Подождите, дети мои; если это и неправда, то все же так красиво! А красота есть отблеск Правды. Нет-нет, вы нисколько не изменились, пребывая в вечном детстве. Вам еще рано видеть влюбленные пары. Может быть, все по-другому. Своим возвращением вы губите нас. Жизнь отливает известково-белой волной и проливается на землю отвратительным месивом. Четыре наших реки несут мертвых бегемотов. Дома изрыгают из себя мебель многокилометровым потоком: стулья, кровати, вешалки, колыбели, конторки. В окнах видны горожане, сдирающие кожу со своих лиц. Эти кровавые маски, уносимые ветром, падают на голову прохожим, на лошадей, на голубей. Девочка стряхивает старческую кожу, попавшую ей на туфельку. В темных углах слышен стук когтей. Пчелы соорудили лабиринт из меда. Тем, кто прилипает к его стенам, опустошают глазницы и устраивают в них маленькие соты. Нет ни улиц, ни проулков. Земля покрылась глинистой массой. Воздух распался на пластины, которые двигаются вплотную к почве, обрезая нам ступни. Женские груди взрываются. Лишь от вас зависит, сохранится ли это непрочное равновесие. Идемте выше по течению времени, забудьте пока брачные дела. Признать существование другого — значит отказаться от себя; но в тот момент, когда нужно отдавать, вы принимаетесь искать. Вы еще неспособны отвергнуть Ничто, и пустоту тоже. Солнце умирает, теперь оно — точно уголек. Скорее, туда, дальше, к школьным годам. Вот старая учительница — она так вас любит.
— Дети!
— Сеньора, вы здесь? Как вы нашли нас в этом сумраке?
— Да что вы, сейчас ведь солнечный день! Повсюду цветы. По земле бегут пахучие тропки.
— Неправда, сеньора. Вы знаете, что дорог и проходов не осталось. Все вокруг — болото. Разве не видите, как мы тонем?..
— Нет, мои родные ученики: все залито светом. Вдохните аромат, разлитый в воздухе. Школа, как и деревья, растет из земли.
— Кто способен видеть в этом мраке?
— Уже светает. Пыльная буря кончилась. На крыше школы расцвел цветок с чашечкой семиметровой ширины. Пойдемте со мной, я научу вас быть невидимыми.
— Нам холодно. Поддувает. В стенах нет окон.
— Терпение. В подвале есть окно, которое выходит в землю. Школа растет, скоро окно окажется на поверхности, и мы увидим через него цветущую местность.
— Да, школа растет, но только вниз. Подвалы обратились в корни, мы спускаемся в темные галереи в поисках выхода. Какие - то неясные фигуры замышляют вторжение, мы слышим их смех и бег в темноте. Пока мы движемся, эти проворные твари роют ходы, и те расширяются до размеров тоннеля метро. В один прекрасный день они захватят верхние этажи школы, завладеют классными комнатами, и мы никогда больше не увидим солнца! Спасите нас, сеньора!
— Перестаньте страдать. Я знаю путь и выведу вас из подземелья!
— Смотрите, учительница: они снова пускают корни у нас на подметках. Такие быстрые! Стоит только поставить ногу, как они тянут вниз, мешая идти. Мы теряем целый день, срезая их, но все бесполезно.
— Пусть шаги ваши будут уверенными. Когда вы действительно хотите идти вперед, они слабеют и гибнут. Если вы умеете хотеть, продолжайте! Лошадей хлещут, пока те не научатся прыгать через барьер. Все ваши муки призваны наставить вас на путь освобождения. Поднимайтесь вместе со мной! Смелее, трусишки!
— Нет! Мы не хотим! Цветок на крыше увял. Вновь спустилась ночь. Скоро вокруг будет сплошная пустыня. Нам лучше. Мы привыкаем к глине и — как здорово — в те редкие мгновения, когда блещет свет, мы тоскуем по мраку болота. Кротам сияние приносит боль. Поднимайтесь наверх без нас. А мы останемся под землей.
Дети мои, зло неизлечимо! Ваша вера слаба, и все изменилось. Чародей нарушил границы. Настало царство потемок. Верьте, умоляю вас, вера — всего лишь дело выбора: из двух иллюзий должна выжить та, что прекраснее. Но вы предпочитаете погасить солнце и запереться. Да, мы преображаемся — бесповоротно. Я прикована к операционному столу и агонизирую. Ваш отец потерял левую ногу, вместо нее — протез. Вы одни, ночью, заперты в черном доме и жалобно кричите: «Нет, мама! Не хотим сидеть в темноте, прижавшись друг к другу, нам нужно немного тепла; не гаси, пожалуйста, свет, потому что во тьме мы уходим в себя, а там, внутри — одна лишь ужасающая пустота. Сколько будет три минус три? Что такое время? Почему нам не уйти? Почему не вырасти? Почему не заполучить желанную для нас женщину? Почему мы — пленники этой комнаты? Где выход? Где решение? Нет, мама! Не уезжай в театр, не привязывай нас, чтобы мы не свалились с кровати. Мы ведь маленькие, мама! Не затыкай нам рот, чтобы мы не плакали, пока ты часами смотришься в зеркало; и хотя у нас жар, ты отправляешься в театр — обновить только что сшитое платье. А мы остаемся, веревки удерживают нас во тьме. Невидимая служанка скребется в дверь, чтобы напугать нас; мы плачем! А она, с испачканными ладонями, трясет кротом, которого выкопала в саду! Нет, кормилица, не надо, не подноси крота к нашим лицам, мы не можем двинуть рукой, мы привязаны, а этот зверь выцарапает нам глаза!.. Мы писаем от страха, слыша хохот служанки; а ты, в огромном театре, притворяясь, рассказываешь о любви к своим детям, чтобы мужчины поверили, что ты — лучшая мать на свете!» Дети мои, вы навестили меня в больнице, сели у кровати-распятия и сказали только: «Ты должна радоваться нашему злопамятству, ведь оно одно теперь связывает нас с тобой!» Какая страшная жара! Сорок один градус, и температура поднимается! Это конец. Что-то колет меня изнутри и подсказывает: пришло время умереть. Я почти не вижу. Где шкаф? Боже, дай мне сил дотянуться до одежды. Алый шелк, зеленые перья. тонкая ткань облегала мое тело, как горячие руки, и муж рычал: «Шлюха! Хочешь соблазнить всех мужчин! Подумай о детях. Не смотри ни на кого. Опусти глаза. Бесстыдница! Соблюдай свой долг!» Да, я признаюсь во всем. Я виновата, сильно виновата. Жар у меня в животе. Я сдерживала себя весь день, а ночью царапала его бесчувственное плечо. Я боролась изо всех своих — немногих — сил, но откуда - то из глубины меня пробивалась эта кошмарная похоть. Какой стыд! Я зажимала себе рот, чтобы не завыть. Мое нёбо высохло. Сердце перестает биться. Но, в конце концов, какая разница? Что мне нужно? Я все время навязывала себя семье, заставила всех поверить, что без меня им не прожить. На самом деле я всегда была ненужной. Незаменимых нет. Никто не имеет значения. Я была лишней. Бесполезная в бесполезном мире. Ха-ха-ха, милый, не целуй меня в шею, мне щекотно! Хватит. А то я засмеюсь так громко, что разбужу детей. Они расскажут все мужу, и тебя придется спрятать в шкаф. Нет, не уходи, у меня есть кое-какие сбережения. Открой ящик стола. Ты доволен? Поцелуй меня. Я умираю. Обними меня крепко, милый, я задыхаюсь. Ты мне так нужен. Ты молодой. А-а, кровь изо рта! Поклянись, что никому не расскажешь. Я дрожу. Все соседи на меня смотрят и делают непристойные жесты. Воздуха! Ты издеваешься надо мной!..
— Дайте умереть спокойно! Что вам здесь надо?
— Я твой муж. Я имею право видеть твой смертный час. Вот тебе подарок: золотой перстень, покрытый свинцом.
— Вечно ты не вовремя. Когда я хотела тебя, ты отстранялся, зарывшись в книги. А когда не хотела, ты ластился ко мне, ласкал волосками, что растут у тебя из ушей. Зачем мне сейчас перстень?
— Перед тем, как уйти, прости меня.
— За что?
— За ногу.
— Но, милый, я привыкла к ней.
— Неправда. Я знаю, каким разочарованием для тебя было видеть меня упавшим с лестницы в первую брачную ночь.
— Ну да, такая нелепица! Я любовно раскрыла тебе свои объятия, я вся была твоя, вся в облаках и вдруг шлеп! Я открываю глаза, а ты катишься вниз. Неуклюжий!
— Я поскользнулся, милая, и от этого остался хромым. Я выл от боли под лестницей, а ты смеялась, белая как смерть. Я хотел исчезнуть навсегда. Смех, да и только!
— Не горячись.
— А эти глупые шутки, совершенно детские, которыми ты мстила мне за мое увечье? Помнишь, как ты налила воды в протез, чтобы он поскрипывал? Иккк… Иккк. Ха-ха-ха! Иккк. Прости меня за ненужное присутствие рядом с тобой все эти годы. И почему я считал тебя источником всех своих бед?
Хватит! По-моему, я жила до всего этого. По-моему, однажды, в другом месте, я встретила кого-то, кто мог быть моим братом, и мы разговаривали, не прибегая к словам. Может быть, во сне. Мы были двое в одном. У нас не было тела, и потому мы страдали. Затем мы разделились, и нас очень почтительно обтянули кожей. Я чувствую себя калекой. Я что-то забыла. Что мы делаем здесь? Как нам удалось столько всего изменить? Нить порвалась навсегда. Наша плоть смешалась с землей. Наши крылья слишком тяжелы. Нам больше не взлететь. Сколько лет мы живем вот так, не своей жизнью? Сколько раз возвращались к одному и тому же?.. Бедные мои дети, вы позволили Чародею одержать победу; все потеряно. Этот великолепный мир распадается. До того, как цементные здания, бесконечная ночь, военные патрули, яркие экраны, передающие речи для тысяч детей, и глухой ужас захватят любимый город, выройте рядом с истоком четырех священных рек могилу и опустите туда два наших тела, тела ваших родителей, у каждого во рту — горсть семян. Мы бережно хранили их с самого начала. Настанет день, рухнет царство мрака, и на этом месте вырастут деревья, плоды которых никогда не станут запретными для вас.
