А как Тамара Евгеньевна язвила, что, дескать, «ничего у вас с Аллой не получится»! Она — молоденькая девчушка, и что, собственно, воспитатель «пристаёт»? И научные мои потуги (так и сказала, — потуги), ни к чему не приведут, — способности, мол, не те. Ох, и натерпелся же, в своё время, от суки! А как в «Вечерку» устроился, сразу заткнула язык…».
По лестнице, шариком, скатился, отчего-то, багровый Сергей Николаевич.
— Вот скоты! Директор я или нет?! Я им покажу демократию! Развалить хотят, годами налаженный, порядок… А этим олухам, студентам, только дай немного слабину, разом на шею сядут! Ну, че идём?
По дороге в гор. сад, «ревнитель порядка» слегка успокоился и вновь, как ни в чем не бывало, принялся откалывать шутки:
— Сейчас хапнем, по 100 граммов, для настроения и храбрости… А лимпомпосики, думаешь, просто так сидят на скамейках, и пиво дуют? Нет, брат! Нас поджидают, кролики! Но запомни, та, что покрасившее — мне! А первым ты подойдешь знакомиться…
Сунулись в ближайший киоск. Водка «Батюшка»… Оригинально! Приняв на грудь, не спеша тронулись, «окрылённые», по аллеям. Но Михаил, сегодня, был не в ударе. Компаньон — напротив.
— Мои юные друзья! — подсел к двум приглянувшимся дамочкам. — Что заставило, в столь дивный вечер, сидеть одиноко и скучать? Может, и мы, — на что, сгодимся?
— Дяденька, что нужно-то? — разом, насупились девчонки. — Сидим, никому не мешаем, так и не мешайте разговаривать!
— Нашел тоже, к кому привязываться, болван. К малолеткам! — зашипел Михаил, оттаскивая зарвавшегося донЖуана. — Ищи «юных друзей», да только постарше!..
«Охота» в этот вечер была, как назло, неудачной. Одни «лимпомпосики» были натуральными «воронами», по словам директора; другие, — слишком молодыми или «старыми жабами». Искатели приключений, бродили уже два с лишним часа.
Неожиданно, ближе к десяти, налетели, на идущую навстречу, привлекательную парочку подруг. Обе были подшофе. То, что надо!
— Мои юные друзья! — начал, было, Сергей Николаевич, но напарник уже брал, под руку, одну из дам. Сад скоро закрывался, времени оставалось в обрез.
— Что изволите пить? — и хотя, уже стало темнеть, тут же, приобрели всё, что нужно и расположились в дальнем углу парка.
Сначала, воодушевленный Михаил, как всегда бывало, выразительно читал свои стихи. А потом, когда «клиенты» были «готовы», без обиняков, предложил:
— А не поехать ли, друзья, к Сергею Николаичу на хату и не продолжить, вечеринку, в гостеприимных стенах?
— Не-ет, нам домой надо! — заявила та, что постарше. — Давай-ка, Лена, собираться, а то совсем темно стало, время позднее!
— Ты, как хочешь, а я поеду! — пьяная Лена, краем рукава, опрокинула стоявший на скамейке стакан. — А у вас музыка есть?
Мужики переглянулись, — что, мол, делать-то будем? — третий лишний! Все вчетвером, пошли по направлению к выходу из парка. Подруга Лены быстро исчезла, — видимо, не впервой оставляла, желавшую дальнейших развлечений товарку.
— Ну, че Игнатич, мы, наверное, пойдем… Не переживай! Не хочет Лена ехать к тебе… До встречи, звони! — Сергей Николаевич, обняв подругу, двинулся на троллейбусную остановку. Михаил, как побитый пёс, подавленный, — свернул за угол.
«Домой ехать?.. В это чертово одиночество?.. Впрочем, деньги, вроде, остались. Куплю-ка водки, — не так, хоть хреново будет!» — пересчитав смятые червонцы, зашел в ближайший супермаркет.
«Что же, в конце концов, может означать каузальная разноуровневая связь? И что характерно, Берлин в своём «Очерке», в котором изложены основы теории, упоминает о ней, всего лишь, в одном месте, имплицитно, — сразу и не заметишь! Если учесть, что биологизаторство преследовалось в СССР, и «еретика» сослали, поэтому, сюда на Урал, — ясно, что он был вынужден писать «между строк», тщательно скрывая истинное положение вещей в теории…».
