И тут не с лестницы эскалатора, от которой он не отрывал глаз, а откуда-то сбоку выплыла тележка с вещами, а за ней, растерянно озираясь, шла Алена, держа за руку маленькую девочку в светлом платье с красной полоской. Он почему-то думал, что Лизка выше ростом. Алена увидела его, показала Лизке, Лизка подбежала к стеклу, состроила рожицу. Аля, его Аля совсем не изменилась за одиннадцать лет, так и выглядит десятиклассницей…
— Папа, не плачь, — сказала Аля крепким, взрослым голосом. — Иначе я тоже заплачу, и тогда Лиза подымет такой рев! В вашем чертовом аэропорту никто не говорит по-русски, мы заблудились.
Денис их встречал у дома, а Кира выглядывала из окна. И потом был ужин. Говоров не знал, что бы такое вкусненькое еще подложить Алене в тарелку, Алена смеялась («Папа, ты забыл, что для москвичей и обыкновенная ветчина — роскошь»), Кира сочувственно охала, Лизка ела мало, от всего воротила нос, непривычно, начала прыгать со скакалкой прямо в квартире, неугомонный ребенок! И ангел семьи, распластав вафельно-полотенчатые крылья, повис под потолком.
Утром Говоров позвонил на работу. Борис сообщил, что похороны Вики отложены на конец недели. Говоров сказал: «Тогда мы завтра уезжаем в Ментону». И вообще он уже числился в отпуске.
Чтоб дать возможность Кире и Алене выспаться, он рано утром увел Лизку из дома. Сначала он купил ей джинсы, и в новых джинсах и с цветами они заехали в Венсеннский замок к генералу Гамбьезу. Говоров объяснил, что девочки прилетели только вчера, и вот первому из официальных лиц, кому мы решили нанести визит, это вам. Старик растрогался. Прибежала его секретарша, какие-то военные. Генерал сказал, что он твердо надеялся на свое письмо Горбачеву, иначе быть не могло, перестройка. Говоров подтвердил: конечно, только благодаря вашему заступничеству. Лизка насупленно слушала непонятный ей язык.
Потом был поход в зоопарк, и тут Лизка разгулялась. Особенно ей понравились обезьянки, тигр, мороженое и карусель. На карусели катались три раза. Говоров смотрел, как она проплывает мимо него на самом высоком верблюде с победной улыбкой укротительницы, и чувствовал себя совершенно счастливым.
Ангел семьи потерялся по дороге на юг, хотя сама дорога прошла прекрасно. Останавливались в дорогом отеле в Авиньоне. В Ментоне было солнце, теплое море, Алена и Кира много загорали, Лизка научилась плавать, и ее силой (и обещаниями мороженого) приходилось вытягивать из воды. Внешне все было превосходно, но очень скоро Говоров понял, что отношения между Аленой и Кирой не складываются. А ведь он, кажется, все предусмотрел. Он догадался, что, пока они все вместе, в одной квартире, Алене будет неприятно видеть, что он спит с Кирой — ревность за маму! Уже с первой ночи Говоров предоставил девочкам свою комнату, а сам лег в проходной, на диване. В Ментоне одну комнату заняли Кира с Денисом, другую — девочки. Говоров спал в лоджии на раскладушке, что было не очень удобно: будило солнце. Кира понимала, что так надо, однако обиделась, это ей напоминало длительную и, по ее мнению, унизительную ситуацию в московской жизни. И Алене и Кире надо было уделять много времени, каждой отдельно, что Говоров и делал, но это не спасало положения. «Ты прыгаешь перед Аленой на задних лапах», «Ты живешь у Киры под каблуком, с мамой ты был другим», «Алена должна понять, что после тяжелого года работы тебе нужен отдых», «Кира хоть раз может пойти в магазин без тебя? Что значит тяжелые сумки — а как мы в Москве!» Говоров все это выслушивал, объяснял, оправдывался и чувствовал себя кругом виноватым. Он находился как бы между двумя сильными электрическими полями, в воздухе пахло грозой, вот-вот сверкнет молния, но он не мог допустить этой молнии, то есть ссоры, скандала — ведь это была его семья, любимые люди! Он нервничал, и они тоже: чувствуя, что он нервничает, всем становилось хуже. Кончилось тем, что Кира с Денисом вернулись в Париж на неделю раньше. Кира сказала: «Нельзя, чтобы Денис запускал занятия в школе». Все согласились, понимая, что это благовидный предлог.
Ничего не поняла только Лизка. Она приняла большую семью как праздник. Она сразу привязалась к Кире, ей было интереснее с ней, чем с Говоровым, ведь Кира умела играть с детьми. Лизка поехала провожать Киру и Дениса на вокзал. Когда красные фонари последнего вагона скрылись за поворотом, Лизка вдруг начала громко плакать, буквально рыдать, повторяя: «Кира, Кира!» Говоров успокаивал девочку. Вокруг них собралась толпа. Люди думали, что они опоздали на поезд.
