– Ну как тебе преподаватели?
– Отличные, – сказала Шарлотта. Она предпочла бы больше не говорить на эту тему, но шесть пар глаз смотрели на нее с такой надеждой, что она поняла: просто так не отвертишься.
– …Ну разве что со стажерами трудно бывает, – добавила она. И сразу же пожалела о сказанном.
– А кто такие стажеры? Почему с ними трудно?
– Стажеры – это аспиранты, которые ведут занятия по теме своей научной работы. Нет, не то чтобы с ними трудно, просто они очень требовательные и, конечно, знают о своем предмете столько, что нам и не снилось.
– А есть у вас какие-то особенно хорошие преподаватели, может быть, даже выдающиеся ученые?
– Да, есть, – ответила Шарлотта таким тоном, что все посчитали эту тему исчерпанной.
– А каково это – жить в совмещенном общежитии?
– Да ничего, понемногу привыкаешь… – Отвязались бы уже наконец.
И там действительно общие ванные и туалеты для мальчиков и девочек?
– Ничего не поделаешь, приходится с этим мириться, стараться вести себя так, будто ничего не замечаешь. – Ну что еще вам непонятно? Не хочу я больше говорить на эту тему.
Однако взрослые не унимались.
– Но ведь это все-таки странное дело – совмещенные туалеты; наверное, все время чувствуешь себя неловко?
– Да нет, надо просто смотреть себе под ноги или в раковину, не смотреть в зеркало и не прислушиваться к тому, что происходит вокруг. – Все, больше вы на эту тему ничего из меня не выжмете.
– А со спортсменами ты в кампусе часто встречаешься?
– Нет.
Все бы ничего, но тут мама вдруг вспомнила, что Шарлотта рассказывала Бадди и Сэму про свое знакомство с кем-то из баскетбольных звезд.
– Ну да, я знакома с одним баскетболистом, но я бы не назвала его звездой. – Ну что вам еще от меня нужно?
– А что за баскетболист? Как его зовут?
– Его зовут Джоджо Йоханссен.
– Ну и как он тебе?
– Ничего, приятный.
– Приятный – и все?
– Да как вам сказать… все бы ничего, вот только голова у него как котел чугунный, а внутри – пустота.
Шарлотта приложила все усилия, чтобы уйти и от этой темы. Но легче от этого не стало.
– А как твоя соседка? Как вы с ней ладите?
– Да вроде ничего.
– Ничего – в каком смысле?
– Да ни в каком. Мы с ней мало видимся. У нас разное расписание.
Увидев широкую улыбку на лице папы, Шарлотта догадалась, о чем он хочет спросить. И действительно, папа сослался на Бадди, который накануне вечером поинтересовался, есть ли у сестры бойфренд, но ответа на этот вопрос тогда так и не последовало. А он тоже хотел бы знать, как у дочки обстоят дела по этой части. За столом послышались осторожные смешки. Гости давали понять, что сами не стали бы задавать такой вопрос, но раз уж папа…
– Шарлотта, ну давай, выкладывай – есть у тебя парень? – вмешалась в разговор Лори.
Шарлотта с горечью представила себе лицо Хойта, а потом проговорила:
– Нет, у меня нет.
Она произнесла это спокойно и буднично, без кокетства и без сожаления в голосе, как, например, ответила бы на вопрос, есть ли у нее в общежитии свой кухонный комбайн. Пожалуй, такой ответ можно было считать исчерпывающим, но мама, не желавшая уходить далеко от темы, поинтересовалась, где студенты назначают свидания.
– Никто теперь свиданий не назначает, мам. Девушки собираются компанией и вместе куда-нибудь идут, и парни туда приходят – тоже компаниями. Каждый надеется встретить кого-нибудь, кто ему понравится.
Такая простота нравов привела маму в изумление, и она тотчас же пожелала узнать, участвует ли Шарлотта в таких вылазках.
– Я один раз попробовала – выбралась с подружками. Но все это было так глупо, что больше я в такие места не ходила.
Миссис Томс, естественно, решила выяснить, чем же занимается Шарлотта в то время, когда другие девушки «куда-нибудь выбираются». Шарлотта уже настолько свыклась со своим унижением и чувством вины, что отвечала на вопросы как ни в чем не бывало.
– Ничем не занимаюсь. Никуда не хожу. Я лучше книжку почитаю.
И что, даже в субботу вечером, и вообще в уикенд она так-таки никуда и не выбирается?
– Нет, никуда не хожу.
Главное – сохранять на лице все то же бесстрастное выражение игрока в покер. Сама того не заметив, Шарлотта начала не только привыкать, но даже испытывать удовольствие от унижения и чувства неприязни к самой себе. Чем-то это состояние напомнило ей то, как иногда не по-доброму шутят ее знакомые по округу Аллегани: «Что, кузина Пегги? Она милейшим образом болеет».