Михаил уже третий час ломал голову, сопоставляя высказывания Берлина то в одном, то в другом местах книги. Знаменательно то, что «Очерк интегрального исследования индивидуальности» являлся, своего рода, лебединой песней ученого, который заканчивал его, уже на смертном одре. Борис Борисыч был, кстати, последним учеником основоположника психологической научной школы, и приходил в больницу к Берлину для того, чтобы, разрешить неотложные вопросы диссертации. Защищался Николаев в Москве, по специальности «Психофизиология», и сейчас он, по сути, является единственным в городе, так сказать, физиологически ориентированным психологом-специалистом, способным заткнуть за пояс всех этих выскочек из пединститута, претендующих на реформирование теории, под лозунгом, дескать, её «дальнейшего развития»…
«Подумаешь, какие-то темпераменты изучают! Сангвиник, холерик, меланхолик… Это мы в институте проходили!» — разочарованно думал Михаил, тогда еще молодой человек, только познакомившийся с Борисом Борисовичем, без году неделя, кандидатом наук. Но постепенно, вгрызаясь в психологические и психофизиологические труды, стал понимать всю сложность и неоднозначность предмета. Казалось бы, какая здесь, в провинциальном уральском городе, может быть наука? Науку делают в Москве, Ленинграде… Но выяснилось позже, что именно в провинции, на отшибе, вершатся судьбы нового, оппозиционного официальному знанию, учения о человеке. Причем, во всём многообразии его индивидуальных свойств: от морфосоматических, биохимических, до личностных и социально-исторических.
Такого целостного, интегрального изучения человеческой индивидуальности, наука, ни у нас в России, ни за рубежом, еще не знала. Пионерский характер интегрального исследования дополнялся, кроме того, еще и концепцией индивидуально-типологических различий людей по темпераментам, характерам, способностям, а не только воззрениями на человека, взятого, так сказать, вообще. Базировалась же, теория Берлина на учении И. П. Павлова о высшей нервной деятельности и её типах.
Разумеется, поначалу Михаил и предполагать не мог, что отвлеченный, сухой и сложный научный язык может отражать, в действительности, самые животрепещущие и вечные проблемы личной и общественной жизни людей. Понимание пришло потом, когда молодой ученый попытался на бумаге выразить свои мысли. Для сего надо было, в известном смысле, созреть в ходе объективного развития личного познания. Не давала покоя мысль: почему люди эгоистичны? Почему они, в связи с этим, постоянно лгут себе и другим? Способны ли, преодолеть собственные жадность, зависть, сребролюбие, стремление к власти и прочие пороки? И это притом, что Михаил, воочию, видел всю несуразность коммунистических лозунгов и действительную жизнь «советского общества». А затем, после падения СССР, жуткий беспредел, опять же под вывеской эффектных призывов к «Возрождению», «Свободе и демократии» и т. д. и т. п.
Господи! Так ведь ничего, по большему счету, не меняется в мире! Народ как страдал, так и страдает, что при царизме, что при коммунистах, что при демократах. Никакой социальной справедливости, как не было, так нет. Почему? Каковы подлинные причины этого?.. Да и сам «простой народ», весьма и весьма далёк до нравственного совершенства. «Люди холопского звания — сущие псы иногда…». Ни религия, ни философия, ни любые другие нравственные императивы, ни закон не могут сдержать алчущей порочной толпы! И опять, обман самих себя в повседневной жизни, со страниц литературы, в СМИ, с политических и конфессиональных трибун! Нравственный идеал недостижим. Ни для кого. Все грешны… Стремление к нему не даёт, фактически, никаких ощутимых результатов. Деньги, деньги, деньги… Вещи, вещи, вещи… Да и так называемые «творцы», ревнители, дескать, высокой морали, — те же самые животные, с их неистребимой жаждой первенства, власти, превосходства над другими!
Как же ему, Михаилу, жить без высшей цели, идеала, покуда кругом одни звери о двух руках, о двух ногах, да и сам он, такое же животное? Получается замкнутый круг, из которого выхода нет. А жить-то ведь, дальше как-то бы надо…
…Озарение пришло неожиданно. «Теперь я понимаю, что подразумевал старик под каузальной связью, между различными уровнями индивидуальности! Этим, Берлин хотел подчеркнуть, — что они имеют одно значение, однозначны, вернее — тождественны. А покуда так, личностные и психосоциальные свойства — есть свойства человеческого генотипа, — поскольку равнозначны наследственным переменным и нервной системы, и темперамента. Вот, что Берлин хотел сказать, но выразил сие имплицитно, прикрывшись статистической связью! Да это ключ к пониманию всей теории! Экспериментально и математически подтверждено, что индивидуальность человека — генотип, животное, особь. А отсюда, можно перейти к интегральному исследованию самого общества, — т. е. с позиций интегральной генетики. Вековые проблемы Познания будут, наконец, разрешены. Мы дадим фору, всем фарисейским политическим, философским и религиозным доктринам! Человечество, наконец-то, стоит на пороге, адекватного и полного, понимания самого себя и Культуры!».