Электрическое напряжение не разрядилось и в Париже, хотя девочкам быстро сняли квартиру неподалеку. Между Кирой и Аленой было полное взаимопонимание, когда речь шла о помощи друг другу или когда кто-то заболевал. Даже покрикивали на Говорова: мол, медленно поворачивается, а у Дениса (у Лизки) температура. Но как они не любили, когда ему было хорошо и весело с другой! Вернувшись из леса после воскресной прогулки с девочками, он обязательно находил Киру в раздраженном состоянии. Если он вечером шел с Кирой в гости, то назавтра Алена с ним разговаривала сквозь зубы. Совместные походы, совместные мероприятия заканчивались жалобами с обеих сторон: дескать, зря потеряли время, согласились лишь потому, чтоб сделать Говорову приятное, но разве он не видит, что им лучше общаться как можно меньше? У Алены были сложности с оформлением французских документов, Говоров и этим занимался, Алена мечтала о приезде Наташи («Без мамы я в Париже не останусь, смог нас вытащить, вытащи и ее!»), а Кира ехидно спрашивала, не перепутала ли Аля его с Рокфеллером? Зато как приятно было в обеденный перерыв звонить из бюро по обоим телефонам, узнавать о здоровье, мелочах быта, слышать их милые голоса, сознавать, что они рядом. Все постепенно образуется, думал Говоров, хотя понимал, что ничего не изменится, просто ему надо привыкать к новому образу жизни — жить под током.
Что еще?
А еще было посещение всем семейством русского кладбища на Сен-Женевьев-де-Буа, и когда Говоров увидел, как «подженили» Вику на госпоже Клячкиной, он чуть не взвыл в голос. Но Вика не здесь, постарался успокоить себя Говоров, он давно в Союзе, там он печатается в толстых журналах, о нем пишут в газетах. Читая публикации В. П. в советской прессе, Говоров испытывал странное чувство, будто Вику увели насильно, все-таки столько лет работали вместе, а теперь их разлучили, но Вике это пошло только на пользу — он возвысился, стал больше и уж совсем не нуждается в его протекции и защите, более того, Вика у всех на языке, а про Говорова забыли… Но это нормально. Главное, что Вика вернулся в свою страну.
А еще был трехчасовой визит в парижское бюро руководящих товарищей из Гамбурга — Уина и Лота.
Они ушли с Савельевым обедать. Говорова почему-то не пригласили, и перед уходом Боря мялся в дверях, Говоров сказал: «Иди, Боря, ты же знаешь, в гробу я видал обеды с американцами». Однако Говоров минут пять успел пообщаться с новым начальством и запомнил, что после его слов: «Надо сменить состав внештатников в моем отделе, так больше продолжаться не может» — Уин и Лот очень оживленно переглянулись.
И еще был совершенно случайный разговор с Беатрис. Говоров сказал: «У меня юбилей, я ровно десять лет в штате». «Десять лет?» — протянула Лицемерная Крыса, а в глазах ее плясали насмешливые огоньки, и уже тогда Говоров подумал, что это неспроста, наверно, она замыслила какую-то пакость.
И еще, наверно, что-то было, и внимательный наблюдатель мог заметить, что происходит какое-то подспудное шевеление, резко сократили бюджет, не разрешают привлекать новых авторов, образуется пустота, но Говоров, занятый с головой своими домашними заботами, жил как тетерев на току или как человек под током.
Поздно вечером на квартире у Говорова зазвонил телефон.
— Если не Москва, то пошли всех на, — предупредил Говоров Киру и выпил первую рюмку, ибо день был суматошный и тяжелый, а придя домой, Говоров успел написать корреспонденцию на завтра, завтра складывалось не легче, будет много авторов, с готовой корреспонденцией он разгружал себе рабочее время, и вообще, граждане, имеет право человек после одиннадцати вечера принять свои законные сто грамм, наконец-то поесть и отключиться от всех чайников, которые повадились ему звонить даже домой? По первым словам Киры он понял, что это не Алена, значит, слава богу, в Москве все в порядке, остальное не интересно. И Говоров не стал слушать, сосредоточился на закуске.
Когда Кира опять возникла на кухне, Говоров даже спрашивать не стал, что там стряслось, и потянулся за салатом, но Кира сказала:
— Думаю, тебе надо подойти к телефону. Это Леонид из Лондона.
— Ну вот, всегда приятно побеседовать с твоей женой. А теперь расскажи, как сам?
— Леня, — бодро заорал Говоров в трубку, — На нашей фабричке ни одной забастовочки. Лучше сообщи, как пел товарищ Вертинский, где вы теперь, кто вам целует пальцы?