А на баскетбол или на футбол она ходит? В Дьюпонте ведь, кажется, каждые выходные бывает какой-нибудь интересный матч.
– Нет, не хожу, потому что билеты очень дорогие. Да вообще-то если бы их и бесплатно раздавали, я бы все равно не пошла. Ну, не болельщица я. Не понимаю, почему все так носятся со спортом, а по спортсменам с ума сходят. Ну какое мне дело до того, кто у кого с каким счетом выиграл? К моей жизни это не имеет никакого отношения. Глупо это, вот и все.
А как же она развлекается?
– Развлекаюсь? Ну… я бегаю или хожу в тренажерный зал.
Нет, а насчет развлечений-то как?
– Да по мне даже пробежка или спортзал веселее, чем то, как проводят время другие студенты. У них в основном глупые развлечения. Глупые и… в общем, дурацкие. По большей части они ведут себя как семиклассники. Ничего их не интересует, кроме как… – Эту фразу Шарлотта решила не договаривать. Она хотела сказать «кроме как напиваться», но подумала, что мама, пожалуй, упадет в обморок, услышав такое. – В общем, они тусуются – а с моей точки зрения, просто ведут себя как полные идиоты.
Похоже, нарисованная картина жизни в Дьюпонтском университете не привела в восторг мисс Пеннингтон. Поколебавшись, она все же спросила с опаской:
– Ну хорошо, Шарлотта, но я думаю… учиться там тебе действительно интересно?
Давненько Шарлотта не слышала, чтобы мисс Пеннингтон спрашивала о чем-то с такой мольбой в голосе. Она явно хотела услышать утвердительный ответ, а иначе… а иначе рушились все ее представления о том, ради чего нужно учиться и учить других.
Шарлотта опять почувствовала себя виноватой. Нельзя позволять собственным несчастьям бросать тень на весь окружающий мир.
– Да, это правда, мисс Пеннингтон. У нас есть один курс… – Она хотела было рассказать о мистере Старлинге, но в последний момент решила не заострять на нем внимание, потому что очень скоро мама с папой получат официальное уведомление о результатах ее учебы за первый семестр и, увидев название курса и имя преподавателя, которыми она так восхищалась, обнаружат весьма невысокую оценку именно по этому предмету. Мисс Пеннингтон тоже наверняка заметит эту «неувязочку». «Один курс» так и повис в воздухе.
– Что же это за курс? – Мисс Пеннингтон по-прежнему смотрела на Шарлотту умоляющими глазами.
– Нейрофизиология, – ответила та. Опять неловкая пауза… ну как же трудно… мучительно… вести этот разговор. – Я даже не представляла, что это может быть так интересно. – При этом Шарлотта понимала, что по ее лицу в этот момент ни за что не скажешь, будто ей вообще может быть интересно что бы то ни было. Последовала очередная неловкая пауза. – Наш преподаватель, мистер Старлинг, на первом же занятии рассказал, что за тысячу лет сменилось всего сорок поколений людей. Он всегда так – начнет что-нибудь рассказывать, и ты обо всем забываешь. Очень интересно.
– Старлинг… – сказала миссис Томс. – Это он получил Нобелевскую премию?
– Не знаю, – сказала Шарлотта.
– Извините, что перебиваю, – миссис Томс решила все же подключиться к разговору, – но ты сказала «сорок поколений»?
– Это он так говорит. Мистер Старлинг. – Шарлотта полагала, что сия не слишком вежливая фраза поможет закрыть разговор и на эту тему. Ей в ее состоянии только и не хватало сейчас устраивать дискуссии обо всяких там «поколениях» и на прочие академические темы. Каждое слово девушке давалось с неимоверным трудом, ощущение было такое, что она перекладывает и составляет один к другому тяжеленные бетонные блоки.
Молчание. Десять, пятнадцать секунд – пауза казалась вечностью.
Миссис Томс опять попыталась заполнить образовавшийся в разговоре вакуум.
– Нет, но мне действительно интересно. Что он имел в виду и в связи с чем так сказал?
– Да я уже не помню, – убитым, замогильным голосом ответила статуя Долготерпения, улыбаясь аллегорической фигуре Скорби.
Опять тишина и молчание; на этот раз молчание уже казалось затишьем перед бурей. Но тут вмешалось чувство вины и заставило Шарлотту посмотреть на ситуацию с другой точки зрения. Нельзя так поступать с близкими людьми. Они ждут, что ты им что-то расскажешь, а ты сидишь и отмалчиваешься.
– Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, мистер Старлинг имел в виду, что тысяча лет – не такой уж большой срок, а ведь за это время представление человека о самом себе – во всяком случае, в западной цивилизации – изменилось коренным образом.
