— Гости! — предупредила она.
Родители разом вздохнули:
— О господи!
Но это была всего лишь Марни, а рядом с ней — муж одной из ее сестер.
— О господи! — повторил мистер Квест. — Если она опять в этих проклятых неприличных штанах, то…
Он встал и поспешно вышел.
Машина не подъехала к самому дому, а остановилась у края маленькой площадки перед ним. Марни подошла к веранде. Она была не в брюках, а в ярком пестром платье с кружевным воротничком и букетиком цветов у выреза. Она очень потолстела — стала почти такой же, как мать: ее массивные загорелые руки и ноги так и выпирали из узкого яркого шелкового платья, точно она была Брунгильдой, одетой в панцирь. Уложенные волнами волосы обрамляли добродушное лицо мещанки.
— Я на минутку, — еще издали крикнула она и ускорила шаги.
Марта поджидала ее, от души желая, чтобы миссис Квест тоже ушла, но та и не думала уходить: она бдительно наблюдала за ними, продолжая восседать за чайным столом. Тогда Марта спустилась навстречу Марни, чтобы не было слышно, о чем они будут говорить. Марни быстро зашептала:
— Слушай, Мэтти, дорогуша, мы устраиваем вечеринку. Будут одни друзья. Может, ты придешь? В будущую субботу.
И она поверх плеча Марты с опаской покосилась на миссис Квест.
Марта медлила, придумывая, как бы повежливее отказаться; потом вдруг взяла и согласилась, но так холодно, что Марни даже покраснела, точно от унижения. Заметив это, Марта, презирая себя в душе, сказала, что ей давно уже хочется потанцевать, что «в этой дыре» ну просто совсем нечем заняться, она даже добавила, что чувствует себя здесь очень одинокой. Голос ее — к ее собственному удивлению — звучал взволнованно; она тоже покраснела, точно выдала себя. Доброе сердце Марни сразу же отозвалось на эти взволнованные слова, в которых ей почудился даже упрек. И она сказала:
— Но, Мэтти, дорогуша, я давным-давно собиралась тебя пригласить, право же. Только я думала, что… — Она поперхнулась: нельзя же было сказать правду — пожаловаться на снобизм англичан и объяснить позицию своего отца. И она затараторила с добродушной насмешкой: — Если бы ты знала, в каком восторге от тебя мой братец Билли! Ну, дорогуша, он считает тебя верхом совершенства!
Она взвизгнула от удовольствия, но тут же осеклась, увидев лицо Марты.
Обе девушки, пунцовые как пуансетии, стояли молча друг против друга, сами не понимая, враги они или друзья, когда на дорожке появилась миссис Квест. Издали могло показаться, что они то ли хотят ударить друг друга, то ли вот-вот кинутся друг другу в объятия; но когда миссис Квест подошла, Марта вдруг обернулась и с живостью воскликнула:
— А я иду к Марни на танцы в субботу вечером!
— Отлично, дорогая, — неуверенно произнесла миссис Квест после минутного молчания.
— У нас будет совсем по-семейному, миссис Квест, ничего особенного. — И Марни сжала локоть Марты. — Ну, так до скорого. Мы заедем за тобой часов около восьми. — И она побежала к машине, крикнув через плечо: — Мама просила передать, что Мэтти может остаться ночевать у нас, если вы не против.
Марни тяжело взгромоздилась на сиденье, сияя улыбкой и размахивая на прощанье рукой; минута — и машина, спустившись с холма, исчезла среди деревьев.
— Так, значит, ты дружишь с ван Ренсбергами? — укоризненно сказала миссис Квест, словно это подтверждало ее наихудшие опасения.
— А я считала, что это вы с ван Ренсбергами давние друзья, — ледяным тоном отпарировала Марта и тем самым как бы вернула все на свои места.
— Что она там болтала насчет Билли? — спросила миссис Квест слегка шутливым, поддразнивающим тоном, каким говорила обычно, когда речь шла о любовных интрижках.
— А что? — спросила Марта и добавила: — Он очень славный малый.
Она ушла к себе в комнату; настроение у нее было такое приподнятое, что она даже спросила себя: «Почему это ты так ликуешь?» Но такое состояние продолжалось лишь до тех пор, пока она не вспомнила о самом Билли. Она не видела его года два или три. А он, должно быть, где-то видел ее, иначе откуда эти восхваления — ведь едва ли у него сохранилось приятное воспоминание об их последней встрече.
Однажды, в жаркий сырой день, когда в воздухе стоял туман от испарений, Марта целых два часа ползла на животе сквозь мелкую поросль, чтобы подобраться к большой винторогой антилопе, щипавшей траву на Ста акрах, и подстрелить ее. Выбрав удобное место, Марта только приладила ружье и прицелилась, как рядом прозвучал выстрел, антилопа упала, а из-за деревьев в нескольких шагах от нее вышел Билли ван Ренсберг и с видом победителя остановился над тушей животного.
