Глава XVI
Случилось так, что я был у Курилова, когда на прием пришла вдова Арончик — старая еврейка, за которую хлопотала его жена. Маргарита Эдуардовна попросила меня прервать аудиенцию, если я замечу, что министр устал или хуже себя почувствовал. После убийства Нельроде прошло четыре дня. Большую часть времени Курилов проводил в доме князя, на бдении у закрытого гроба, или на заупокойной службе в церкви. Похороны состоялись на пятый день.
Полиция арестовала нескольких предполагаемых сообщников террористки, и Курилов пожелал присутствовать на всех допросах этих, как он говорил, «чудовищ, этих кровожадных тигров в человеческом обличье». Двое из них были впоследствии повешены.
Он возвращался без сил, не разговаривал с домашними — только кричал на слуг и подчиненных. Удивительно, но со мной он был изысканно-вежлив и терпелив. Воистину — всесильный министр испытывал симпатию к своему врачу.
Вдове Арончик пришлось ждать, как и другим просителям.
Курилов принял ее в большой комнате, где я прежде не бывал. На стенах висели портреты, в витринах под стеклом хранились памятные подарки от Победоносцева и Александра III (на каждом была этикетка, как на аптечной склянке). Проникавший через приспущенные пунцовые шторы яркий свет казался окрашенным свежей кровью. Министр в белом мундире с крестом у ворота неподвижно сидел в кресле, положив руку на стол. Красный камень в тяжелом золотом перстне притягивал и поглощал свет. Курилов был очень бледен. В этом человеке было что-то варварское и жестокое, его вид поражал воображение.
Сара Арончик была маленькой, худенькой седовласой женщиной с крючковатым носом и провалившимся ртом. Она носила траур. Черное платье выглядело сильно поношенным, его явно не раз перекрашивали. Просительница сделала три робких шажка вперед и застыла, трепеща от почтения и священного ужаса.
— Вы вдова Сара Арончик иудаистского вероисповедания? — мягким тоном, каким он иногда говорил с подчиненными, к которым благоволил, спросил министр.
— Да, — выдохнула женщина. Ее сложенные на животе руки сильно дрожали.
— Подойдите.
Сара Арончик смотрела на Курилова, часто моргая, в ее глазах читалась покорность судьбе, но она как будто не понимала, что ей велят сделать.
Он прикрыл глаза, откинул голову на спинку кресла и с отсутствующим видом постукивал пальцами по лежавшему на столе письму.
Старуха молчала.
— Ну же, сударыня, — не выдержал Курилов. — Вы просили принять вас? Хотели со мной поговорить. О чем именно?
— Ваше превосходительство… я знавала вашу жену, Маргариту Эдуардовну… — робко начала она.
— Это мне известно, — сухо оборвал ее Курилов. — Думаю, сие обстоятельство никак не связано с вашим делом?
— Нет, — пролепетала она.
— Перейдем к сути, сударыня, мое время слишком дорого.
— Яков Арончик, ваше превосходительство…
Курилов кивком дал понять, что знает существо дела, но женщина ничего больше не сказала, и он со вздохом подвинул к себе папку.
— «Я, нижеподписавшаяся… обвиняю асессора второго разряда Петра Мазурчика… Гм!.. Гм!.. В том, что он совратил моего сына…»
Он усмехнулся, взял со стола другую бумагу и прочел вслух:
— «Я, нижеподписавшийся Владимиренко, преподаватель лицея… сообщаю, что Яков Арончик, шестнадцати лет, иудаистского вероисповедания, подбивал соученков на бунт и противоправные действия». Эти факты верны?
— Ваше превосходительство! Мой несчастный мальчик стал жертвой провокатора. Я донесла на Мазурчика — на его репетитора, он давал Якову те ужасные книги… Я вдова, я бедна и не знала, не могла знать…
— Никто вас ни в чем не обвиняет, — бросил Курилов, и его высокомерный ледяной тон заставил старуху съежиться. — Чего вы хотите?
— Я не знала, что он агент вашего превосходительства. Но этот человек донес на моего сына. Я бедная вдова.
Черные, в трещинах, руки старой женщины вселяли в душу ужас и отвращение. Курилов как завороженный смотрел на ее узловатые пальцы. А ведь их изуродовала не какая-нибудь редкая болезнь — просто тяжелая работа и возраст.
Министр нахмурился, нетерпеливо оттолкнул папки с бумагами и сказал:
— Ваш сын был исключен. Я рассмотрю дело и, если юноша искренне раскаялся, распоряжусь, чтобы ему разрешили продолжить учебу. Как явствует из отчетов, он был лучшим учеником в классе… Вы проделали долгий путь, что наверняка нелегко в вашем возрасте. Раз вы заверяете меня в благонадежности политических взглядов сына… — Курилов не закончил фразу. Я видел, что он нервничает все сильнее.
