Мне нужно домой, я не могу…
Он нетерпеливо посвистывает и делает приглашающий жест рукой. Прежде чем я могу среагировать, он наклоняется ко мне и хватает меня за пальто. Нехотя я взбираюсь на подножку и сажусь на сиденье, отодвинувшись от солдата как можно дальше. Почему же я его боюсь, ведь у него такое приветливое лицо, и он ничего не должен сделать мне. Несколькими решительными движениями он сбивает дождевую влагу с моего пальто и кладёт руку на моё плечо.
«Hello», — снова слышу я.
Я стараюсь повторить то же самое в ответ, это звучит сипло и трусливо: окружающие правы — я самый настоящий трус, который боится всего вокруг. Я прижимаю к себе коробку с цветными карандашами, словно от неё зависит вся моя жизнь, и отодвигаюсь к двери.
«O’kay», — он тянется мимо меня к двери и рывком захлопывает её.
«Drive, — спрашивает он, — you like?»
Его рука тянется к моему бедру и успокоительно-ласково похлопывает мою ногу.
Автомобиль дёргается и мы едем. Я держусь за сиденье и пригибаюсь как можно ниже, если вижу людей — никто в деревне не должен знать, что я сижу в машине американцев.
Ведя машину, он время от времени посматривает на меня. Его лицо наполовину обращено ко мне, его глаза попеременно смотрят то на меня, то на дорогу и обратно. Почему он следит за мной, он не доверяет мне?
Мы оставили деревню позади и едем в направлении Бахузена по дороге, которую я не знаю; я здесь никогда не был, и новизна пугает меня, знакомая земля исчезает из-под моих ног. Среди полей он едет медленно и наконец останавливается на обочине: так, теперь я могу выскочить и со всех ног бежать в Лааксум. Но солдат зажигает сигарету и расслабленно прислоняется к стенке кабины, неподвижно смотрит вперёд, на залитую дождём землю и блестящую мокрую дорогу. Я осторожно кладу руку на ручку двери и пытаюсь незаметно надавить: она не двигается с места. Солдат, улыбаясь, берёт другую мою руку и крепко сжимает её.
«Wolt», — говорит он и указывает на себя.
«Me, Wolt. You?» — И его палец упирается в моё пальто.
Я высвобождаю свою руку и еле слышно бормочу своё имя.
«Йерун».
Я стыжусь своего голоса.
«Jerome?»
Он протягивает руку и щиплет меня, словно хочет убедиться.
«O’kay! Jerome, Wolt: friends. Good!»
Его губы формируют своим движением слова, которые он уверенно произносит.
Будто бы его рука обняла меня целиком, я ощущаю её прикосновение на всем своём теле. У него тонкие пальцы с выступающими суставами, короткие ногти с чёрными полосками под ними. Его большой палец делает короткие движения по моей тыльной стороне кисти руки, словно следует ритму стеклоочистителя.
Мы снова едем, он делает жест рукой и смотрит на меня вопросительно.
«Is good, Jerome, you like?»[13]
Я киваю, окружающая действительность понемногу начинает мне нравиться.
Когда дорога делает резкий изгиб, меня бросает в сторону и я падаю на солдата. Он обнимает меня и тянет слово «okaaay» до тех пор, пока вираж не остаётся позади. Проезжаем мимо домов, кажущихся присевшими под дождем, и деревьев, число которых всё увеличивается, и вскоре нас обступает лес. Через завесу дождя окружающее скользит мимо меня и стеклоочиститель уверенными движениями трёт лобовое стекло.
Обнимающая меня рука тепла и уютна, словно я сижу в удобном кресле. Мне хорошо.
«Таково Освобождение, — думаю я. — Оно должно отличаться от будней. Это настоящий праздник».
Его руки легко касаются руля, время от времени вращая его; это тоже праздник — такое вот быстрое, беспроблемное движение вперёд. Я погружаюсь в приятные мысли; он мой друг, этот солдат, он определённо позаботится о том, чтобы я поскорее попал в Амстердам.
Волт, забавное имя, точно как Попке или Мейнт. Иностранное. Это удивительно, что он выбрал меня; определённо, это связано с Богом, что так всё внезапно у меня изменилось…
Его рука, чей палец проскользнул под воротник моей рубашки, массирует мне шею, небрежно и настойчиво одновременно. Окружающий пейзаж стал холмистым и долгое время мы несёмся по дороге, пролегающей через лес. Так далеко от Лааксума я ещё никогда не был. Мы останавливаемся на опушке леса, где стоят ещё несколько точно таких же зелёных машин, припаркованных на обочине дороги. Небольшая группа солдат стоит рядом с ними; двое стоят на коленях и заглядывают под низ машины, другие держат накидку над их головами, защищая их от дождя.
«Wait»[14], — говорит мой спутник, — «Just a moment»[15].
