Ознакомительная версия.
— Возьмите. Вот.
Старик поднял глаза и посмотрел на мальчика. Тот совал ему банку. Похоже, будто на дороге кто-то наткнулся на раненого стервятника и пытается его накормить. Мальчик повторял:
— Не бойтесь.
Старик опустил руки. Заморгал. Серо-голубые глаза. Глубоко спрятаны в мешочках между тонких забитых грязью морщин.
— Да берите же.
Старик протянул костлявую скрюченную руку, взял банку, прижал к груди.
— Ешьте, это вкусно.
Мальчик поднес к губам воображаемый сосуд и сделал глотательное движение. Старик посмотрел на банку. Перехватил покрепче и поднял, поводя носом. Длинные желтоватые паучьи пальцы поскребли по металлу. Потом наклонил банку и отпил. Жидкость потекла вниз по немытой бороде. Опустил банку, долго, с трудом жевал. С усилием проглотил, так что голова дернулась. Ребенок прошептал:
— Пап, смотри, ест.
— Да, вижу.
Мальчик повернулся к отцу. Тот сказал:
— Я догадываюсь, о чем ты хочешь попросить. Сразу говорю: «Нет!»
— Ну и что я хотел спросить?
— Не можем ли мы его взять с собой? Нет, не можем.
— Я знаю.
— Ты знаешь?
— Да.
— Ну хорошо.
— Мы можем ему еще что-нибудь дать?
— Сначала убедимся, что он с этим справится.
Смотрели, как он ест. Закончив, уставился на пустую банку, может, в надежде, что она как по волшебству наполнится!
— Что ты хочешь ему дать?
— А ты как думаешь?
— Я-то думаю, что ничего ему давать не надо. Что бы ты хотел?
— Могли бы приготовить что-нибудь на плитке. А он бы с нами поел.
— На ночлеге?
— Ну да.
Отец посмотрел на старика и на дорогу. Сказал:
— Ладно. Но завтра мы идем дальше.
Мальчик промолчал.
— Это все, на что я согласен.
— Хорошо.
— «Хорошо» означает «договорились раз и навсегда». Означает, что завтра ты не начнешь канючить.
— Это как — канючить?
— Это значит, что завтра ты не заведешь об этом разговор и не примешься меня переубеждать. Никаких переговоров. Договорились, и точка.
— Хорошо.
— Вот и отлично.
Они помогли старику встать и подали ему палку. Едва ли весит больше ста фунтов. Стоит и неуверенно оглядывается. Отец забрал у него пустую банку и закинул подальше в лес. Старик попытался отдать ему палку, но отец оттолкнул его руку. Спросил:
— Когда вы в последний раз ели?
— Я не знаю.
— Вы не помните?
— Только что ел.
— Хотите поесть с нами?
— Не знаю.
— Не знаете?
— Что поесть?
— Может, тушеную говядину. С крекерами. Выпить кофе.
— Что я должен за это сделать?
— Сказать нам, что произошло с миром.
— Что?
— Ничего нам от вас не надо. Вы идти можете?
— Я могу идти.
Посмотрел на мальчика:
— Ты ведь маленький мальчик?
Мальчик вопросительно поглядел на отца.
— А на кого он похож, по-вашему?
— Не знаю. Я плохо вижу.
— А меня вы видите?
— Я вижу только силуэт.
— И то хорошо. Надо двигаться. — Посмотрел на сына: — Не держи его за руку.
— Он же не видит.
— Не держи его за руку. Пошли.
Старик спросил:
— Куда мы идем?
— Мы идем есть.
Старик кивнул, и выставил вперед палку, и начал ощупывать ею дорогу впереди себя.
— Сколько вам лет?
— Девяносто.
— Неправда.
— Пусть.
— Вы всем говорите, что вам девяносто?
— Кому всем?
— Кого встречаете.
— Ну да.
— Чтобы они вас не тронули?
— Да.
— Ну и как, помогает?
— Нет.
— Что в рюкзаке?
— Ничего. Можешь посмотреть.
— Посмотреть-то я могу… Что там?
— Ничего интересного. Барахло.
— Еды нет?
— Нет.
— Как вас зовут?
— Илай.
— Илай. А фамилия?
— Просто Илай нельзя?
— Можно. Пошли.
Остановились в лесу, слишком, пожалуй, близко от дороги. Пришлось волоком тащить тележку, мальчик подталкивал ее сзади. Развели костер, чтобы старик мог согреться, хотя и не стоило бы: костер мог их выдать. Ужинали. Старик, завернувшись в свое единственное одеяло, сидел у огня, держал ложку по-детски неловко. У них было всего две кружки, и гостю пришлось пить кофе из суповой миски, крепко вцепившись в края пальцами. Сидит, как изможденный оборванный будда, уставился на угли. Отец сказал:
— Мы вас с собой не возьмем, вы, надеюсь, это понимаете.
Старик утвердительно кивнул.
— Сколько лет вы в пути?