— Это моя антилопа! — взвизгнула Марта.
Она была вся покрыта красной грязью, волосы у нее свисали прямыми прядями на плечи, из глаз текли слезы, прокладывая борозды по перемазанному грязью лицу. Билли извинился, но не уступил, а лишь ухудшил положение, предложив Марте половину добычи. Но ведь ей было нужно вовсе не мясо! Он уселся верхом на тушу и начат сдирать шкуру. Это был загорелый малый с копной густых волос; время от времени он удивленно поднимал голубые глаза на девочку, которая все кружила вокруг него и, плача от ярости, твердила:
— Это нечестно, это нечестно!
А под конец, когда в пронизанном солнцем воздухе разлился горячий запах крови, она сказала:
— Ты просто мясник, вот ты кто!
С этими словами она повернулась и зашагала прочь по большим красным глыбам земли, изо всех сил стараясь казаться равнодушной. Марта давно уже считала, что это происшествие принадлежит к поре ее детства, а потому не должно ее больше занимать. И сейчас ей было не по себе при мысли, что Билли, быть может, все еще помнит о нем. Вообще одна мысль о Билли вызывала в ней поистине необычное чувство обиды, а потому она решила о нем не думать.
Все это было в среду. В последующие два дня Марта почти ничего не ела и не спала — так ей не терпелось, чтобы поскорее наступил долгожданный день. Вечеринка, назначенная на субботу, казалась ей как бы вступлением в новую жизнь, а дом ван Ренсбергов представлялся чуть не дворцом, полным молодежи, которая на самом деле имела очень мало общего с теми сказочными образами, которыми Марта населила свой легендарный город. Квесты с опаской и удивлением поглядывали на дочь, которая из молчаливой, все критикующей девушки превратилась в оживленную взвинченную болтушку с горящими от волнения глазами, какой и полагается быть девушке, собирающейся на свой первый танцевальный вечер.
Больше всего волновала Марту проблема туалета — ведь Марни, которая с тринадцати лет одевалась как взрослая, будет, конечно, в вечернем платье. Миссис Квест попыталась предложить что-то розовое в оборочках, принадлежавшее в свое время ее десятилетней двоюродной сестре, уверяя, что оно от Хэррода, а это уже гарантия хорошего вкуса. Марта только рассмеялась — да иного ответа миссис Квест и не заслуживала, ибо она все еще видела свою дочь двенадцатилетним ребенком с бантиком в волосах, этакой «Алисой в Стране чудес», ибо такой образ позволял пока не думать о Билли и ему подобных. Вспыхнула ссора: Марта принялась язвительно объяснять, почему, даже если бы ей и было двенадцать лет, она все равно не могла бы появиться в этом розовом жоржетовом платьице у ван Ренсбергов — ведь не обязательно же экспортировать еще и «добропорядочных английских девочек». Дело кончилось тем, что миссис Квест вышла из комнаты, с горечью заявив, что все это капризы и пусть Марта не воображает, что ей станут покупать новое платье — им это не по карману. Она велела выгладить розовое платье и положить Марте на кровать, а Марта поспешно спрятала его: одна мысль о том, что сказали бы ван Ренсберги, увидев это прелестное скромное детское платьице, приводила ее в ужас.
В пятницу утром она позвонила мистеру Макферлайну, и еще не было девяти, как она уже стояла у поворота, поджидая его.
Мистер Макферлайн на этот раз ехал на станцию медленнее обычного. Его озадачивала Марта, которая всего на днях с детской непосредственностью приняла от него десять шиллингов, а сейчас пользуется его услугами со спокойной бесцеремонностью хорошенькой молодой женщины, считающей само собой разумеющимся, что мужчинам нравится, когда прибегают к их услугам. Она смотрела не на него, а на вельд, простиравшийся за окном. Наконец он спросил:
— Что это вас так влечет на станцию?
— Мне надо купить себе материи на платье, — заявила она.
Такой ответ не давал ему никакой зацепки ни для того, чтобы пошутить, ни — тем более — для того, чтобы поцеловаться; да и вообще эта строгая молодая особа, повернувшаяся к нему в профиль, как если бы его тут и не было, пожалуй, не из тех, кого можно поцеловать. Словом, мистеру Макферлайну напоминали о его возрасте, а это было для него непривычно. Года два назад вот эта самая девчонка вместе с братом приезжала на велосипеде к нему на рудник; они ели шоколадные вафли, слушали всякие истории, которые он им рассказывал, и с немалым смущением принимали деньги, которыми он с немалой щедростью их одаривал. Всего каких-нибудь два года тому назад он шлепал Марту, дергал ее за косы и называл «милочкой». И сейчас он прочувствованно сказал:
