Курт Воннегут - Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник

Курицей называлась нелетающая птица, которая выглядела так:

Делалось это таким манером: курицу убивали выщипывали у нее перья, отрезали ей голову и ноги, вынимали все внутренности, а потом резали на куски, поджаривали и куски курятины складывали в корзинку из вощеной бумаги с крышкой, вот такого вида:

Франсина так гордилась, что умеет заставить Двейна успокоиться, стихнуть, и теперь очень расстроилась, увидев, как он вдруг из-за нее весь скрючился от злости. Он напрягся, как деревянная доска.

— О господи, — сказала она, — что с тобой?

— Если хочешь выпросить у меня подарок — сказал Двейн, — сделай одолжение, не намекай на это сразу после нашей близости. Пусть любовь будет любовью, а подарки — подарками, ладно?

— Не понимаю, почему ты вообразил, что я у тебя чего-то прошу!

Двейн злобно передразнил ее нарочито визгливым голоском:

— «Не понимаю, почему ты вообразил, что я у тебя чего-то прошу!» — сказал он. Вид у него был ничуть не приятнее и не спокойнее, чем у гремучей змеи. Конечно, он стал похож на гремучую змею из-за тех вредных веществ, которые бурлили в его организме. А настоящая гремучая змея выглядела так:

Создатель вселенной приделал погремушку на хвост этой змее. Кроме того, Создатель сделал ей передние зубы, похожие на шприцы, наполненные смертельным ядом.

Трудно мне иногда понять Создателя вселенной.

Например, Создатель вселенной изобрел еще одно существо — мексиканского жука, который мог задний конец своего туловища превратить в ружье с холостым зарядом. Жук мог выбрасывать из себя газы, сбивая воздушной волной других насекомых.

Честное слово, я читал про этого жука в статье «Удивительные животные» в журнале «Клуб гурманов».

Франсина вскочила с постели: зачем делить ложе с существом, похожим на гремучую змею? Она пришла в ужас. И, не находя слов, только повторяла:

— Ты у меня единственный, ты — мой!

Это значило, что она готова во всем соглашаться с Двейном, готова ради него пойти на что угодно, делать даже то, что ей неприятно или трудно, и стараться что-то для него придумывать, доставлять ему удовольствие (хотя он иногда ничего и не замечал), в общем, готова даже умереть за него, если понадобится, — и так далее.

Она честно старалась жить ради него. Ни о чем лучшем она и мечтать не могла. И когда Двейн стал упорно говорить ей все назло, она просто потеряла голову. Он говорил ей, что все женщины шлюхи, что каждой шлюхе — своя цена и что цена Франсине — стоимость закусочной с жареной курятиной, а такая закусочная влетит в добрых сто тысяч долларов, когда выстроят и стоянку для машин, и уличное освещение поставят, и так далее.

Захлебываясь слезами, Франсина несла какую-то невнятицу, стараясь объяснить, что она вовсе не для себя хотела эту закусочную, а для Двейна, что она вообще все хочет только для Двейна. Сквозь рыдания прорывались какие-то фразы:

— Думала, сюда столько людей ездит навещать родственников в тюрьме, думала, все они черные, а черные так любят жареную курятину.

— Ах, вот оно что! Задумала открыть забегаловку для черномазых? — сказал Двейн. И так далее. Словом, теперь Франсина оказалась в числе тех сотрудников Двейна, которые поняли, до чего он может быть противным.

— Гарри Лесабр был прав — сказала Франсина. Она прижалась к стене, закрыв рот ладонью. Гарри Лесабр, как известно читателю, был продавцом у Двейна и любителем носить женское платье. — Он говорил, что ты очень изменился, — сказала Франсина. Она сложила ладони коробочкой у рта. — Боже мой, Двейн… — сказала она, — как ты изменился, как изменился!

— Давно пора, — сказал Двейн Гувер. — Никогда в жизни не чувствовал себя лучше!

Гарри Лесабр в эту минуту тоже плакал. Он был дома — в постели. Он с головой укрылся алым бархатным покрывалом. Он был богат. Все эти годы он очень умно и выгодно помещал деньги в разные бумаги. Например, он купил сто акций компании копировальных машин «Ксерокс» по восемь долларов за акцию. С течением времени эти акции стали во сто раз дороже — просто, лежа в полной темноте и тишине сейфа, належали себе цену.

С деньгами все время происходили такие чудеса. Будто какая-то голубая фея порхала над этой частью погибающей планеты и махала своей волшебной палочкой над теми или иными контрактами, акциями, шерами и другими биржевыми бумагами.

