Они могли уехать еще в обед. Стоило Штенбергу только сказать. Ведь он был начальником, к тому же еще заболел. Но он действительно загонял ребят. Не так часто им выпадал отдых. И на вопрос Савелия: «Что с вами?» – Яша ответил: «Так, просто хочу полежать, к рыбе я равнодушен».
Наконец наступил вечер. Пришли рабочие и завели мотор, и снова вверх-вниз по пологим сопкам, и длинные споры, касающиеся параметров выловленных хариусов, а в голове у Яши кто-то неутомимо стучал молоточком, и во рту привкус чая, налитого в кружку из-под ухи.
В Ташанте он принял полпачки пирамидона. Головная боль прошла, но утром опухло лицо.
Тогда он рассказал Савелию про свои подвиги.
– Эх, Яков Львович, – развел руками Савелий, – я думал, вы умный человек, а вы, как ребенок. Всегда вам говорил: торопятся только при ловле блох (Савелий любил вставлять фольклор в свои речи); кто же с сопки бегом спускается? Резкий перепад высот. Поздравляю с боевым крещением. Горная болезнь. Вон как вac разнесло. Но к свадьбе пройдет, я так думаю.
Савелий выходил на свою излюбленную тему.
Павел Петрович начал очень вежливо и очень почтительно, называя Леньку по имени-отчеству (сразу вспомнились слова главного металлурга: «Когда начальство кричит – все в порядке, когда ласково – не к добру»), Ленька слушал, как всегда, изобразив на лице внимание, а на самом деле вполуха, думая о своем. Но вот он насторожился, чуть не перебил начальника, однако сдержал себя. Начальник, наверно, ничего не заметил. Так. Все правильно. Слухи, которым Ленька не верил, подтвердились.
Дело было вот в чем. Цех осваивал новую деталь, очень сложную, с внутренними полостями. В принципе ее можно было изготовлять и механическим путем, но работа была трудоемкая, дорогая, для токаря восьмого разряда. Поэтому решили отливать деталь полностью. Как всегда, сроки установили мизерные – план большой, как следует освоить технологию не успели. Получилось, что из ста отливок восемьдесят шли в брак. Но брак этот пока не учитывался. Бракованные детали просто не сдавали в ОТК, а складывали в кучи. Цех выполнял план, премии шли, но росли и горы брака. Когда-то должен был прийти конец. Приедет любая комиссия, и дело вскроется. Начальство потянут к ответу. А пока все знали, но закрывали глаза. Ведь цех план выполнял.
– Я понимаю, – говорил Пал Петров, – вы человек молодой, принципиальный, но подумайте сами: когда нам давали задание и устанавливали сроки, то знали, что мы не уложимся. Или задание будет сорвано, или пойдет огромный процент брака. Задание мы выполняем, нами довольны, а как мы выкрутимся – это никого не касается. Я тут посоветовался с некоторыми товарищами и пришел к выводу: есть один выход. Собрать все и закопать. Да, элементарно, в землю. Не такой уж большой урон. Завод терял и больше. Вы старший технолог, и я должен был поставить вас в известность. Кстати, мы свои люди, и из цеха эта история не выйдет. Будьте спокойны.
– Да, я слыхал, – сказал Ленька, – один такой эксперимент уже проводили.
– Майоров! – Начальник стал официальным. – Не будем ворошить прошлого. Что там было, ни я, ни вы не знаем.
– А перелить нельзя? – спросил Ленька. Спросил просто так, для очистки совести. Ответ был ему известен.
– Нельзя. Другой состав. Значит, придется сдавать на общих основаниях как металлолом. И тогда придется признаться, что мы гнали восемьдесят процентов брака. Вас это устраивает?
– Нет, но я не могу предложить ничего другого.
– Я предлагаю. Ваше решение?
– Не согласен.
– Отлично. А если…
– Понял. Мне придется обратиться к главному металлургу.
– Спасибо за откровенность, Майоров. Значит, вы один принципиальный, вы один честный, а мы все сволочи, не так ли? А задумывались ли вы над тем, молодой человек, что наверху нашими руками жар загребают? У них все о'кэй, блестящие рапорты, а нам расплачиваться. Они же нам установили нереальные сроки, согласны? Отлично. Теперь мы играем в честность. Результат? Цех лишают премии, – кстати, люди старались, и лишняя копейка, вы знаете, дорога простому труженику. И все почему? Потому что старший технолог вдруг захотел быть принципиальным. Ради чего, спрашиваю? И потом, не забудьте, ведь нам же дальше вместе работать. Между прочим, вы не хотите взять бюллетень на три дня?
«Слушайся умных людей, – подумал Ленька. – Мне отвечать не придется. Он опытный начальник, мыслит здорово».
Ленька раскрыл рот, но вдруг неожиданно для себя произнес:
– Не затем я приехал на Урал, чтобы скурвиться. Павел Петрович потушил папиросу.
