— Но если из какой-нибудь квартиры попросят о помощи, он проснется.
— Ее всю вывернуло, и без помощи швейцара — она все равно бы спаслась.
— Я тебе скажу одну вещь, только ей не говори. Когда ты звонила в “скорую”, я быстренько осмотрела дом и застала швейцара, он доставал что-то из холодильника.
— Это я попросила лед, протереть лоб холодными тряпками, а то она вся горела.
— Это я знаю. Потом он вернулся к холодильнику, видно, заметил еду и что-то хотел взять, но, увидев меня, все бросил. Бедный мальчик.
— Бедняжка, даже от испуга голод не прошел.
— Люси, давно я не бодрствовала всю ночь, а теперь ворочаюсь, никак не устроюсь.
— Хочешь перекусить?
— Нет, Люси. Хотелось бы такого, о чем даже сказать не решаюсь.
— Хочешь прогуляться.
— Да, так чудно на улице, облачно, солнце глаз не режет.
— Ах, Нидия. Сил нет дойти до туалета, куда уж тут одеваться и выходить. Клянусь, давно хочу в туалет, но от усталости не могу пошевелиться.
— Давят на меня стены, Люси, воздух перекрывают.
— Скажи честно, боишься, что у соседки будут осложнения, жалеешь ее?
— Нет. Она сама себе это устроила, чего жалеть-то?
— Что-то ты темнишь.
— Не знаю, Люси. Даже если звонок был от него, думаю, ничего бы это не решило. Если звонил он, наверняка хотел извиниться, а не объявить о своем визите.
— Нидия, теперь послушай внимательно, если он позвонит и ты подойдешь, смотри, не дай маху. Она сейчас была в ясном уме, после промывания, и дала четкие указания: если он позвонит, ничего не рассказывать.
— Это я уже поняла.
— Она теперь его возненавидела, считает хамом. И она права, ни с кем нельзя так поступать, игнорировать, как последнюю собаку.
— Люси, я на его стороне и всегда буду его защищать. Она же сама набивалась. Сама пригласила его выпить кофе, сама потом стала его разыскивать, перевернула все верх дном, пока не нашла. Сама обманом заманила его в тот отель, уверяя, что все бесплатно. Он ведь ее не обнадеживал, ничего не обещал.
— Ты права, Нидия.
— Все равно, не хочу подходить к телефону.
— Может случиться, что ты останешься на минутку одна, я буду в душе, и позвонит мой мальчик из Швейцарии. Надо отвечать на звонки.
— Как пойдешь в душ, отключи телефон, и все.
— В любом случае, если он позвонит, надо сказать, что ее сейчас нет в Рио, мол, уехала в Сан-Пауло на несколько дней и неизвестно, когда вернется.
— Люси, если заплатить несколько крузадо бедному мальчику швейцару, думаешь, он проводит меня на прогулку?
— Думаю, да.
— Постоянно видишь какого-нибудь старичка на пляже, или старушку, гуляют себе с санитаром или консьержем, он их поддерживает под руку. Мне опираться не надо, просто не люблю гулять одна.
— Мысль неплохая.
— Мальчик, должно быть, уже ушел домой?
— Ах, Нидия, утром никогда его не вижу, видно, он уходит очень рано.
— Когда я застукала его с холодильником, он так посмотрел, сердце перевернулось. Глаза красивые, как у испуганного олененка. Не только вчера у открытого холодильника. Когда ни взглянешь, у него такой вид, словно ты его застала с поличным. И всякий раз, как ты рассказывала о мужчинах соседки, я думала о глазах этого мальчика.
— Никогда не всматривалась.
— Да ты что! Мальчик такой красавец — сразу обращаешь внимание. Я заметила, как только приехала.
— Наверно, в Рио к этому привыкаешь. Таких девушек, как на здешних пляжах, я нигде не встречала. А у парней такие прелестные мордочки. Да! Чуть не забыла. Сильвия еще кое-что прояснила, когда я уже выходила из палаты. Отчаяние по поводу его звонка — тут особая причина: вчера утром она для него передала, чтобы звонил на этот номер, мол, он ей срочно нужен.
— Не понимаю.
— Ну да, она же терпела, не звонила ему все это время, после острова.
— Кому же она передала?
— В одну из тех контор. Домашний номер он так ей и не дал. Это я тебе уже объясняла.
— Нет, Люси, ни разу не говорила.
— Ужасно, правда? Но это так, домашний телефон он никогда ей не давал, вроде как по рассеянности, поди его пойми.
— Я думала, он так беден, что живет без телефона.
— С телефоном, Нидия.
— Значит, держал дистанцию с самого начала. Нахал.
— В общем, после острова она его голоса не слышала. Но когда два дня назад у нее снова сломался телефон, не выдержала, позвонила и оставила этот номер, на случай, если он вдруг вздумает позвонить.
— И еще сказала, что срочно.
— Ну да.
— Значит, это он звонил вчера вечером, когда я не подошла. Нарочно не подошла.
