— Шестьдесят девять пенсов за каждого.
— А купил бы вот это, хватило бы и сорока девяти.
Он показал Малкольму отрывной талон, в котором значилось, что сегодняшний концерт представляет собой часть мероприятия, именуемого «НМЭ/Вирджин-Кризис-Турне». Идея его, судя по всему, состояла в том, чтобы сделать немного более приятной жизнь молодых английских меломанов, продолжающих страдать от все новых забастовок и нехватки горючего. Несколько недель назад состоялись вторые за этот год всеобщие выборы, приведшие к власти очередное правительство лейбористов — на сей раз большинством в три голоса, — впрочем, никто не думал, что правительство это сможет хоть как-то изменить жизнь страны.
— Этот мудила, Брэнсон, — он как, ничего?
— По-моему, да, — ответил Малкольм.
И они объяснили Бенжамену, что Ричард Брэнсон возглавляет компанию «Вирджин-Рекордз».
— Понимаешь, вот такие-то люди нам и нужны, — сказал Малкольм. — Идеалисты. Те, кого интересуют не одни только деньги. Иначе что у нас будет за общество?
— Ты кто, социалист? — поинтересовался Редж. — Или мудила-тори?
— Не знаю, — ответил Бенжамен. — Наверное, мудила-тори.
Редж в очередной раз загоготал.
— И готов поспорить, ты считаешь ИРА шайкой озверелых ирландцев, так? А наших ребяток в Белфасте — долбаной солью земли?
— Не цепляйся к нему, Редж. Он же ходит в пижонскую школу. Когда ему было во всем разобраться?
— Ну так подари ему на день рождения «Филантропов в драных штанах».[14] Да заодно уж и Джорджа Оруэлла. — Редж склонился к Бенжамену, оказавшись с ним почти нос к носу. От него сильно пахло пивом и странным табаком. — Ты еще проснешься, сынок, рано или поздно. Проснешься и поймешь, что происходит в этой стране.
— Ты имеешь в виду профсоюзы?
— Нет, я имею в виду не профсоюзы. Профсоюзы, видишь ли, в полном порядке. Я имею в виду людей, которые объединяются против профсоюзов. Отставных полковников с жульническими идеями, пытающихся сколотить наемные армии. На деньги банков и международных корпораций. И их друзей из партии тори. — Он откинулся на спинку стула, многозначительно подмигнул и добавил: — Точно тебе говорю, в доброй старой Англии заваривается сейчас хрен знает какое дерьмо.
Малкольм кивнул, соглашаясь:
— Да, на горизонте событий маячит нечто пугающее.
— А тем временем, — заметил Редж, — наш Малкольм, предатель мудацкий, вознамерился податься в записные члены гребаной бурджазии.
И он двинул Малкольма по спине, добродушно, но с немалой силой. Малкольм ответил на это слабой улыбкой.
— И кстати, могу дать тебе простой совет, и совсем задаром. Не води ты ее в «Лозу».
— Почему?
— Потому что там в это время полным-полно мудил в строгих костюмчиках.
— Так куда же мне ее повести?
— Не знаю, — ответил Редж, вытаскивая из кармана бумагу для новой самокрутки. — В «Городскую таверну», что ли.
* * *
Бенжамен, как он ни старался, почти ничего из сказанного не понял. Редж Косячок изъяснялся на неведомом ему языке. А с другой стороны, и то, что он слышал от родителей или от школьных учителей, тоже не казалось таким уж убедительным. Мир, в котором жил Бенжамен, сам этот мир представлялся ему непостижимым — эта нелепо огромная, сложная, беспорядочная, неоглядная постройка, бесконечная игра человеческих отношений, отношений политических, культур, историй… Как можно хотя бы надеяться освоиться в нем? Другое дело — музыка. В музыке всегда присутствует смысл. Та, которую он слушал тем вечером, была прозрачной, исполненной знания, ума и юмора, мечтательности, энергии, надежды. Понять мир ему не удастся, а вот музыку, такую музыку он будет любить всегда. Бенжамен слушал ее и знал, что Бог на его стороне, что он нашел свое место.
Вечером в четверг 21 ноября 1974 года Лоис и Малкольм встретились в четверть восьмого на юго-восточном углу Холлоуэй-Сэкес, у кинотеатра «Одеон Куинсвей». Они пересекли подземным переходом Смоллбрук и пошли по Хилл-стрит, миновав «Джейси Синема», на этой неделе предлагавший зрителям выбор между «Девушки сбивают с пути», «Когда девушки раздеваются» и «Любовными играми по-шведски».
Названия их развеселили.
— Мне на такие фильмы и ходить ни к чему, — сказал Малкольм. — Ты уже сбила меня с пути.
— А как насчет любовных игр по-бирмингемски? — поинтересовалась Лоис.