Женщина молчала, и Курилов кивнул, давая понять, что аудиенция окончена.
И тут она впервые подняла глаза.
— Простите, ваше превосходительство, но он умер…
— Кто умер? — раздражился Курилов.
— Он… мой мальчик… Яков…
— Ваш сын? Но как…
— Он убил себя два месяца назад, ваше превосходительство, от отча… от отчаяния… — пролепетала старуха и разрыдалась.
Она плакала, громко шмыгая носом, ее крошечное личико покраснело, увядшие губы дрожали, грудь сотрясалась от рыданий. Зрелище было жалкое и отвратительное.
Курилов побледнел, лицо его застыло.
— Когда умер ваш сын? — машинально переспросил он жестким, металлическим голосом.
— Два месяца назад, — повторила она.
— Так о чем же вы просите?
— О помощи. Мой мальчик заканчивал лицей. Он собирался мне помогать. Он зарабатывал пятнадцать рублей в месяц. Теперь я осталась совсем одна. У меня на руках трое маленьких детей, ваше превосходительство. Яков убил себя, потому что его выгнали из лицея, выгнали по ошибке. У меня есть письма от директора лицея, он подтверждает, что произошла ужасная ошибка, что книги и бумаги, которые нашли при обыске в комнате моего сына, подбросил ему Мазурчик… агент вашего превосходительства… он хотел получить сто рублей, но у нас этих денег не было. Мазурчик во всем сознался.
Она протянула Курилову бумаги, он взял их двумя пальцами, как грязную тряпку, и не глядя бросил на стол.
— Если я правильно понял, вы обвиняете меня в смерти сына?
— Ваше превосходительство, я всего лишь прошу о помощи. Ему было шестнадцать лет. Вы тоже отец, ваше превосходительство.
Она дрожала так сильно, что едва могла говорить.
— Так зачем вы явились? — сорвавшись, закричал он. — Разве я могу помочь вашему сыну? Он умер, да упокоит Господь его душу! Убирайтесь, вы не имеете права докучать мне, слышите? — гремел он. — Убирайтесь!..
Курилов не владел собой, в глазах у него плескался ужас, он так сильно махнул рукой, что письма полетели на пол.
Старуха отшатнулась, но повторила смиренно униженным тоном:
— Небольшое воспомоществование, ваше превосходительство, вы тоже отец…
Курилов махнул рукой:
— Ступайте, оставьте адрес в канцелярии. Я пришлю вам денег.
Он вдруг расхохотался и повторил:
— Уходите!
Она исчезла, а он продолжал смеяться странным нервным смехом.
— Мерзкая старуха, жалкая идиотка! — с отвращением и яростью повторял он. — Ладно, заплатим ей за сына… Разве подобные создания заслуживают жалости?
Я не ответил, и Курилов закрыл глаза, что было признаком внезапной усталости.
Я попытался угадать, о чем думает этот человек, вспоминал вдову Арончик и открывшуюся мне бездну человеческого отчаяния и глупости. Сам не знаю почему, но в тот день я впервые с ужасом подумал об убийстве этого напыщенного болвана.
Прошло несколько дней, и история со старой еврейкой начала приносить горькие плоды. Гибель князя стала для Курилова ударом, но он вряд ли тревожился о собственной судьбе. Этот человек был невероятно самонадеян и не понимал, что старик Нельроде одним только авторитетом своего имени прекращал многие интриги. В те дни Курилов не раз говорил мне:
— Он был верным другом… Человеком чести, на чье слово всегда можно положиться… Большая редкость в нашем мире, молодой человек… Уж поверьте…
Первые же анонимные письма лишили министра всех иллюзий.
Пока был жив Нельроде, Даль не мог развернуть кампанию против Курилова, как бы сильно ни хотел получить его место. Но теперь князь был мертв, и игра началась.
Даль поспешил распространить при дворе историю о том, что одна старая еврейка шантажирует министра народного образования, угрожая скандальными разоблачениями о «прошлом прекрасной Марго, которая в молодые годы жила в Лодзи, была третьесортной актриской и сделала тайный аборт у старухи акушерки, а та, узнав о ее блестящем замужестве, приехала в Петербург, чтобы поживиться». В доказательство своих слов он называл сумму, которую Курилов действительно передал вдове. После его женитьбы на Маргарите Эдуардовне в Петербурге на ее счет ходило множество неприятных слухов — теперь все выплыло наружу. Некоторые сплетни были, безусловно, правдивы: в молодости у Маргариты Эдуардовны — у Марго — было много приключений, в том числе связь с Нельроде. Последнее обстоятельство особенно сильно шокировало общественное мнение.