— Откуда ты знаешь? Могли звонить из Швейцарии, даже лучше, что не подошла, сын потратился бы впустую. Хорошо, что не ответила.
— Когда Кука сказал, что вернется?
— Да уже должен был вернуться. Не нравится мне это.
— Не думаю, что его уговорят там остаться.
— Я ничего ему не сказала, что не хочу переезжать в Люцерн, но он догадался.
— Вот ужас, если он тебя внезапно вызовет, и мне придется уезжать из Рио тоже.
— Нет, должен сюда вернуться. Не пугай меня. Может, это он звонил вчера вечером.
— Нет, наверняка этот ее Феррейра.
— Говори честно, сняла трубку?
— Да, Люси. Сняла. Это был бразилец. Только я не очень поняла, что он говорил, и трубку повесила. Так получилось, клянусь, не знаю почему.
— Нидия…
— Занервничала и повесила трубку. Может, фамилию ее назвал, не знаю. Странные были имена.
— Ее зовут Сильвия Бернабеу.
— Плохо я поступила, правда?
— Если она узнает — убьет тебя.
— На меня что-то нашло, Люси, не знаю, зачем я так сделала.
— Хоть бы она никогда не узнала.
— …Люси! С улицы звонят!
— Так рано? Посмотри, кто там, Нидия, а то я никакая.
— Я не понимаю, что говорят в домофон.
— Сходи, пожалуйста. Вряд ли это он.
— Вот незадача, трезвонить в такой час…
— Люси, ничего особенного.
— Ты спятила, я тебе говорила — никогда не открывай дверь незнакомым людям.
— Я открыла, это был мальчик из соседнего дома. Смотри, что он тебе принес.
— Очки!
— Ничего не упустит, такой внимательный. Ты забыла у нее на ночном столике.
— А чего ты так долго? Он рассказал что-то новое?
— Нет, о соседке ничего. Сказал, что убрал ванную, как ты просила.
— За все время только это и сказал?
— Нет, просто я спросила, не пройдется ли он со мной несколько кварталов. Сейчас. Но он не мог, надо идти спать в одно место, туда после семи не пускают. Вечером сегодня все объяснит. И в принципе согласен прогуляться. Но сейчас должен бежать неизвестно почему.
— Нидия, я сейчас не могу с тобой пойти, правда.
— Неважно, Люси, мне уже легче.
— Я слышала, ты открывала дверцу буфета. Нехорошо, если взяла конфету, тебе нельзя шоколад, если проголодалась, есть фрукты, еще я приготовила тебе сок маракуйи. Можешь попить.
— Нет, я просто вспомнила, там, в буфете, лежат безе недельной давности, и никто к ним не притрагивается. Я дала одно мальчику.
— Правильно сделала, Нидия. Если он придет после обеда, скажи, пусть все забирает. Чистый сахар и взбитый яичный белок, это не вредно, а ты их не ешь.
— Они слегка приторные.
— Зато тебе не вредно, и аппетит перебивают.
— К сожалению, я люблю все вредное. Шоколад, вино, ликеры, яичницу.
— Ой, Нидия, что-то под ложечкой засосало.
— Принести винограду?
— Нет, раз уж так, принеси мне безешку.
Люцерн, 8 октября 1987 г.
Дорогая Нидия!
Вот сижу у черта на куличках и пишу тебе. Кто бы мог подумать, еще неделю назад. Полет прошел нормально, к счастью, я настояла на экономическом классе, в хвосте было пусто, любезная стюардесса “Варига” предложила мне занять все пять свободных мест в ряду, и я легла, едва убрали поднос после ужина. Девушка совсем не нервная, и очень воспитанная, как там принято. А здесь, Нидия, люди такие напряженные, даже страшно, чего они такие недобрые, если у них все есть? Особенно женщины. Этой бразильской стюардессе наверняка, как вернется домой, придется все делать по дому, готовить, растить детей, и она все равно сохраняет доброе расположение духа, и наверняка у нее ни сентаво в банке. Видишь, о чем я заговорила, а надо бы о важном.
В общем, здесь все прояснилось, как ты и предполагала, Кука хочет согласиться на переезд в Люцерн. Это важный шаг в его карьере, но он как-то не мог принять решение, не узнав прежде моего мнения. Бедняжка, я родила его на свет и знаю его лучше, чем он думает. Для меня он прозрачнее стекла. По-моему, бедняга лелеял надежду, что я при виде Люцерна передумаю, такой он красивый, такой аккуратненький.
Нидия, мне так грустно, не могу от тебя таить. Я ведь теперь для него помеха, а он, бедняжка, не знает, как это скрыть. Уверена, он ждал чуда, что мне понравится этот морозильник, этот склеп. Да, Нидия, Люцерн чудесен, но мне 81 год, у меня артроз и все что угодно, чего не спросишь, все есть, в смысле болезней, ты же знаешь. В тепленьком Рио, где люди такие неиздерганные, такие чуткие, услужливые, я еще скриплю потихоньку.