— Давно. Нельзя оставаться на одном месте.
— Как же вы живете?
— Всегда в дороге. Я знал, к чему все идет.
— Знали, к чему все идет?
— Ну да. К этому или чему-то подобному. Всегда это знал.
— И пытались как-то подготовиться?
— Нет. А ты что бы стал делать?
— Не знаю.
— Люди всегда готовятся к будущему. Я же об этом никогда не заботился. Будущее их не ждет. Оно даже не подозревает об их существовании.
— Пожалуй, что так.
— Пусть ты даже когда-то знал, что делать, но теперь-то не знаешь. Не знаешь, хочешь ты это делать или нет. Представь, что ты единственный оставшийся в живых человек. Представь теперь, что это был твой выбор.
— Хотите умереть?
— Нет. Но, может быть, когда-нибудь пожалею, что еще не умер. Пока мы живы, смерть маячит впереди.
— А может, думаем: «Лучше бы я вообще не родился»?
— Ты разве не знаешь, что просители не имеют свободы выбора?
— Думаете, чересчур много просят?
— Того, что случилось, уже не изменить. И вообще, глупо в такие времена чего-то желать. Желания — слишком большая роскошь.
— Пожалуй, что так.
— Сегодня никто не желает жить и никто не хочет умирать.
Старик поднял голову и посмотрел на мальчика, сидящего напротив. Затем посмотрел на отца. Маленькие старческие глазки, внимательно следящие за собеседником в свете костра. Одному Богу известно, что этим глазам привелось видеть на своем веку. Отец встал, чтобы подкинуть дров. Сгреб угли к центру, подальше от сухих листьев. Красные искры взметнулись и погасли под черным куполом неба. Старик допил кофе, и поставил миску на землю, и подвинулся к огню, вытянув вперед руки. Отец наблюдал за ним. Спросил:
— Как вы узнаете, что остались один на свете?
— Вряд ли я это пойму. Просто один, и все.
— И никто не узнает.
— А какая разница? Когда ты умираешь, все вокруг умирают вместе с тобой.
— Думаю, Бог это будет знать. Согласны?
— Бога нет.
— Нет?
— Бога нет, а мы его пророки.
— Не понимаю, как вы выжили. Чем вы питаетесь?
— Не знаю.
— Не знаете?
— Люди со мной делятся.
— Люди делятся…
— Да.
— Едой?
— Едой, ну да.
— Неправда.
— Вы же поделились.
— Я — нет, это мальчик.
— На дороге встречаются разные люди. Не вы одни.
— А вы-то сами как, совсем один?
Старик посмотрел с недоумением:
— Что ты имеешь в виду?
— С вами есть кто-нибудь?
— Кто?
— Какие-нибудь люди?
— Никого нет. О чем ты?
— Я о вас говорю. Вы на самом деле чем занимаетесь?
Старик промолчал.
— Думаю, вы хотели бы к нам присоединиться.
— Присоединиться?
— Да.
— Вы меня с собой не возьмете.
— Вы сами не хотите идти.
— Я бы так далеко не зашел, если бы не голод.
— Ну а люди, которые поделились с вами едой, где они?
— Нет никаких людей, я все придумал.
— Что вы еще придумали?
— Я просто иду по дороге, как вы. Никакой разницы.
— Вас правда Илай зовут?
— Нет.
— Не хотите назвать свое настоящее имя?
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что тебе не доверяю. Вдруг ты решишь его как-то использовать? А я не хочу, чтобы про меня пошли разговоры. Где я был, да что сказал, когда там был… Конечно, ты можешь обо мне поговорить. Но никто не поймет, что ты про меня рассказываешь. На моем месте может быть кто угодно. В наше время чем меньше говоришь, тем лучше. Вот если бы что-то произошло, а мы оба выжили и встретились на дороге, тогда бы у нас было что обсудить. Но мы не выживем. А на нет и суда нет.
— А может, выживем.
— Ты самому себе врешь и мальчика обманываешь.
— А вы часом не шестерка из банды разведчиков?
— Я — никто. Хочешь, я уйду. Дорогу и сам найду.
— Я вас не гоню.
— Понимаешь, я сто лет не видел костра. Живу, как дикий зверь. Тебе лучше не знать, что́ мне случается есть. Когда я увидел мальчика, то решил, что я умер.
— Подумали, что встретили ангела?
— Не знаю, за кого я его принял. Не верил, что еще раз приведется увидеть ребенка. Не знал, что такое произойдет.
— А если я скажу, что он бог?
Но старик покачал головой:
— С этими иллюзиями я распрощался. Давно. Там, где людям не выжить, богам делать нечего. Вот увидишь. Лучше всего быть одному. Так что я надеюсь, что ты ошибся, назвав его богом. Иметь в попутчиках последнего бога на земле — это ужасно. Вот почему я и надеюсь, что ты заблуждаешься на этот счет. Будет намного спокойнее, когда никого на земле не останется.
Ознакомительная версия.
