— Это львы из зверинца Клеопатры, — сказал Цезарь, и в его голосе Татьяне Николаевне почудилось превосходство победителя.
Она стояла молча, не делая никаких попыток поднять к ним руку. Перед ней были хищники, покоренные, но не сдавшиеся, полные презрения, а не смирения, несущие сквозь века свой львиный взгляд на Рим и Египет, а заодно и на нынешнюю цивилизацию.
— Впечатляют?
— Впечатляют.
Татьяне Николаевне показалось, что Цезарь нарочно зачерпнул из чаши воды и плеснул одному льву в черную морду.
— За что ты ее так не любишь? — спросила она.
— Кого? — Он сделал вид, что не понял вопроса.
— Последнюю царицу Египта.
Он помолчал.
— Ты правильно догадалась, что я ее не люблю. За что мне ее любить? Она убила бы меня, чтобы поставить над Римом своего наследника, которого объявила сыном Цезаря. Пока он не вырос, она правила бы и Римом, и Египтом сама. Представляешь, в республиканском Риме египетское правление? Начались бы новые войны. Юлий недаром объявил наследником меня, а не ее сына.
— Что же ты сделал?
— Убил всех, кто мне мешал. Жаль, не удалось в цепях привезти в Рим Клеопатру, но ее сына я все-таки убил!
— Ужасно. — Татьяна Николаевна смотрела на Цезаря. В его глазах горел безумный огонь. — На крови ребенка ты выстроил свое императорство и гордишься, что тебя называют Божественным Августом!
— Разве не так же сделал ваш Ленин с царскими детьми, чтобы у революции не было других наследников, кроме него?
— А! Значит, ты все-таки знаком с нашей историей?
— Только с тем, что касается этого эпизода. Не поступи я так с Цезарионом, обязательно нашлись бы желающие оспорить мое право на правление. Должен тебе сказать, что других детей Клеопатры я не тронул.
Татьяна Николаевна смотрела на львов, на город, живущий внизу своей жизнью, и подавленно молчала.
— Бедные! — наконец сказала она. — Какие же мы все бедные!
— Кто именно? — высокомерно поднял брови Август.
— Да мы все! Люди!
— Неправда! Я был одним из самых богатых людей своей эпохи! — запальчиво возразил он. — Просто я не тратил ничего на себя, я раздал уйму денег бедным, я обогатил государство, я…
— Не перечисляй! — устало сказала Татьяна Николаевна. — На самом деле ты очень бедный. Ты такой же бедный, как и я, как и все диктаторы на свете и как вот эти бедные египетские львы! Пойдем! Я устала от всего этого и хочу домой!
— Но я не показал тебе еще самого главного льва! Он находится в Ватикане.
— Если можно, завтра! Сейчас у меня такое чувство, что я одна во всем мире! Твои сегодняшние истории не очень-то внушают оптимизм! Не обижайся…
Цезарь долго стоял, подставив под струю, бьющую из львиной пасти, коричневую ладонь, потом повернул к Татьяне Николаевне седую курчавую голову:
— Ладно, пойдем, провожу тебя в гостиницу. Можешь идти пешком?
— Могу…
И они пошли. О чем думал по дороге Цезарь, было непонятно, так как он молчал, а Татьяна Николаевна ни о чем не думала. Душа ее стала пустой, как испитая бочка, и в этом мутном и темном пространстве носилось впечатление, что мир в целом ужасен.
Добрались они довольно быстро. На повороте к гостинице им встретился фургон, в каких обычно развозят готовую пиццу, или детское питание, или фрукты. Почти наехав на них, фургон остановился, дверцы открылись, и с передних сидений одновременно спрыгнули Надя и здоровый негр Поль, чей кулак был размером с боксерскую перчатку.
Надя опять засверкала демоническим взглядом. В контрасте с копной желтых волос глаза ее казались огненными, как у дьявола. На этот раз она была одета в обтягивающую черную юбчонку и кружевную белую кофточку с короткими рукавами. На груди красовалось коричневое пятно — такое вполне мог оставить пролившийся кофе. Но несмотря на сверкающий Надин взгляд, начало разговора было довольно мирным. Огромный негр остановился рядом с машиной, скрестив на груди руки.
— А мы вас ищем по всему городу, — нейтральным тоном сказал он.
Надя подошла к Татьяне Николаевне поближе.
— Я так накинулась на вас вчера… — Надя тоже обнаружила знание английского, что было, в общем, неудивительно: в Европе люди часто знают по нескольку языков. Голос у нее был глухой и сильный, но глаза все-таки недоверчиво буравили Татьяну Николаевну. — Думала, хотите отбить у меня этого красавчика! — Она кивнула на Джима. Тот остановился, насупившись, чуть в стороне. — Но Поль объяснил мне, в чем дело. Он приезжал вчера ночью к Джиму и все узнал. Прошу меня извинить! Ты можешь выходить на работу сегодня вечером! — Она метнула огненный взгляд на бывшего мужа. — А то мне нечем будет расплатиться с квартирной хозяйкой!
