Иоанн Смывающий грехи, как его называли, вначале вызывал у меня беспокойство, но, как и для Иисуса, не только евреи, избранный народ, были предметом его забот. Он обращался ко всем племенам, но не пытался объединить их против Рима. Миролюбец и ярый моралист, он не преследовал никаких политических целей.
К несчастью, его язык был скор на брань. Этот незапятнанный праведник гневно осуждал дурное поведение. Он тяжко оскорбил Ирода и Иродиаду, его новую царицу. Он осуждал тетрарха за то, что тот изгнал свою первую жену, чтобы соединиться с женой своего брата. Иродиада не позволила, чтобы ее так поносили. Эта тощая высокомерная еврейка с острыми ногтями, осыпанная драгоценностями, словно военными трофеями, красивая, хотя и излишне раскрашенная, эта Иродиада, злобная и мстительная, готова была убить всякого, кто встанет на ее пути. Он велела арестовать Иоанна Смывающего грехи и бросить его в темницу крепости Махера. Но Ирод отказывался казнить этого набожного человека, считая своего пленника пророком. Тогда Иродиада после долгого, изматывающего противостояния извлекла из тайников новое и опасное оружие: свою дочь Саломею. Саломея станцевала перед своим отчимом с такой сладострастной чувственностью и истомой, что Ирод пообещал исполнить любое ее желание. Мать шепнула ей на ухо, чтобы она потребовала голову Иоанна. Ирод оказался в ловушке, велел обезглавить пророка и вручил Саломее его голову на серебряном блюде. С тех пор Ирод сильно изменился. Он злится на самого себя. Его снедает беспокойство, его грызут сомнения, он стал двуличен и агрессивен, поскольку боится наказания. Он заперся в своей крепости, ибо трепещет мести своего Бога. Естественно, что Иродиада пользуется его страхом, чтобы манипулировать стареющим тетрархом, постепенно забирая власть в свои руки. Я не знаю, куда заведут эту женщину ее амбиции, но опасаюсь фатального исхода. Ибо Иродиада любит власть ради власти, она пьянеет от нее, власть ее одурманивает. Пока это дает ей силы, но однажды власть задушит ее.
Каиафа предложил мне встретиться с Саломеей.
Пришлось пробиться сквозь плотную толпу, чтобы добраться до малого дворца Ирода. Возбужденные зеваки уже собрались, обсуждая тысячи глупостей. Моя охрана окриками и пинками с трудом пробивала себе дорогу среди евреев. Я опасался, что вот-вот вспыхнет бунт… И приказал воинам подождать меня в стороне. Мы с Каиафой продолжили путь вдвоем, без охраны, работая локтями, наступая на ноги, дергая за одежду.
Мы миновали врата с декоративными скульптурами в ненавистном мне кичливом восточно-римском стиле, предназначенном для обольщения Тиверия, если он однажды решит нанести визит Ироду. Далее мы позволили толпе самой нести нас вперед, в центр двора. Там, на возвышении, в окружении нескольких кормилиц, стояла девушка и смотрела на толпу застывшими глазищами пифии, зрачки их были расширены от разных снадобий.
– Это и есть царская дочь Саломея? – удивился я.
Каиафа кивнул. Я был разочарован:
– Она не так красива, как говорят.
– Вначале всем так кажется.
Саломее было лет шестнадцать. Она еще не была женщиной, она была предвестием женщины. Все в Саломее было миниатюрным – талия, бедра, ягодицы, грудь, но все выглядело достаточно округлым и чувственным. Подле нее каждый ощущал теплое дыхание первых мгновений весны… Видя ее такой невинной и соблазнительной, глядя на ее укутанное в шелка стройное тело, можно было подумать, что даже ее нагота будет лишь намеком на обнаженность…
Я не мог поверить, что эта девушка пользовалась репутацией роковой женщины. Несомненно, Саломея больше соответствовала вкусам евреев, чем вкусам римлян.
Сначала я подумал, что она молчит, но потом обнаружил, что она говорит едва слышным голосом. Мужчины и женщины должны были приблизиться вплотную, к самому возвышению, чтобы расслышать слова, слетавшие с ее почти неподвижных губ подобно дуновению ветра, подобно напевной мелодии.
Каиафа проворчал, что робость ее была наигранной. Саломея говорила тихо, чтобы к ней приближались вплотную. Оказавшись у ее ног и ощутив аромат ее тела, мужчины попадали в расставленные сети.
Я действительно вдруг почувствовал какое-то оцепенение, меня дурманил аромат мускуса и цветов, глаза мои не отрывались от тонких, грациозных лодыжек, закованных в тончайшие цепочки с колокольчиками… Я поднял голову, чтобы испить меда, стекающего с уст девушки, и слушал, а вернее, угадывал странный рассказ, который она бесконечно повторяла, говоря о себе в третьем лице, словно стала зачарованным зрителем собственной жизни.
