— Нет, ты правильно написал… я привык, живя за границей, всю информацию делить на шестнадцать… кожа стала, как у слона… — Бойцов обнял Никонова. — А ты ничего-о стал! Как древнеримская колонна!
— Я написал, что он болен… — весело оправдывался Никонов.
— «Торопись, вдруг не застанешь»… И правильно, правильно! — Бойцов пытался выручить Сергея Владимировича из неловкого положения. — Со мной только так! Да и кто знает… вот мы живы и нет нас. А так — увиделись!
— Так что это я вытащил Алексея Петровича из Москвы! — похвастался передо мной Никонов и, вздымаясь над свадебным столом, хохотнул во все горло, как гусак, вышедший к речке во главе своей пернатой семьи.
В самом деле, если сегодня усаживала дорогих гостей по местам его бойкая жена, то уж верховодил на празднике, естественно, он сам. Туровский (не по его ли совету?) помалкивал. Сегодня он явился в белом льняном костюме, как и директор САРАЗа Ищук. Словно в одном магазине покупали.
А где же Хрустовы?! Я оглянулся — бледный Лев Николаевич с Галиной Ивановной устроились за дальним торцом стола, Хрустов явно пожелал поломать каноны и попросился сидеть напротив сына с невестой.
— Господа! Товарищи! Мы и господа, мы и товарищи… рабов нет! — начал Никонов, высясь над столом, стараясь, как я понимаю, угодить всем. Он в белой рубашке с закатанными рукавами, галстук слегка освобожден, пиджак с двумя орденами висит на спинке стула. — Сегодня у молодежи, прежде всего у молодежи, праздник — два красивых молодых человека соединяют свои судьбы. Но для нас, стариков, это еще более великий праздник — мы строили эту великую ГЭС, мы здесь влюблялись, здесь нашли себе подруг… а теперь мы входим уже и в кровное родство… Клянусь, привезу лет через н-надцать своего внука и свою внучку — да неужто не найдутся им здесь в пару из нашего же круга красивые девочки и красивые мальчики?! Ученые говорят, что если отмотать поколений пятнадцать-двадцать назад, мы все родственники. А мы покажем новый пример… перероднимся по новой под волшебным светом нашей ГЭС! И первая пара показывает здесь пример! Го-орько!..
Я внимательно смотрел на Хрустова. Он не выпил, он только пригубил шампанского, зато Галина Ивановна, страшно волнуясь (не выкинет ли муж чего-нибудь непотребного), бегала вокруг стола, держа фужер так, чтобы скрюченные пальчики не были видны, чокалась со всеми, шмыгала носом и смеялась…
Она от имени Льва Николаевича и своего поздравила милого сына с его красавицей-невестой и преподнесла бабушкину икону, черную, с каким-то святым. Илья неловко прижал ее к груди и положил рядом на стол.
Потом начались подарки. От Никоновых были показаны и сложены в углу какие-то коробки.
— Франция, Италия, Англия, — таинственно проворковал Никонов.
Туровский со смутной улыбкой подарил пару небольших ключей на колечке (вынул из конверта и вложил вновь).
— От машины? — попытался угадать кто-то нетерпеливый.
Хмыкнув, встал Ищук. Весело поиграл толстыми бровями.
— От машины дарю я, — и пройдя к Илье, протянул пару плоских ключиков.
«Туровский наверняка подарил ключи от квартиры. Но ведь у Ильи есть однокомнатная? Зачем ему раньше времени двухкомнатная? Разговоры пойдут: „Тесть расщедрился…“ Нет, это ключи от квартиры московской! — догадался я, увидев как радостно невеста что-то шепчет на ухо смутившемуся вконец жениху. — А вот зачем Тарас Федорович дарит Илье машину? Дорогой подарок. Чужой же человек. Значит, ему что-то нужно от Туровского. И потраченные деньги для него не деньги».
Я снова глянул влево — лицо у Хрустова становилось все более измученным, он уставился в стол, в капустный салат, сжав в кулаке вилку.
Молодые гости проходили к виновникам торжества, целовались с ними, осыпали цветами и тоже что-то дарили. И я поднялся, протянул Илье почтовый конверт с деньгами, он мигом понял, что в конверте, покраснел и оттолкнул мою руку.
— Брось дурака валять… — пробурчал, улыбаясь. — Себе пригодится… дай копейку — и хватит. Копейка есть?
— У меня нет копейки… — растерялся я, шаря по карманам. — Вот, рубль…
— Давай рубль. И всё! Спасибо. — И вдруг потянулся ко мне — я думал, что поцеловать, а он шепнул на ухо. — Копию летописи дал почитать Никонову и Бойцову.
И правильно, подумал я.
