно.
— Может, еще чего спросите?! — тоскливо воскликнула Алла. — Мне покоя нет!
Ургуев побледнел.
— Я бы, может, и спросил, но, вот ваш Данила чуть-чуть знает, дело в том, что я быстро теряю способность мыслить и, следовательно, говорить по-вашему, по-человечьи. Слышите, у меня язык еле ворочается, — обратился он к Даниле. — Устал я по-вашему. Устал уже. Сколько можно.
— И что же будет? — спросила Алла.
— Будет черт знает что. К тому же ни я не пойму — что вы говорите, ни вы — что я, если вообще скажу. Уходите! Уходите, как это сказать иначе… До завтра…
Лена возмутилась:
— А ответ?! Где Стасик, по-вашему? Ургуев отскочил и вздохнул:
— Я же обещал, что ответ дам… Но подождать надо. Будьте робкими.
— Когда и где ответите? — спросил Данила.