– Саломея возвращалась во дворец, в большой и мрачный дворец под луной. Саломея возвращалась с кладбища, где оплакивала смерть учителя. Саломея была печальна, вечер был холодный, а земля – черной. Саломея сначала не увидела стоящего под аркой мужчину. Но его голос остановил ее: «Почему ты плачешь, Саломея?» Мужчина был высокий и худой, его лицо закрывал темный капюшон. Саломея никогда не отвечает незнакомцам. Но голос не отпускал Саломею. «Ты оплакиваешь Иисуса, я знаю это, и ты заблуждаешься». – «Что ты вмешиваешься? Я оплакиваю кого хочу!» Мужчина приблизился, и Саломея ощутила великое смущение. «Ты не должна оплакивать Иисуса. Если вчера он был мертв, то сегодня он воскрес». Мужчина неподвижно стоял рядом с Саломеей. Голос его напоминал Саломее кого-то, как и глаза. Но глубокая тень от высокого и мрачного дворца была непроницаемой. «Кто ты?» Тогда он откинул капюшон, и Саломея узнала его. Саломея упала на колени. «Саломея, встань. Я выбрал тебя, чтобы ты оказалась первой. Ты много грешила, Саломея, но я люблю тебя, и я тебя простил. Отправляйся и неси радостную весть людям. Иди!» Но Саломея плакала слишком сильно, чтобы сдвинуться с места, а когда вытерла слезы, его уже не было. Но Саломея приняла радостную весть: Иисус любит Саломею. Он вернулся. Он воскрес. И Саломея будет говорить и повторять радостную весть всем людям.
Мне казалось, что Саломея двигалась и говорила только ради меня одного. То, что издали казалось мне спектаклем, выглядело теперь откровением. Из глаз Саломеи текли слезы. Обнаженные руки девушки открывали мне свои объятия. Точеные ножки Саломеи выглядывали сквозь разрезы в шелковой ткани. Ее несовершенные, но уже возбуждающие формы колыхались под одеждами. А голос струился, словно сок персика, созревшего под летним солнцем.
Я бы выслушал ее рассказ и во второй, и в третий раз, но нас с Каиафой отнесло в сторону волной новых зрителей.
Вернувшись на улицу, мы немного прошлись, чтобы встряхнуться и размять конечности. Но мысленно не покинули двора, ибо попали под власть Саломеи.
– Она действительно очень хороша собой, – произнес я, чтобы нарушить затянувшееся неловкое молчание.
Каиафа сплюнул на землю.
– Это хуже, чем если бы она была просто красива.
Некоторое время мы шли молча. Саломея пленила нас. Мы даже забыли, зачем приходили ее слушать.
Через некоторое время мы остановились у фонтана. Тень платана и журчание воды внесли успокоение в наши смятенные души и немного просветлили головы.
– И что же она рассказала? – спросил я.
– Безумную повесть о том, что она якобы видела Иисуса живым. Вначале она его не узнала. И он сообщил ей радостную весть для нее: он ее любит.
– Кто этому поверит?
– Никто. Но весь народ явится в малый дворец, хотя никого это особо не интересует. Люди приходят, чтобы посмотреть на Саломею, послушать ее, но не вслушиваться в ее слова. Саломея безобидна, мужчины будут на нее пялиться, женщины – говорить всякие пакости. И ничего больше.
– Не думаешь ли ты, что она действует по чьему-то наущению?
– Нет. И это утешает меня. Быть может, за всеми этими событиями и не скрывается никакого плана. Быть может, даже нет прямой связи между похищенным телом и бреднями Саломеи. Эта девушка просто-напросто сумасшедшая. Безумица из дома Ирода. Такие есть в каждой семье и в каждой деревне. Слух о воскресении Иисуса не распространится.
Мы немного успокоились. Исполнение властных функций всегда связано с тревогами. Правителю надо упреждать катастрофы, а после нескольких лет нахождения у власти всегда ожидаешь худшего. Утром мы боялись, что ситуация ускользает из-под нашего контроля. Увидев Саломею, мы обрели спокойствие. Но оставалась главная задача – отыскать труп. Мы с Каиафой решили объединить усилия.
– Когда мы найдем мертвое тело Иисуса, – сказал я, – то выставим его у стен города, как делают греки, и мои легионеры будут его охранять. Там он будет гнить целую неделю, пока не восстановится порядок.
Мы уже расставались, когда Каиафа удержал меня за руку. На углу площади собиралась толпа.
Я увидел женщину на осле. Это была очень красивая зрелая женщина с тонкими губами, изящными скулами, точеным носиком. Таким лицом никогда не устанешь любоваться.
