Пока Клячкин ополаскивался, Федот проверил все розетки, вытяжку, особо осмотрел горшок с увядшим алоэ. Простукал стену, на которой висел портрет Солженицына работы Сидура. Неплохой, кстати, вполне узнаваемый. Федот снял его с гвоздя и еще раз стукнул по стене. И снова что-то звякнуло.
Дождавшись Клячкина, Федот первым долгом обратил его внимание на подозрительный звон в стене. Тот усмехнулся в мокрые усы и ткнул пальцем в стену.
– А-а! – завопил он, увидев перед собой огромное, ни на что не похожее существо.
– Это гу-Петрянский, – успокоил его Федот, – сейчас мы с ним расправимся! А ну-ка, надувная бестия, выходи!
– Не могу, – скулил Петрянский, – разве ты не видишь, во что я превратился!
И верно, оставаясь совершенно бесцветным, он увеличился раз в пять.
– Стучишь, гад! – потряс его Федот за лацкан пиджака. Из Петрянского посыпались золотые монеты.
– Мужчину проглотил, – хотел было сказать Федот Клячкину, но тот куда-то подевался.
– Да не стучу я! Сам подумай, на что мне тридцать сребренников, когда из меня сыплется золото. Я теперь дойная корова органов!
– Детей пожираешь? Стариков не щадишь?
Посыпалась штукатурка, и Петрянский вылез из стены целиком.
– Я тебя не боюсь, – сказал он и тотчас наклал полные штаны золота.
– Сколько же ты мужиков сожрал! – воскликнул Федот.
– Трех кандидатов философских наук съел, со вчера несет. Кругом требуют – испражняйся, а сами по сторонам шарахаются. Был бы я надувным, как раньше! Встал – надулся, лег – сдулся…
– Пой, птичка, пой! – сказал Федот. – Зачем к Клячкину замуровался?
– Привычка, отец, вторая натура, – сказал Петрянский и раззявил пасть.
Превратившись в змею, гу ползло за Федотом. Федот влез на шведскую стенку. Гу куда-то уползло.
Федот слез со шведской стенки и направился в кухню.
Клячкин чистил апельсин перочинным ножом.
– Старик, – рассмеялся Клячкин в распушившуюся бороду, – у тебя глюки. – Клячкин сжевал дольку апельсина. – А для нашего брата нет страшнее опасности, чем угодить в дурдом.
– А ты пойди в комнату и посмотри на стену! Осторожно, там может быть змея!
– Там все в порядке, только вот это что такое? – Он разжал кулак, на ладони сверкал слиток золота.
– Это какашка гу-Петрянского.
– Это провокация, вот что это такое. Тебя заслали органы! Схватив со стола записную книжку, он выбежал из дому и запер Федота на ключ.
«И зачем я сюда приперся!» – подумал Федот и вспомнил – импортные соски!
Набравшись смелости, он подкрался к комнате. Стена была без единой выщербины, все было в полном порядке.
«That is strange, I haven’t seen that before», – послышался голос Клячкина за дверью. 1
Вместе с ним прибыли два иностранца с портативными магнитофонами.
– That’s him, – указал Клячкин на Федота. – He works for them. 2
– It seems to be OK, – сказали иностранцы, указывая на стену. – Maybe it happened because of flying saucers, – пожали они плечами и подарили Федоту и Клячкину по пачке жвачки. 3
Не зная ни слова по-английски, Федот нарисовал иностранцам пустышку и бутылку с соской.
– OK, – сказали иностранцы и подарили Федоту две бутылки, четыре соски и одну пустышку.
«Молодцы, с собой носят!» – похвалил их Федот.
45. Матери нужно питание. «Бедная ты моя», – вздохнул Федот, увидев Машу, выходящую из дверей роддома. Бескровные губы, опавшие щеки, ножки-спички. Федот никогда не видел Машиных ног на свету, зимой и летом они были обуты в кирзовые сапоги, но он знал, что ноги у нее прямые и тонкие.
Пекин принял из рук жены кричащий сверток.
«Вам радостно в кругу близких и любимых жить, а у меня тоже были дети. Все в мире непрочно, как сон мимолетный, все мимо и мимо летит…»
– Здравствуйте, – сказала Аня Федоту. – Мы с Тимошей вам очень благодарны.
– Вовиком назовем, – предложил Пекин, – чтоб не выделялся.
– Нет, это в честь отца.
– В честь какого отца? Ты и в лицо его не помнишь!
– Это ничего, – спокойно возразила Аня и отняла кружево от лица Тимоши, – он был, и я его любила.
Ребенок тихо сопел, тонкие светлые ресницы отбрасывали игольчатую тень на щеки с золотистым пушком.
Дома Аню ждал сюрприз – мебель переставлена, комнаты вымыты.
