Теперь, когда Инка загорелась найти, нечаянно встретить Уаскаро в городе, она пыталась понять премудрость заклинания встречи, но ничего не выходило, мысль в ступоре морской свинки больно врезалась в каменную стену, которая и пуле не по зубам. А разве может сонная мысль тягаться с пулей? «Уаскаро, Уаскаро, ты объяснял, как случаются встречи, а я все прослушала, я гладила взглядом твои плечи и ласкала мечтой твои руки». Загадки нечаянных встреч оставались ношей Инкиной души. А прояснить нужно скорее, ведь Уаскаро исчез, а его слова и крупицы премудрости обрастали мхами забвения, настоящее заволакивало Инкину память.
Пробковый уака-божок охранял Инкин сон. Там все время был один сезон – холодное лето, обдуваемое ледовитыми океаническими ветрами. И все время Инка врала себе, что ищет магазин солнечных батарей. Она бродила среди невзрачных ночлежек с сырыми подъездами и дырявыми крышами, под сырыми шалями туч. Сколько раз она блуждала среди строений, наводящих грусть, зябла, а из окон к ней тянулись затерянные на подоконниках сумки, вечнонецветущие кустики, куклы, чьи жесткие синтетические волосы пропитаны пылью и зеленкой? Что хотели ей доложить, в чем признавались эти ископаемые ее снов, о чем молча свидетельствовали, к чему взывали, Инка могла только догадываться. Ну о том хотя бы, что все поглощают и засасывают квартиры, разобщают и осушают Океан Людской, превращая его в цепь болот, что все затягивает тина покоя и лени. А покой и лень, может быть, и разрушают магию в людях.
Очутившись в темном, сыром подъезде, она, как всегда в снах, невесомо и легко взлетела на второй этаж и пихнула плечом дверь. В помещении, куда она ворвалась без стука, было пусто и темно от листвы деревьев за окном, серые стены пахли неухоженно и необжито. Попадала Инка, как всегда, в один и тот же большущий зал с колонной посередине. Инку охватили страх и дрожь – она не ожидала, что окажется здесь одна, откуда-то она знала, что Уаскаро должен был остановиться здесь, но он почему-то уже съехал, забрав все свои пожитки. Она догадывалась, что опоздала, опять не удалось поговорить, а ведь было столько вопросов. И усталость сразу налилась гирями в ногах, а в горле разрослась паутина простуды. Из последних сил Инка ползала с лупой, изучая подоконники и углы – не оставил ли Заклинатель какого-нибудь тайного знака, символа, хоть какую-нибудь подсказку, где его искать. Для чего искать? А чтобы найти.
Но на стенах были только царапины, пыль, капли зеленки, песок. Огромная зала была пуста и необитаема. И никаких следов не было. Опечаленная Инка убегала на улицу, где мутно давила вековая облачность. Она шла по тропинке среди карликовых, чахоточных лип и догадывалась, что теперь придется начинать поиски сначала, настраиваться, выискивать, вынюхивать дни и наобум заклинать встречу с Уаскаро. И не у кого было поинтересоваться, как именно заклинать и что для этого требуется.
Утром после штормливых снов Инка просыпалась не в постели, а где-нибудь посреди комнаты или в коридоре, а иногда и возле мойки на кухне. Видимо, во сне она бродила по квартире, ощупывала стены, ползала по углам, а пробковый божок следил за шатаниями спящего тела и берег ее лоб от столкновения с углами домашней утвари.
Где-то поодаль, независимо от Инкиных штормов, настойчиво маячил «Атлантис», возвышался в ее жизни, заслоняя горизонт и перекрывая кислород. Инка смутно ощущала ухудшение климата в офисе, как бывает, когда медленно взбираешься в горы, холодит и дует. Карабкаясь в одиночестве к заснеженным вершинам, Инка превратилась в инструмент для заточки резцов, клыков и чесания языков всех сотрудников турфирмы. Отношения с Писсаридзе натягивались, как поводья. Что-то он почуял, заподозрил. Теперь в любое время рабочего дня он мог выскользнуть из кабинета, тенью прокрадывался по коридору, заглядывал в комнату, где сидела Инка, застывал на пороге, наблюдал, тихо приближался, присматривался, как она общается с клиентами, осыпал заданиями, покрикивал, штрафовал за опоздания.
