ОСЕЧКА
Обычный полевой аэродром авиационного истребительного полка. В шести километрах безумная сила крутит мясорубку второй мировой войны; оттуда доносятся глухие тяжкие разрывы, перемешивающиеся с гулом моторов и пропеллеров наших истребителей и гитлеровского разведчика «Хейнкель-111», воровски пробирающегося на восток.
Сегодня необычно жаркий, сухой летний день. Очень запыленный воздух. Небо темное и еле просвечивается солнцем. Я, командир смешанной авиационной дивизии, приехал к истребителям в тот момент, когда пара наших летчиков никак не могла обнаружить немецкий самолет. Командир полка нервничал и наконец попросил разрешения самому подняться со своим напарником.
Мне казалось, что разведчик немцев уже ускользает и поднимать еще пару самолетов бесполезно. Однако, взглянув в тусклое небо и с трудом обнаружив «хейн-кель», я заметил, что самолет начинает делать вираж. Видимо, это был неопытный экипаж стратегической разведки гитлеровцев, так как над аэродромом истребителей такие маневры губительны. Из легкомысленного поведения следовало, что гитлеровские самоуверенные летчики не знают, что на перехват уже посланы наши истребители. Очевидно, вражеский экипаж приворожил железнодорожный мост, по которому проходил к фронту тяжеловесный состав. Немцы упорно бомбили эту важную для нашего фронта капитальную переправу, но артиллеристы, пулеметчики и истребители ПВО до сих пор срывали все попытки Ю-87 и «Юнкерс-88»; пытавшихся разрушить мост.
— Вылетайте! — ответил я командиру полка и добавил: — По радио не болтайте, пока не перейдете в атаку. Самолет ищите вопреки правилам — на фоне солнца, учитывая скверную видимость…
Вскоре вторая пара истребителей круто взметнулась и тут же исчезла в необычной мгле.
Тем временем «Хейнкель-111» стал заходить на прямую в сторону железнодорожного моста. Зачем? Либо фотографировать, либо бомбить. Артиллеристы-зенитчики не замедлили открыть огонь, и немецкий самолет начал снова разворачиваться на основной курс маршрута, по которому он должен был идти.
Я стоял вблизи радиостанции и не слышал голосов ни первой пары, ни командира полка и его напарника. Около меня находились дивизионный инспектор по технике пилотирования, начальник штаба истребительного полка, два вызванных им летчика и мой адъютант с шофером Прохором, сидевшим за рулем вездехода «додж».
Операция захлебнулась в неудачах, и фронт предполагал ввести в скором времени свой резерв — танковую армию, а нашей дивизии предстояло сопровождать ее при допрорыве и потом, когда она хлынет на оперативный простор в глубину, громя вторые эшелоны и тылы гитлеровцев. Об этом мне хотелось потолковать с командованием и летчиками истребительного полка, а тут, как назло, этот проклятущий «Хейнкель-111», за которым было так трудно следить из-за ограниченной видимости.
Послышался надрывный звук мотора, а затем застрекотали пулеметы и затарахтели пушки истребите* лей. Вдруг кто-то закричал:
— Сбили, сбили стервятника!.. Вон он падает!..
И действительно, в мрачной атмосфере полыхал огромный костер, стремительно приближаясь к земле. Вскоре раздался мощный взрыв.
— Думаю, что никто там не остался жив, — сказал мне начальник штаба полка.
— Вероятно, но все же пошлите туда несколько вооруженных людей, — ответил я.
— Парашютисты! Парашютисты! — забасил голос моего шофера Прохора, указывавшего рукой в тусклое пространство. Действительно, спускались белоснежные парашюты, и вскоре стало видно, что это немецкие летчики, выпрыгнувшие своевременно из загоревшегося «Хейнкеля-111».
— Срочно человек двадцать с автоматами и карабинами к лесу, чтобы не дать улизнуть туда гитлеровским воякам, — крикнул я начальнику штаба, а сам вскочил в «додж» рядом с Прохором.
— Гони, Прохор, в сторону их приземления, — сказал я старому солдату-шоферу, ранее служившему в противотанковом полку, где его трижды ранили немцы.
— Слушаюсь! — четко ответил мне бывший тульский оружейный мастер, ставший по воле военной судьбы водителем.
Пока мы добирались в район, куда опустились немецкие летчики, нас нагнал уже вернувшийся с боевого задания командир авиационного истребительного полка и, пересев в нашу машину, доложил, что первая пара не смогла найти воздушного пирата, а сам он, как ему советовали, заметил «Хейнкель-111» на фоне солнца и атаковал. Но, рано открыв огонь, только зацепил крыло немецкого самолета, а напарник врезал из пушек так, что «хейнкель» загорелся. Правда, и нашему герою досталось — его поджег стрелок. Командир сопровождал горевшего товарища и видел, как тот сел на поляне и выпрыгнул из полыхавшей машины, которая вскоре взорвалась. Командир послал туда машину с командой и санитарами.
