Они бродили по темному пустому двору, Белка держала его за руку.
— Нам долго сегодня надо гулять? — спросил Олежка.
— Нет, скоро уже, — Белка глянула на темные окна комнаты. — Пойдем на качели?
— У меня пальцы замерзли.
— На, — Белка натянула ему на руки свои варежки, посадила на качели, стала раскачивать, обжигая руки о холодное железо.
— Я не хочу качаться. Я домой хочу, — Олега тихо заплакал, опустив голову.
— Ну, подожди еще немного. Сейчас пойдем.
— Мне хо-о-олодно…
— Сейчас, сейчас, — Белка смотрела на темные окна…
…Иванов с трудом поднял голову. Изо рта валил пар и оседал инеем на меховом воротнике. Приборная доска, дверцы — все было в инее. Иванов растолкал Александра.
— Вставай!.. Вставай, слышишь!
— Что? А?
— Солярка кончилась!
Александр схватил трубку — рация молчала.
Иванов перебрался в грузовой отсек, вытащил на середину ящик с тушенкой, открыл монтировкой, вывалил банки на пол.
— Ломай, — он бросил ящик под ноги Александру. — Шевелись, замерзнем! — Лихорадочно огляделся и стал потрошить картонные ящики с маслом.
Александр пытался зажечь костерок посредине отсека, промерзший картон дымил, спички гасли. Иванов отобрал у него спички, вытащил из мешка с почтой несколько писем, скомкал и поджег. Остальные вместе с мешком бросил сверху.
Отсек заволокло дымом, в воздухе поплыла копоть. Иванов метался по тесному нутру вездехода, выламывая все, что могло гореть — доски, сиденья…
— Все, — сказал Александр. Они сидели у горки чуть дымящей золы. Иванов исподлобья оглядел разгромленную кабину, покрытую толстым слоем копоти. Потом распахнул дверцу:
— Выходи!
— С ума сошел?
— Делай, что говорю! — Иванов вытолкнул его из вездехода. Поджег сигнальную шашку и бросил в моторный отсек…
Непонятно, что там еще могло гореть, но вездеход пылал, как факел, весь от кормы до носа. Лопались стекла, бились по ветру языки огня, малиново светились в ночи раскаленные железные борта…
— Вот теперь все, — устало сказал Иванов. Он забрался в черный дымящийся остов вездехода. Александр сел рядом.
— Спать хочется…
— Спи, — сказал Иванов.
— Гляди, пурга кончается… Совсем чуть-чуть не хватило…
Ветер утих, и снегопад слабел на глазах.
— Попрощаемся, что ли? — усмехнулся Иванов.
— Они обнялись и так замерли. А снег все падал и уже не таял на остывшем металле…
Иванов загасил сигарету и тихо вернулся в комнату. Лена спала, откинув руку на его подушку. Иванов долго смотрел в ее спокойное лицо, потом наклонился, поцеловал. Лена, не открывая глаз, досадливо повела головой:
— Отстань… У тебя вечером время было, — и отвернулась к стене…
Хлопнула входная дверь, Лена прошла на кухню, держа букет тюльпанов. Иванов оторвался от учебников.
— Привет… Откуда? — кивнул он на цветы.
— Подарили, — с вызовом сказала Лена. — От тебя же не дождешься!
Иванов промолчал. Лена подрезала стебли и поставила цветы в вазу.
— Послушай, тебе не кажется, что я сегодня очень хорошо выгляжу? — спросила она. — Ты не хочешь сказать, что я очень красивая?
— Ты очень красивая, — сказал Иванов.
— Спасибо! — крикнула Лена и ушла в комнату.
Озадаченный Иванов двинулся следом. Лена сидела в кресле, раздраженно ковыряя лак на ногтях.
— Что с тобой?
— Ничего… Ты не замечаешь, что мы с тобой целыми днями молчим?.. Кстати, Алла звонила отцу по поводу загрангруппы. Передай, что не надо этого делать.
— Хорошо, — сказал Иванов…
«Икарус» подъехал к гостинице, первой вышла Белка, за ней шумной гурьбой, как детсадовцы, высыпали интуристы, начали втягиваться в стеклянные двери. Последний, тощий волосатый парень, задержался, игриво разговаривая с Белкой. Иванов подошел к ним. Иностранец глянул на него, спросил что-то. Белка ответила и демонстративно взяла Иванова под руку. Иностранец засмеялся, сказал что-то, указывая на них обоих, и ушел.
— Что он сказал?
— Он сказал: «У вашего брата очень красивая сестра».
— Он что, к тебе клеится?
— Что за выражения, братик! — засмеялась Белка.
Они поднялись в автобус, сели на передние кресла.
— Устала?
Белка пожала плечами.
— Как у тебя? Не звонишь.
— Занимаюсь.
— Как семейная жизнь?