Здоровенный Поль подошел к Джиму и отсчитал ему несколько монет.
— Твой вчерашний заработок. — Потом он подошел к Татьяне Николаевне и представился: — Поль.
Та осторожно улыбнулась и пожала огромную руку:
— Таня.
Она обрадовалась, что разъяснилось вчерашнее недоразумение и Джим получил какие-то деньги. Мысль о том, что скорее всего с ночи он ничего не ел, подспудно угнетала ее.
— Цезарь Август — мой экскурсовод по Риму, — сказала она тоже по-английски. — И великолепный экскурсовод!
— Тоже мне экскурсовод! — пренебрежительно хмыкнула Надя. — То на развалинах целыми днями сидит, то львов гладит! Все уши прожужжал мне со своими львами, а они поддельные!
— Как поддельные? — удивилась Татьяна Николаевна.
— Очень просто! Неужто они бы простояли на этом месте две тысячи лет?
— Они не поддельные! — вдруг чуть не бросился на нее Цезарь. — Они копии, но не подделки! Это разные вещи!
Татьяна Николаевна почему-то расстроилась. Цезарь все наступал на Надю.
— А что из настоящих древностей теперь в Риме не копия? Ну, скажи! — наступал он на Надю. — Памятник Витторио-Эммануилу? Конечно! — Он отвечал сам себе. — Он и был установлен всего-то сто лет назад!
— Да тише ты, чего привязался? — Надя покосилась на проходившую мимо группу туристов. Они посторонились, услышав шум и крики. С некоторым смущением Татьяна Николаевна узнала свою собственную группу, которую возглавляла Лара, в белой панамке и с розовым бантом на длинной указке. Она посмотрела на Татьяну Николаевну сердито. Группа проследовала мимо, а Лара задержалась.
— Я как раз хотела к вам сегодня зайти, — сказала негромко Лара. — С вами все в порядке? Девочки говорили, что вы плохо себя чувствуете? — Она пристально оглядела Надю, Джима и Поля и с неудовольствием поджала губы.
— Да, я себя действительно плохо чувствовала вчера, — робко ответила Татьяна Николаевна, движимая неистребимой привычкой советского человека перед всеми отчитываться. — И сейчас чувствую себя неважно.
— А это кто? — Лара показала глазами на живописную группу — двух негров, маленького и большого, и стреляющую глазами во все стороны замызганную итальянку.
— Мои знакомые.
— С такими знакомыми, — Лара наклонилась поближе к уху Татьяны Николаевны, — у вас могут быть большие неприятности! Имейте в виду!
— Имею!
Лара обидчиво поджала губы:
— У вас по расписанию сейчас ужин.
Ну не могла, не могла Татьяна Николаевна отправиться есть одна, хотя и проголодалась.
— Спасибо, но я не хочу есть.
— Как знаете! — Во взгляде Лары отразились одновременно и недоверие, и досада: неизвестно, чего можно ожидать от этой странной туристки. Жаль, что немолодая уже женщина вопреки добрым советам вляпывается в какую-то подозрительную историю. Несколько раз недовольно фыркнув, Лара удалилась организовывать ужин.
— Спокойной ночи!
Татьяна Николаевна собралась пойти к себе в номер. С голодухи — она ведь тоже ничего не ела со вчерашнего дня — у нее разболелась голова и во всем теле ощущались усталость и какая-то странная разбитость. Она хотела уже повернуться и уйти, но заметила вопросительный, устремленный на нее взгляд Джима.
— Ты больше не хочешь со мной встречаться? Ты мне не веришь из-за того, что львы оказались ненастоящими?
— Давайте поедем все вместе завтра в Ватикан! — предложила она. — Говорят, там есть еще один лев, самый настоящий! — Татьяна Николаевна увидела, как сразу посветлел взгляд Джима и как насупилась Надя.
— Билеты туда стоят уйму денег!
— Вот Джим сегодня и заработает! — объявил Поль. — Поехали за цветами! — Своей огромной пятерней он сгреб за шиворот бывшего императора и, не давая тому вывернуться, поволок к машине.
— Я утром зайду за тобой! — крикнул Татьяне Николаевне Цезарь, прежде чем двери кузова захлопнулись. Надя забралась в кабину, Поль завел двигатель, фургон развернулся и уехал прочь.
— И что же ты все смотришь! — сказала Татьяна Николаевна Христу, который был свидетелем этой сцены, и, рассердившись неизвестно на что, прошла под арку.