Шофер остановил «додж» и басисто проговорил:
— Здесь они шлепнулись… Здесь, товарищ командир! Отдав команду вытянуться в цепь на расстоянии метров двадцати друг от друга, мы приготовили к бою пистолеты и пошли от леса в направлении болота. Под ногами пушистая трава… Много кустов можжевельника вокруг.
Неожиданно справа раздался выстрел, и мы увидели, как после команды дивизионного инспектора; «хэндэ хох!» из-за можжевельника с поднятыми вверх руками вышел огромный немец.
— Почему стрелял? — спросил я Костю, как звали все в дивизии боевогю штурмовика и истребителя — нашего инспектора.
— Для острастки, чтобы недолго таился, — ответил майор и добавил: — В чинах мой пленный — полковник.
— Молодец, Костя! — успел похвалить я товарища, а сам в этот момент услышал глухой щелчок из-за куста. Мгновенно сообразив, что кто-то прячется за можжевельником, я выстрелил из девятимиллиметрового трофейного маузера и услышал вопль. Слева подбежал мой шофер Прохор и, направив автомат, хотел было нажать на спусковой крючок.
— Прохор! Не сметь! — предупредил я строго солдата, видя, что на траве лежит раненный в левую часть груди щупленький лейтенант. Около правой руки его валялся «вальтер». Шофер поднял пистолет с травы, вытащил обойму и выбросил в ладонь патрон из ствола. Он внимательно осмотрел все и заключил:
— Осечка, командир. Видимо, пружина ударника слабовата или пистон отсырел. — С этими словами он показал всем патрон и, вставив его в ствол, зло добавил: — Сейчас попробую вторично… — И он нацелился в лежавшего немца.
— Прохор, лежачего не бьют! Стреляй вверх! — строго приказал я солдату. Прохор бросил на меня тяжелый укоризненный взгляд и поднял пистолет. Раздался выстрел…
— Долго жить будешь, командир… — буркнул недовольный солдат и протянул мне трофей. Я приказал пистолет отправить вместе с пленными в штаб, а шоферу объяснил:
— Нельзя нарушать конвенцию — добивать раненых.
— А им можно, им все позволено… — глухо говорил явно взволнованный, полный ненависти к врагу старый русский солдат, с иронией повторяя: — Конвенция… Конвенция…
Год тому назад, перед самой своей смертью, мой соратник по Великой Отечественной войне бывший шофер Прохор прислал мне письмо. Он больше не корил меня за то, что я не дал ему тогда пристрелить раненого лейтенанта, у которого плохонький «вальтер» дал осечку, благодаря чему я остался жив и сегодня имею возможность написать этот нехитрый рассказ.
1981 г.
Уходил 1937 год. Жителям одной шестой части планеты предстояли первые выборы в Верховный Совет Союза ССР. Это огромной важности шаг на пути дальнейшей демократизации жизни страны и вовлечения ее граждан в более активное участие в руководстве политическими, социальными и экономическими делами на всех уровнях управления страной, впервые строящей социализм.
Мы, летчики-испытатели авиационного завода, работаем с утра до вечера, летая на экспериментальных, опытных и серийных самолетах. Я возился с очередной модернизацией самолета конструкции бригады А. А. Архангельского, входившей в состав конструкторского бюро Андрея Николаевича Туполева. Самолет носит название АНТ-40. Но строевые советские военные летчики его называют СБ, что означает скоростной бомбардировщик, а испанские пилоты республиканцев нашу машину называют более ласково: «катюша».
Именно в этот период мне прислали просьбу дать согласие баллотироваться на выборах в Совет Национальностей Верховного Совета СССР от Дагестанской АССР.
Вот тебе загвоздка! Мои родные омские избиратели настаивают на том же самом!
Многие мне говорят: «Дагестанцам нужен джигит с мировой славой. Там довольно сложная обстановка сейчас. Если приглашают горцы, то следует просьбу их уважить…»
Видно, не судьба мне избираться в Омской области. И я стал изучать Дагестанскую республику. Прежде всего взял карты и понял — зовут меня люди, живущие в аулах, на вершинах многочисленных гор и хребтов, где трудно найти аэродром для посадки современного скоростного военного самолета, а в узких долинах почти не видно селений — там серебрятся бешеные потоки рек.