Оба немного дрожали — от холода и от предвкушений. Оба пришли на свидание в длинных пальто, отчего Малкольму пока еще не удалось полюбоваться лиловым бархатным платьем Лоис.
У дверей книжного магазина «Хадсонс», стоявшего там, где Нэвигейшн-стрит переходит в Стефенсон-стрит, Малкольм, обняв Лоис, сказал:
— Знаешь, я люблю тебя.
— И я тебя люблю, — ответила Лоис. Поцелуй, последовавший за этим, поначалу жадный, потом все более нежный, продлился больше минуты; ладони Малкольма зарылись глубоко в волосы Лоис, пальцы девушки ласкали его шею.
— Я решил, что лучше нам поцеловаться сейчас, — сказал он. — Если мы займемся этим в пабе, нас оттуда вытурят.
Тут он, заметив кое-что, слегка отстранился от нее:
— Что ты, любовь моя?
В глазах Лоис стояли слезы.
— Я так счастлива, — сказала она. — Это ты сделал меня счастливой.
Они прошли чуть дальше по Стефенсон, повернули на Нью-стрит. Центр города выглядел тихим, дружелюбным, спокойным. На глаза им попалось еще несколько пар одних с ними лет, направлявшихся кто в паб, кто в ресторан. Тот вечер казался просто созданным для влюбленных.
«Городская таверна» располагалась ниже уровня улицы и превращалась после наступления темноты в место уютное и гостеприимное. Вы спускались по короткой лесенке и попадали в большое, разделенное кирпичными колоннами двусветное помещение с пивными насосами, поблескивающими за Г-образной стойкой бара, с бликами света на торговых и музыкальных автоматах. Весь зал наполняли голоса, музыка, звуки людского веселья. Малкольм, обнаруживший среди посетителей нескольких знакомых, обменялся с ними кивками. Он взял Лоис за руку, помог ей пробраться сквозь толчею. В пабах Лоис и по сей день чувствовала себя неуверенно. Еще не достигшая совершеннолетия, она не могла не думать о риске столкнуться с кем-нибудь из своих учительниц, хотя что могло бы привести сюда миссис Ридли или мисс Уинтертон, Лоис представить себе затруднялась. В пабе было людно. Малкольм начал уже побаиваться, что им не удастся отыскать столик, но тут же и заметил один: никем не занятый, словно посланный ему благосклонной судьбой — судьбой, которая, он в этом не сомневался, будет нынче ночью на его стороне. Он усадил Лоис, убедился, что ей удобно, и отошел к бару за напитками. Лоис попросила лишь тоник, ей хотелось сохранить ясную голову для ресторана, получить удовольствие от еды, от вина, которое они к ней закажут. Малкольм взял стакан пива. Ему тоже перебирать не хотелось.
Он полюбовался платьем Лоис, сказал, что выглядит она в нем фантастически. Они держались за руки, не замечая людей, которых становилось все больше вокруг.
— Поверить не могу, что прошел уже год, — сказал Малкольм.
— Я знаю, — ответила Лоис. — Невероятно. — А что случилось бы, не попадись тебе на глаза мое объявление?
— А что случилось бы, если бы ты предпочел другую девушку?
— Я всего-то два ответа и получил.
— То-то и оно. И мог выбрать не меня, а ее.
— Мне об этом даже думать страшно.
— Обе наши жизни сложились бы совсем по-другому.
Он поцеловал ей руку и снова отошел к бару. Времени, когда он вернулся, было шестнадцать минут девятого. Лоис негромко подпевала музыкальному автомату.
— Мне так нравится эта запись, — сказала она. — Моя любимая. А тебе?
Звучала песня «Ты так волнуешь меня» в исполнении Гэри Ширстона. Она уже лет сто не покидала списка шлягеров. Лоис закрыла глаза, выпевая слова:
Меня не берет шампанское…
Малкольм, опустив свой стакан на стол, тоже запел:
Услышав его, Лоис изумилась. До сих пор он никогда при ней не пел. Ее одолел смех.
— Не знала, что ты любишь такие песни, — сказала она.
— Старые всегда самые лучшие. — Он живо наклонился к ней: — Слушай, вот этим мы с тобой нынче и побалуемся.
— Чем — кокаином? — спросила Лоис: уже начался следующий куплет.
— Нет, глупая, шампанским. Раздавим с тобой бутылочку.
— А тебе она по карману?
— Конечно. Случай-то особый. — И следом он сказал то, что давно уж хотел сказать: — Куда более особый, чем ты думаешь.
Сердце Лоис екнуло. — Ты о чем?
Пальцы Малкольма вертели в кармане коробочку с кольцом. Не собирался он делать ей предложение так рано, да разве тут удержишься?