Грянула музыка — туш — а потом что-то еще… «Светит незнакомая звезда…» Далее начался галдеж, хороший гудёж, как говорят в Сибири. Пили за родителей, Лев Николаевич и Галина Ивановна вставали и садились, Туровский целовал Галине Ивановне руку. Он негромко сообщил во избежание недомолвок, что Инна-старшая не смогла прилететь — она сейчас в Испании, но вскоре также явится и поздравит молодых.
Пили за друзей. Пили за будущих детей. А потом начался сыр-бор, кто во что горазд. Особенно среди стариков — давно же не виделись.
— А помните, как тогда, в семьдесят девятом… ой, блины с маслом!.. И ведь выдержала плотина…
Такое не забывается.
— Ура!.. Донные пробило! Наша плотина уже не девушка!.. Ур-ря!.. Помните, кричали?! — хохотал Валеваха, несмотря на то, что жена Устинья тискает его за колено: мол, лишнего говоришь!
— Да, да! А помните… ночь… мы — к воде, а что там увидишь? Будто стадо быков — м-му!.. или паровозы… на гребенку!.. И внизу рокочет… земля дрожит…
Как мне известно, тогда по распоряжению Васильева следующий — после открывшихся донных — день (двадцать восьмое апреля) объявили днем отдыха. Вертолет привез из Саракана тонну оранжерейных цветы для жен и невест строителей — их раздавали бесплатно возле клуба. Вокруг бараков еще блестел темный лед, ветер с гор саянских только казался теплым, но молодые парни щеголяли уже на улицах в белых сорочках и джинсах, девушки выскочили в весенних разноцветных платьях и продувных блузках, играли гармони, пищали в руках транзисторные приемники и магнитофоны. Главная победа была одержана — и праздничная толпа обтекала Клуб, управление строительства Ю.С.Г., поселковый совет, люди шли, размахивая флагами, косынками, касками, шляпами, шарфами… кричали, пели…
— А помнишь, ты, революционер, — замычал через стол багровый Валеваха сосредоточенному Варавве (тот всё поглядывает на Хрустова, словно ждет некоего сигнала), — нам двоим ордена прицепили и сфотографировали вместе для газеты «Правда». И ты плакал. А сейчас я тебе враг!..
Варавва тихо, сквозь зубы, что-то ответил, и Валеваха дернувшись замолк. Но праздник есть праздник, чего ссориться?! И лились за столом без конца рассказы про всякие страшные случаи в тайге, как рысь прыгает на человека, если у него на плече нет ружья или хотя бы палки… как однажды Никонову повстречался медведь, а Никонов в это время землянику подбирал на косогоре… безо всякого оружия оказавшийся Сергей Васильевич растерянно выпрямился во весь свой рост — и медведь испугался его, убежал… Туровский поведал (наверно, он сейчас особо печально смотрит вдаль), как недавно к нему под окна дирекции прилетали какие-то краснохвостые птички, то есть они не краснохвостые, а когда взлетают, у них сзади словно красный букет…
— Так и называются — горехвостки, — откликнулся, наконец, со своего конца стола Хрустов. Я видел, ему даже хотелось вскочить и со злостью что-то сказать, но жена ухватила его за локоть.
Тем временем директор САРАЗа, похохатывая, выпытывал у Никонова:
— А гранаты в окна вам не бросают? Такие вот горехвостки с кнопками? Что-то, я слышал, Сергей Васильевич, у вас на хваленом Дальнем Востоке беспорядки были? Или тебе-то все равно — ты на стройке живешь, вокруг работяги, твоя тысячная охрана?
Никонов тонко, заливисто засмеялся.
— Ну, почему же? У меня квартира и во Владике есть. Как раз возле «паруса», бывшего обкома партии. На седьмом этаже. Как у нас шутят, седьмое небо, двухъярусные квартиры. А у тебя, Тарас Федорович? На заводе в сейфе ютишься?
— Обижаешь, Сергей Васильевич. У меня на Рублевке в Москве квартира. И не сразу я ее выбрал. Сказать честно, с… с соответствующими структурами осмотрели, кто живет напротив с той и с этой стороны. На расстоянии до трехсот-четырехсот. — Он толкнул локтем Туровского, который молча слушал их разговор, продолжая улыбаться своей вечной всезнающей, печальной улыбкой. — Ну жить же охота, Валерий Ильич! А этих… снайперов… развелось. И оптика сейчас… А у тебя как?
Валерий Ильич пожал плечами.
— Сам же знаешь. В старом доме на Тверской. Старая квартира. А тут… много ли мне надо?
— Конечно, конечно, тебе ничего не надо. — Ищук улыбался. — Слушай, Ильич, а давай не будем ходить вокруг да около? А давай тут и порешим.
— Кого порешите-то? — как бы пошутил, услышал издалека и застонал раздраженный до ослепления Хрустов. — Ничего у вас не получится. Я тут… с Вараввой… мы хозяева.
Но чернобровый Тарас Федорович словно и не услышал реплики Хрустова.