В таких условиях раздумья о том, куда делся Уаскаро, и попутное чтение новостей на astrohomo.ru становились для Инки хождением по бревну над пропастью. Надо было держать ухо востро: краем глаза следить за развитием мысли Звездной Пыли, кратко рассуждающего в статье о кометах, и попутно – обозревать окрестности: не подползает ли кто воинственный, не ведет ли слежку, не готовится ли заговор, не грозит ли набег босса. Все это значительно удобнее выполнять, когда в душе разряженный эфир и легкость. А вот когда на душе кипят гейзеры, шумят водопады и рвутся во все стороны ураганы, ориентирование на местности офиса значительно затрудняется. А как им не рваться, не штормить? Во-первых, Инка не могла понять, как быть дальше, где искать Уаскаро и что ему сказать при встрече. Когда Инка уносилась в раздумья над всем этим, в голове ее начинала трещать саранча, окружающие внимательно вглядывались в бледность ее лица, пытались определить направление ее взгляда, пущенного вдаль, и начинали подозревать у Инки неисправимое косоглазие и легкую дурь. Инке, конечно, все это было по барабану большому и малому и еще разок в бубен. Одно огорчало: стоило задуматься в офисе, сразу становится очень тяжело дышать. Вот опять из коридора веет приближением босса, нужно поскорей отупеть и лишиться всех убеждений, чтоб он ничего не пронюхал. Нужно поскорей открыть какой-нибудь безобидный документ, например, тарифную сетку или перечень новых гостиниц.
Коллеги, прозябающие в одной комнатке с Инкой, а таких семь человек – немыслимое количество, учитывая скромные площади бывшей прачечной, тоже почуяли прохладу в воздухе и на всякий случай заключили негласное соглашение с хозяином – ненароком приглядывать за Инкой. Тихо поднося кофе, окидывали пристальными взглядами ищеек ее стол, вникали в содержание документов на ее мониторе, принюхивались к духам, изучали маникюр, всматривались, что за нелепость прицеплена у нее на шее, додумывали, что она хотела сказать осколками костей в ушах и увесистой раковиной на поясе. Соплеменники по труду из других комнат насторожились, почувствовали в Инке источник опасности и всяческих бед. В общем, служащие турфирмы «Атлантис» не могли выразить словами накатившее разнообразие ощущений, но чувствовали: в беленные второсортной известкой стены офиса пробрался чужак, пробрался хитро, под личиной безобидной чудачки, и теперь она подолгу останавливает взгляд на ком-нибудь из персонала, независимо от пола и возраста. И все затихает вокруг, когда этот странный, непонятный взгляд тяжелеет на секретарше, пробивает током старейшего менеджера компании Валентину Михайловну, мечется, выискивает, читает на всех то, что читать-то не следовало бы, вьется, кружит, как будто оценивает качество нижнего белья и даже проникает под него.
Коллективное сознание конторы медленно складывало мифы и сказания об Инке, о мистическом влиянии Инкиных раздумий, а также о том, что она делает в свободное от туристической компании время.
Плетение мифов и сказаний об Инке в ходе коллективного обеда
– Инка эта, не напоминай о ней лучше. Тебе что? Ты ее в коридоре встречаешь, ну девчонка и девчонка. Ну странненькая и страшненькая. А я с ней в одной комнате по двенадцать часов в день сижу. Представляешь, в воскресенье утром просыпаюсь, а перед глазами Инкино желтое лицо – сразу поясница болеть начинает. От ее духов у меня спазм, понимаешь, я когда-нибудь коньки откину, она на себя брызгает удобрения, – затягивал кто-нибудь из прямодушных коллег.
– Ладно напрягаться, ты у окна сидишь, спрячешься за монитор и классно тебе, а я напротив нее, ни спрятаться, ни скрыться, факсы шлю. Она передо мной целый день маячит, особенно ее ободранная челка, когда-нибудь возьму ножницы и отстригу. Она только прикидывается отморозком, а сама – настоящее западло. Она глазит, не смейся, я тебе реально говорю, как похвалит мою юбку, в тот же день – затяжка или просижу. Недавно смотрю на нее в упор и спрашиваю: «Чо, горю, смотришь, я тебе плакат „Миру – мир“, что ли?» И что ты думаешь, на следующий день дочке двойку по геометрии влепили. В школу вызвали, отнесла полтинник, чтобы заткнулись и оставили ребенка в покое.
Следом прокатывалось робкое:
– Короче, какая-то беда закралась в контору, а все эта Инка, все она наблюдает, всматривается и щупальцами своими энергию вытягивает. И Писсаридзе, как она появилась, подменили – еще злее стал.
– Нет, – подхватывал более звонкий голосок девочки-уборщицы, а ее приглушали:
– Тц, чего орешь.
– Нет, – повторяла она уже шепотом, – Писсаридзе самому неуютно, что-то выслеживает, вынюхивает. Раньше придет и в кабинете сидит, теперь целый день крутится, диктует, покрикивает. А что вы думаете, он мается. Может быть, подозревает, что есть подрывник из чужой конторы.
– Работа тяжелая, но так не хочется ее терять, – отвечало коллективное эхо.
