– Да хочу Дуньке за палку отдать! – кивнул в сторону дятлика Мишаня.
– Да-а-а-а?! – мечтательно произнес Барабас. – Да я бы Нинель, – покумекал он, – служебно-розыскную собаку отдал бы, – сам уже налил второй стакан. – И не уговаривай! Больше не буду! – выдохнул воздух в сторону Кумохи, у которой сразу кругом пошла голова, и опрокинул в себя чудесный напиток.
Дятел пробил на доске: «За дам!» Прапорщик же перевел текст как: «Задом!»
– Тю-ю! Гомик пернатый! – налил себе третий стакан и отправил его в марш-бросок за вторым.
– Вы бы хоть закусили, товарищ прапорщик, – подсунул ему огурец Мишаня.
– После третьей – не закусываю! – налил четвертую порцию и глянул на задумавшегося дятла. – Не успевает за нами… Не стало у личного состава смекалки, – вытянул еще один стакан и занюхал огурцом, чтоб все в организме утрамбовалось.
«Первая – колом, вторая – соколом!» – чуть припозднив-шись, простучал радист.
– Ага! А третья – дятлом!.. – харкнул в его сторону прапорщик-лейтенант.
– Ты смотри, бескультурье… в птичку плюет, – осудила поведение гостя Кумоха. – Не-е-т! Добби так бы не поступил, – тоже взобралась на шифоньер.
Обидевшийся дятел сел рядом с ними.
– Пошли к костру! – чуть заплетающимся языком приказал Барабас и полез обниматься к Мишане. – Ну за что я тебя так люблю, ефрейтор Бурундуков? – даже всплакнул от обуревавших его чувств.
Бобик, конечно, увязался за ними и не прогадал, столкнувшись на поляне со своей мохнатой пассией, деловито трепавшей за штаны мужика в тюбетейке.
«Жучка-а! Я тебя люблю! – млел спаниель, наблюдая за овчаркой. – Какая масть… какой экстерьер… Я щас, ей-богу, закричу-у, – запела его душа песню известного барда, – я, Миш, такую же хочу-у…» – закончил куплет Бобик, трезво подумав, что со словом «Миш» хорошо рифмуется «шиш!» «Не видать мне Жучки как своих ушей», – всхлипнул он, разглядывая процесс опознания и вытирая ушами глаза.
«Что за черт! – охренел Барабас. – Преступников уже четверо… Двое в тюбетейках и двое в шапках… – потряс он головой. – Во-о! Теперь все правильно… Ишь хитрецы какие… запутать меня хотели, – достал пистолет и пальнул в воздух.
Налетевшая невесть откуда тучка разрядилась молнией и разродилась дождем. В ответ на выстрел раздался трескучий раскат грома, и следователь, призвав на помошь своих учителей: Холмса, Мегрэ, Пуаро и мисс Марпл, ящеркой юркнул за дерево, где затих, подтянув к себе двумя руками пышную зеленую ветвь.
Пока прапорщицкий лейтенант, прикрываясь складками местности, перестреливался с тучей, выпустив в нее всю обойму и отогнав в район деревни Гадюкино, двое бомжей благополучно явили ноги.
Причем Хоттабыч по пути спер чью-то кружку, а Шапка-Ушанка и вовсе расстарался, прихватив подвернувшуюся в кустах бутылку с самогоном.
Латиносы залегли, прикрыв головы руками и уткнув носы в землю, а деревенские мужики с ворожеей, под шумок, сумели распить один чайник теплой самогонки.
Мишаня просто спрятался под ель от дождя, а Бобик, как истинный джентльмен, прикрыл своим телом испуганную меховую женщину, в результате чего через несколько месяцев она принесла овчарят с длинными висячими ушами.
Позже, в машине, следователь написал рапорт на имя вышестоящего начальства, в котором отметил, что в процессе опознания злоумышленников их подельники предприняли вооруженную попытку отбить задержанных, и в результате многочасового боя, в связи с тем, что силы были не равны, потеряв многих убитыми и ранеными, враги отступили, уведя с собой двух подозреваемых бандитов.
Газета «Тарасовский уголовный вестник» напечатала фотографии героического следователя в момент задержания отморозков, а ниже – портреты врагов народа, в тюбетейке и шапке-ушанке, предварив надписью: «Особо опасные преступники».
Прокурор г. Тарасова обьявил злоумышленников во всероссийский розыск, повесив на мерзопакостников все нераскрытые за пятьдесят лет преступления, числом более десяти тысяч. В отдельное производство выделил убийство президента Кеннеди – вдруг получится выбить командировку в Америку…
Кроме криминального оттенка, этот летний день имел и положительный, благоприятный вариант развития событий – отец Епифан вышел из запоя.
Маясь от изжоги, сухости во рту, повышенной потливости и головной боли, он мужественно отслужил заутреню и, не похмеляясь, несмотря на ярко выраженные симптомы болезни Паркинсона, готовился служить обедню.
– 0-о-споди-и! Прости мя, грешного! – каялся он перед иконой Вседержителя, страдая от угрызений совести, душевной подавленности и обшей ослабленности всего протоиерейского организма. «Ежели капля никотина убивает несчастную лошадь, то какую же скотину может покалечить та цистерна алкоголя, которую я выкушал за эту неделю?.. Стадо слонов сделает инвалидами, это точно…
Неисповедимы пути Твои, Господи! – активнее закрестил-ся он. – А еще, Господи, образумь собаку-диакона… и запрети ему искушать меня диавольским вожделением… Весь «Кагор» вылакали, грешники, крестить детей нечем, спасибо, рожают редко…» – в порыве покаяния рухнул на колени и крепко приложился к полу лбом.
Старушки вздрогнули от глухого удара и ощутили сотрясение церковных стен.
– Как дьявол батюшку-то корежит, – закрестились они.
Торговавший на паперти семечками дед Пашка рассыпал целый стакан, а безрукий нищий в бейсболке с длинным козырьком, закрывавшим лицо, выронил пять рублей. Воровато глянув на деда, он ловко ухватил монету выросшей из-под драной фуфайки рукой и через секунду вновь сделался инвалидом, в придачу попробовав поблажить – пустить пену изо рта и припадочно подергать головой. По опыту знал: дуракам больше подают.
Сидевший рядом с ним главный деревенский браконьер Филимон не обратил на соседа внимания и продолжал монотонно пиликать на гармони траурно-похоронный мотив, попутно показывая всем желающим спину с блекнущим флагом ВМС[7] России.
– Как у некоторых истинно верующих открываются раны на руках и ногах, словно от гвоздей, коими прибит был ко кресту Учитель наш, Иисус Христос, так у меня появляются на спине эти две перекрещенные синие полосы… Ждите беды, кто не одарит просящего милостыней…
Жители соседней Лопуховки, где не было церкви, щедро подавали страдальцу, а местные, наподобие бизнесмена деда Пашки, лишь иронично хмыкали.
«А что делать? – тужил полосатый аферист. – Деньга приходит и уходит, а кушать хочется всегда… Только вот рассасываться начинают… денежные полосы… Эх, хе-хе… Опять на охоту иттить придется…»
Нагулявшие за время родео зверский аппетит агенты ФБР подождали, пока бычара удалился к реке, сползли со столбов и помчались на базу в надежде чего-нибудь покушать, но, кроме навоза, съедобного ничего не нашли.
– Билл… Ну зачем ты вставил в ухо это кольцо? – задал нескромный вопрос напарник.
– Эх, Джеки-и. Если бы я знал?.. Подруга нашла его после того, как провел ночь с любовницей… Чтобы выкрутиться, сказал, что это мое… – вздохнул агент Билл.
– Видишь, к чему приводит вранье? – пожурил друга агент Джек. – Ну что ж, напарник, давай, как тогда, в городе… Русские люди не дадут помереть с голоду, – вышел он на воздух, столкнувшись с толстым, сопящим от ожирения Шариком, тащившим перепрятывать упаковку с галетами.
– Вот она, ворюга! – тоже увидел изнемогающую от переедания собачку Билл и помчался к ней, чтоб отобрать принадлежащее ему по праву добро.
Сил убегать у Шарика не было, к тому же он оскорбился, услышав, что полноценного кобеля приняли за неполноценную бабу, поэтому выплюнул пачку и деловито ее пометил, измарав упаковку. Последние дни он больше ел, чем пил.
– Ты смотри, зараза мохнатая, чего наделал… – склонился над галетами агент Билл, размышляя, что содержимое-то при всем при том не пострадало…
– Пошли, пошли, – оттащил его агент Джек, – а то станем, как те приятели в Тарасове, которые хотели нам помочь купить антенну.
Билл, чуть не плача, поплелся за другом, сжимая под мышкой словарь. Другой словарь нес его напарник.
Шарик, увидев, что все вышло по его собачьей задумке, к тому же придурки поняли, что он натуральный кобель, подхватил пачку и не спеша посеменил к стаду, так как Евсей назначил его старшим по пастбищу.
У дома шалопутовской Дульсинеи агенты остановились и долго наблюдали, как делавшая вид, что их не замечает, Дунька, сидя на крыльце, обрабатывала языком ложку с медом. Красный нежный язычок темпераментно облизывал ложку со всех сторон.
– Дуни-и-а-а! Ай ла-а-в ю-у, – заканючил агент Билл.
Положив словарь на траву, он прижал руки к сердцу, но заметил Евсея, решившего наведаться на поляну по поводу консилиума о тарелке, которую надежно заныкал в свинарнике под метровым слоем удобрений.
«Ишь, лаить хочет!» – подумал пастух, проходя мимо и делая вид, что видит их в первый раз.