Он высовывается из окна и кричит что-то мужчинам, потом выскакивает из машины, перед этим подмигнув мне, словно между нами есть какая-то тайна. Его сапоги грохочут по дороге и вскоре он углубляется в беседу с другими солдатами, прислонившись к одной из машин. Я слышу их голоса и вижу яростную жестикуляцию в сторону автомобиля. Дождевая дробь по крыше ослабевает и светлая полоска солнечного света падает на дорогу и окружающие деревья. Я осматриваюсь в кабине и кладу цветные карандаши в нишу между сиденьем и спинкой, они хорошо заметны и я не забуду их. Над рулём под кнопками и стрелками написаны неизвестные слова, скорее всего американские: я пытаюсь их запомнить. Из-под маленького зеркальца над моей головой свисает цепочка с серебряным крестиком и несколькими монетами, рядом с ней пёстрая, блестящая картинка дамы со светло-желтыми волосами и улыбкой на неподвижных, алых губах. Шея длинная и открытая, жёлтые завитки спускаются на плечи мягкими волнами. Разве есть подобные женщины, такие яркие и пёстрые?
Снова и снова мои глаза возвращаются к этому блестящему лицу, которое беззаботно строит мне глазки.
Солнце скрывается, холодает и становится неуютно; переговоры на дороге, которым, казалось, нет конца, прекратились, солдаты разошлись и рассаживаются по автомобилям.
Наконец-то! Мой солдат радостно усаживается за руль и трогает холодной рукой меня за щеку.
«Cold!»[16]
Он нажимает на сигнал, издающий адский шум и немедленно получает ответ от других машин, пронзительно разносящийся в неподвижном воздухе.
Когда они проезжают мимо нас, кто-то пронзительно свистит и барабанит по крыше нашей машины, от чего я резко вздрагиваю.
«So long!»[17]
Тишина устанавливается между деревьями, мы снова одни. Солдат открывает пачку сигарет и держит её перед моим носом.
Я, курить? Он ухмыляется и закуривает. Запах мокрой одежды и сигарет заполняет кабину и вгоняет меня в сон: пора возвращаться домой.
«Tomorrow?»[18] — спрашивает он тогда.
В ответ на мой непонимающий взгляд он указывает на свои часы и пальцем делает круг.
«Tomorrow», и снова этот жест, «you», палец указывает на меня, «me», палец указывает на него, и он делает движение, словно крутит рулём.
«Утром, — думаю я, — вернёмся», и я колеблюсь. Все это хорошо, но лучше не надо.
«Tomorrow-tomorrow, — два круговых движения вокруг часов, — Jerome, Wolt, yes?»
Когда же я даю ему понять, что не понимаю его, указывает на свой рот и делает жест отчаяния. Он пробует снова, но я устал и чувствую себя вялым и апатичным. Мне хочется домой.
Он вытаскивает из кармана карту и изучает её, разложив на моих коленях. Мы возвращаемся, и, кажется, нет конца окружающим домам, лесам, водоёмам. Возвращаемся ли мы в Вамс? Когда мы сворачиваем на узкую боковую дорогу, солдат внезапно начинает свистеть. Между деревьями появляется небольшое здание, напоминающее нашу воскресную школу. Он останавливает машину у дома, выскакивает и помогает мне слезть.
«Come», — говорит он, когда я не решаюсь, и спускает, словно малыша, на землю, ведёт меня в сторону дома, в сухое место под карнизом рядом с водосточной трубой и делает знак подождать. Он достает из машины несколько коробок и исчезает за углом. Машина издаёт тикающие звуки, жесткие и сухие, аккомпанемент для листьев, шелестящих под дождём. Хотел бы я знать, который сейчас час…
Вскоре раздаются громкие голоса с верхнего этажа, прерываемые коротким смехом. Я узнаю голос Волта. Нигде не видно ни одного человека, время от времени раздается треск веток и пахнет влажным мхом, землёй и грибами. Я с удивлением вслушиваюсь к всплескам веселья в доме: не забыл ли солдат, что я жду его и хочу вернуться домой?
Я иду к задней части дома. Дождь прекратился, но с крыши капает, и на гравии большие лужи. Светлое солнечное пятно падает на стену, и в этот момент кто-то наверху распахивает окно, яркий отсвет от которого отражается в мокрых от дождя верхушках деревьев. Как долго он ещё пробудет там наверху?
За домом растут несколько запущенных кустов, и скрытый среди них потерянный гиацинт загорается синим цветом. Поодаль стоит деревянный сарай, а чуть дальше ещё одна такая же зелёная машина. За сараем есть ещё и железная дорога, выглядящая заброшенной, заросшая травой и бурно разросшимися сорняками. Между деревьями стоит тишина. Стараясь не шуметь, я пробираюсь через хрустящий гравий и сажусь на подножку машины. Может мне убежать?