– Отлично, Майоров, – сказал он, – приятно было с вами пообщаться. А теперь слушайте сюда. Я сдаю брак на переплавку. Когда полетит квартальная премия – а она полетит обязательно, – всех заинтересованных лиц я буду посылать к вам. Надеюсь, они кое-что вам выскажут. Кстати, стоимость брака взыщут с ИТР, и с вас в том числе. Я был лучшего мнения о старшем технологе, но на всякий случай подсчитал. Лично с вас придется удержать полторы тысячи. Как, Майоров, будете сразу вносить или по частям?
– Привет, – сказал Ленька, – вычтите, как у всех, из зарплаты. А теперь, с вашего разрешения, пойду. Много работы. У вас ко мне все?
«Хамить ты, конечно, научился, – думал Ленька, возвращаясь в цех, – герой, а дальше что? Он тебе это припомнит. Уже выпустил когти. Полторы тысячи – это на полгода. Накрылось пальто. А еще ружье хотел купить. Ну и чудак ты, Майоров! Высоко летаешь, куда сядешь? Глупо, милый, очень глупо. Скоро тебе покажут небо в алмазах. Полторы тысячи! Сегодня какое, тринадцатое? Ничего себе неделя начинается!»
Днем Медведева вызвали на бюро райкома. Совещание секретарей комсомольских организаций некоторых предприятий. Очередное ЦУ – ценное указание: как проводить День советской молодежи. Мишка сидел, прилежно записывал, тихо зевал. Он быстро прикинул, что у них на ТЭЦ ограничатся обыкновенным субботним вечером. Ну, устроят викторину. Мероприятие. Галочка.
Он приехал домой. Но поспать не удалось. Деловые звонки. Потом какие-то женские голоса. Суета сует.
Вечером он вышел на ночное дежурство.
– Михаил Иванович, я того, можно?
– Иди, кемарь!
Мишка знал, что сейчас слесарь спустится к самым машинам, там узкая скамейка, он подстелет тулуп и начнет давить сон, и грохот машин будет только убаюкивать его. Привычка!
Вообще делать этого не полагалось. По инструкции слесарям строжайше запрещалось спать во время дежурства. Но то инструкция. Лучше бы приготовили и для Медведева мягкий диван, да в какой-нибудь тихой комнате. Теперь жди утра. Работа называется! Посадите робота. А я живой человек. Хоть бы какое-нибудь ЧП для развлечения! Идиот, опомнись, о чем ты думаешь?! Не дай бог!
Мишка встал, прошелся, сделал несколько дыхательных упражнений. Элементы утренней гимнастики на ночь глядя. Почему глядя?
Час ночи. Мишка подошел к столику. Еще один день промелькнул. Сегодня какое? Он перевернул листок календаря. Уже четырнадцатое, вторник.
Часам к одиннадцати он проверил все, что можно было проверить. Системы работали нормально. Если никакой аварии не произойдет, а ее как будто не предвидится, то он может спокойно ложиться спать. Собственно, он нечто вроде ночного сторожа. На всякий случай. Вдруг что-нибудь.
Он раскрыл английскую книгу и некоторое время пытался читать. Но слова пролетали мимо. В словарь заглядывать не хотелось. Глаза слипались.
Подошел слесарь.
– Нет, я пойду, – сказал Руслан. – У меня тут дружок есть.
– На третьей автобазе, что ли?
– В театре. Артист.
Руслану показалось, что шоферы посмотрели на него как-то более пристально.
– Оделся бы поприличнее, – сказал один, – пиджак найдем.
– Так сойдет, – сказал Руслан.
– Это что, – сказал другой, – я в Москве Крючкова видел. На улице. Из ресторана он выходил. Я еще подождал, обернулся. Точно. Крючков.
В проходной Руслана задержал бдительный вахтер.
– Юра Бутенко в театре? – спросил Руслан.
– Юрий Павлович сейчас заняты. – И, скептически осмотрев Руслана, вахтер поинтересовался: – Контрамарку?
Руслан долго изучал афиши. В половине спектаклей Бутенко играл главные роли.
Прошли два каких-то типа, и вахтер сказал им:
– Передайте Юрию Павловичу, что его ждут, – и указал на Руслана, – говорит, что товарищ.
Минут через двадцать вышел незнакомый человек в костюме пирата, с перевязанным глазом и кривым носом. Он посмотрел на Руслана и сказал Юриным голосом:
– А, это ты?
Руслан бросился к нему и начал быстро-быстро рассказывать, что вот, понимаешь, рейс в Ростов, повезло, дорога трудная, гололед, а завтра в Москву, и как хорошо, что он здесь и видит Бутенко.
– Ладно, – сказал Юра. – Сейчас мой последний выход. Подожди.