— Не знаю. Не привыкну никак… — Иванов помолчал, — Ты знаешь… я ее люблю…
Алла, улыбаясь, молча смотрела на него.
— Понимаешь… мне хорошо… — Иванов растерянно развел руками, не зная, как объяснить. — Ленка в институте целый день, я сижу жду… и мне хорошо…
— Ну, совсем раскис! — Алла потрепала его по седому ежику.
— А ты кого-нибудь любишь?
— Я тебя люблю… Мне достаточно…
Вошел шофер, сел за руль, дожевывая бутерброд:
— Ну что, поехали?
— Сейчас… Два месяца скоро — помнишь? Цветов купи. У тебя деньги-то есть? — Алла достала несколько червонцев.
— Не надо, — неуверенно сказал Иванов.
— Надо, — Белка положила деньги ему в нагрудный карман.
Шофер завел мотор. Иванов шагнул на тротуар.
— Ты чего приходил? — спросила Белка.
— Так… — пожал плечами Иванов.
— Олег… — Белка нерешительно смотрела на него. — Я на той неделе хочу к матери съездить… Мне трудно там одной…
— Хорошо, — помолчав, сказал Иванов. Он захлопнул дверцу, и автобус стал разворачиваться…
Иванов сидел на кухне, над учебниками. Повернулся ключ в замке, он торопливо затушил сигарету, включил плиту под чайником, встал, разминая затекшую спину, и вышел в коридор. Лена стояла у двери, не раздеваясь, и молча смотрела на него. Иванов обнял ее, дотянулся поцеловать. Лена отстранилась.
— Подожди…
— Что-нибудь случилось? — насторожился Иванов.
— Д-да… Нам надо поговорить. Иди сюда… — Лена быстро прошла в комнату, указала на диван: — Сядь.
— Что случилось?
— Видишь ли… — сказала Лена. — Дело в том… что мы разводимся.
— Зачем ты… — растерянно сказал Иванов.
— Извини… — Лена достала из сумочки заявление и положила перед ним. — Подпиши, пожалуйста…
Иванов тупо разглядывал бланк с Лениной подписью, потом снова поднял глаза на нее.
— Понимаешь, Олег… — Лена мучительно поморщилась. — Я люблю другого человека…
— Какого?
— Какая разница. Другого. Не тебя…
И по тому, как трудно было ей это выговорить, Иванов, наконец, понял, что все это — правда.
— Я тебе не верю, — беспомощно сказал он.
— Я целую речь заготовила… три дня сочиняла… все спокойно объяснить… Глупо как… Ты ни в чем не виноват, Олег. Я виновата… Понимаешь, у меня был другой человек, до тебя… Потом появился ты, и все через голову. Я как с ума сошла. А потом… Ну, не мучай, меня, пожалуйста! Я и так чувствую себя последней дрянью! — чуть не плача, сказала Лена.»
— Я тебе не верю.
— Понимаешь, самое страшное, что мама оказалась права. Мы абсолютно разные люди… Мне уже не пятнадцать лет. Ты не изменился за это время, а я стала другой… В общем, мы снова стали встречаться. Он скоро уезжает, я поеду с ним…
— Я тебе не верю, — жалко сказал Иванов.
— Олег, милый, — Лена присела рядом. — Я так решила. Тут уже ничего не изменишь… Подпиши, пожалуйста…
Иванов молча подписал заявление и остался сидеть, глядя в стол. Лена спрятала заявление в судочку.
— Извини… — она постояла рядом и вышла.
Иванов долго сидел, опустив голову. Зябко повел плечами, затравленно огляделся в чужой комнате. Пошел на кухню, взялся было за телефон. Выключил выкипающий чайник. Его знобило, он лихорадочно быстро двигался по квартире. Вынул чашку, налил кипятку, тут же выплеснул в раковину, достал из холодильника бутылку водки. Снова поднял телефонную трубку, набрал номер. Не дождавшись гудков, положил. Наконец, сел, обняв себя за плечи пусто глядя в пространство…
Владик открыл тотчас после звонка — в куртке, кроссовках и темных очках, с ключами от машины в руке.
— A-а, привет! Извини — я на низком старте…
— Погоди, разговор есть, — Иванов закрыл за собой дверь.
— Давай по пути. Я к центру еду…
— Успеешь, — Иванов резко заступил дорогу потянувшемуся к двери Владику, тот удивленно глянул ему в лицо, остановился.
В коридор вышла беременная Владикова жена.
— Владик, ты опоздаешь.
— Сейчас, малыш… Ладно, пойдем, — он прошел в комнату.
— Владик, там не будут ждать…
— Сейчас!
Владик сел в кресло, демонстративно посмотрел на часы. Иванов сел напротив, вынул из внутреннего кармана бутылку:
— Без пол-литра не разобраться.
Владик досадливо всплеснул руками:
— Я же говорю — человек ждет!
— Посуду достань, — велел Иванов.