Жена Гарри Грейс лежала в шезлонге, около постели. Она курила тоненькую сигару в длинном мундштуке, сделанном из голени аиста. Аистом называлась большая европейская птица; ростом она была все же вдвое меньше бермудского буревестника. Когда дети спрашивали, откуда берутся младенцы, им иногда объясняли, что младенцев приносят аисты. Люди, дававшие своим детям такие объяснения, считали, что дети еще не доросли до того, чтобы с умом относиться ко всяким таким вещам.

И повсюду — на извещениях о прибавлении семейства, на почтовых открытках и карикатурах — изображали аистов, несущих в клюве младенцев: пусть ребята видят. Типичный рисунок выглядел примерно так:

И Двейн Гувер, и Гарри Лесабр видели такие картинки, когда были совсем маленькими. И, разумеется, верили в аистов.

Грейс Лесабр отозвалась с презрением о Двейне Гувере, считая, что Гарри напрасно огорчается из-за того, что Двейн перестал к нему хорошо относиться.

— Хрен с ним, с этим Двейном Гувером, — сказала Грейс. — На фиг весь этот Мидлэнд-Сити. Давай продадим эти дерьмовые акции и купим себе резиденцию на Мауи.

Мауи был один из Гавайских островов. По общепринятому мнению, это был рай на земле.

— Слушай, — сказала Грейс, — мы же с тобой единственные белые люди во всем Мидлэнд-Сити, которые живут нормальной половой жизнью. Ты не урод. Двейн Гувер — вот кто урод! Как по-твоему, сколько раз в месяц он испытывает оргазм?

— Почем я знаю! — сказал Гарри из-под своего мокрого от слез укрытия.

Грейс громко и пренебрежительно заговорила о браке Двейна:

— Он до того боялся всякого секса, что нарочно женился на женщине, и слыхом не слыхавшей обо всем таком. Она готова была покончить с собой, чуть только про это заговорят. Вот и покончила, — добавила Грейс.

— А Олениха нас не слышит? — спросил Гарри.

— Хрен с ней, с Оленихой, — сказала Грейс. Потом добавила: — Нет, ничего Олениха не слышит. — «Оленихой» они условно называли свою черную служанку, которая в это время была от них далеко, на кухне. Лесабры и всех других черных людей называли «оленями» — это у них был такой условный код, чтобы можно было вслух говорить о множестве проблем в жизни города, связанных с черными, но так, чтобы не обидеть черного человека, если он вдруг услышит их разговор. — Олениха, наверно, дрыхнет или читает «Журнал Черных пантер», — сказала Грейс.

Главная «оленья» проблема заключалась в следующем: теперь черные люди были не нужны белым — разве что белым гангстерам, которые продавали черным людям старые машины, и наркотики, и мебель. И несмотря ни на что, «олени» размножались. И везде было полно этих больших черных существ, и у многих из них было очень плохое настроение. Каждый месяц им выдавали небольшое денежное пособие, чтобы им не приходилось воровать. Шел разговор и о том, чтобы им и наркотики продавать по дешевке, тогда они станут смирными и веселыми и перестанут заниматься размножением.

В полицейском управлении Мидлэнд-Сити и в канцелярии шерифа Мидлэндского округа служили главным образом белые люди. У них там стояли десятки и сотни автоматов и двенадцатизарядные пулеметы на тот случай, если будет разрешена охота на «оленей». Это могло случиться довольно скоро.

— Послушай, я же не шучу, — сказала Грейс, — ведь это же не город, а самая вонючая дыра на всем свете. Давай уедем к чертовой матери, купим резиденцию на Мауи и хоть поживем для разнообразия как люди.

Так они и сделали.

Тем временем вредные вещества в организме Двейна изменили его отношение к Франсине: он уже не злился и стал жалким и покорным. Он попросил у нее прощения за то, что подумал, будто она выпрашивает у него деньги на закусочную «Курятина фри по рецепту полковника Сандерса из Кентукки». Он полностью признал за ней неоспоримое бескорыстие. Он ее попросил обнять его покрепче, и она обняла его.

— Я так запутался, — сказал он.

— Все мы запутались, — сказала она и прижала его голову к груди.

— Надо же мне с кем-то поговорить, — сказал Двейн.

— Ну и поговори с мамочкой, — сказала Франсина. Она хотела сказать, что она ему как родная мать.

— Скажи мне — зачем мы живем? — спросил он эту душистую грудь.

— Это одному богу известно, — сказала Франсина.

Некоторое время Двейн молчал. Потом, запинаясь, он рассказал Франсине, как однажды посетил филиал фирмы «Дженерал моторс» — завод «понтиаков» в городе Понтиак, штат Мичиган, всего лишь через три месяца после того, как его жена наглоталась «Драно».