– Заживем, – потирал Пекин руки, – ты, батя, будешь теперь с ребенком сидеть, а Нюся малек оклемается и на работу выйдет. Прибежит, сиську даст, и снова к станку. Так что, можно сказать, ты с неба на нас свалился. Только имя у тебя подозрительное – Федот. Аня-то у нас Тимофевна. – Зря ты только на барахло тратился, лучше б привез пол-литров столичных.
– Пить вредно, – урезонил его Федот, переживая за Аню. «Он ее недостоин», – восставало отцовское сердце.
– Детдомовские, батя, это клад! Была у меня до Нюси маменькина дочка, не к ночи будь помянута. А Нюся – на все руки мастерица, и подштопает, и обед сообразит из ничего.
– Про «ничего» забудь, – сказал Федот. – Матери нужно питание.
Федот изучил доктора Спока. Из продуктов, им рекомендуемых, в Пестове, кроме молока, ничего не было. И Федот подумывал, не перевезти ли Аню с ребенком в Москву.
– А я, Анечка, пустышку импортную достал и бутылки с сосками, небьющиеся.
– Так себя обеспокоили, – улыбнулась Аня. – Я теперь сама соска.
– Но не пустышка, – заржал Пекин. – Воду тоже в чем-то человеку надо давать, верно, батя?
– И очень важна стерильность, – сказал Федот.
Аня кивнула и смежила усталые веки. Ее пышные волосы были затянуты в узел, молоко просочилось сквозь ситцевую блузку, и Аня закрыла грудь руками.
– Живите дружно! – Федот встал, но Пекин усадил его на место.
– Видал-миндал, батя съезжать надумал, – пожаловался жене Пекин.
– Побудьте, – попросила его Аня. – Мы все прекрасно уместимся.
Туго перепеленатый Тимоша блаженно спал. Призыв доктора Спока не пеленать детей до Пестова пока не докатился.
46. Наземный космонавт. Светало. Помахивая чемоданчиком, Федот шел к станции.
– Я иду к тебе по шпалам, моя родная альфа и омега…
– Ты вошел в мое сердце квартирантом, и стал в нем полновластным хозяином, – отозвалась Маша. – Пройдут года, и будем мы неразлучны за гробом. А здесь меня унизили и придавили, как червяка.
– Да полно, Маша, у тебя здесь внук родился!
В привокзальной забегаловке наливался портвейном мужик в полушубке.
– Наземный космонавт, – представился он Федоту.
Федот вынул из чемоданчика заначку.
– А закусь? – просипел наземный космонавт. Закуси у Федота не было. – На меня теперь управы во всем белом свете не сыщешь, – сообщил он, – били, колотили, об лед головой жахали. Я все этому У Тану выскажу, – цыкнул мужичонка единственным зубом. – Пусть берет под защиту ООН! Ты знаешь, кто я такой? Я – начальник станции.
– А где твоя станция?
– Где, где, у тебя на бороде! Билета нету – давай в тюрьму. Пущай воротила Объединенных Наций ответит мне на один вопрос: сколько орденов получил бы я, если б меня на войну пустили. Про нейтронную бомбу буду с ним говорить. Это ж страшная ужась. Людей уничтожает, а бутылки не трогает. Пить некому станет.
– К У Тану едет, – послышался знакомый голос, – да никак не доедет!
Это была Кланя. В белой наколке и переднике.
– Стыкнулися мы с вами, Федот Федотович. – Кланя подсела к столику. – Что ж вы мою деревню на ноги поставили, Ваню Белякова под монастырь подвели?
– Притягательная ты дамочка, – сказал Федот и положил руку Клане на колено.
– Пьете без закуси и глупости говорите! – Кланя ушла и вернулась с солеными огурцами. – Ваня-то холодильник уставил Вере списанный, оно и всплыло. А без Вани деревню нашу заколотят.
– Плесните начальнику узловой станции, – попросил наземный космонавт и подставил стакан.
Федот удовлетворил его просьбу, и тот, выпив водки, захрипел с открытым ртом.
– Ты, Федотушка, куда ни ступишь – везде от тебя неприятности. Вот старика угробил. Он ведь зашитый. Ему водки никак нельзя.
– Я – начальник узловой станции, – прохрипел наземный космонавт и упал со стула.
Федот склонился над ним, приложился ухом к вонючей рубахе. Старик не дышал. Кланю как ветром сдуло.
Обшарив карманы старого засаленного пиджака, Федот нашел потрепанный паспорт.
«Тимофей Васильевич Белозеров», – прочел он.
– Немедленно оживить, немедленно! – Зажав нос, Федот склонился над бездыханным телом Тимофея, вдохнул воздуха в его беззубую пасть. – Дед, дедуля, – тряс его Федот в отчаянии. – Что они с тобой-то сделали…
«Куда теперь с ним? – думал Федот. – Разве что в Пестовскую больницу. А что если это плохо отразится на Ане? Понервничает и потеряет молоко. Скроем, выхода нету», – решил Федот.
Кланю он нашел в кухне, спящей за столом.
– Чё вам надо, ну чё вам все время надо, – зевнула она. – Сами дел наделаете, а потом выручай вас…
