Теория перевоплощения русалок предлагает еще одно, фантастическое, однако теоретически вполне правдоподобное объяснение. Некоторые русалки — среди них и детолюбивые плакуши — могут при желании превратиться в ребенка. Если вдруг какая-то русалка почувствует непреодолимое желание проявить материнский, детолюбивый инстинкт, она может договориться с товаркой по виду, которая даст согласие пойти ей в этом вопросе навстречу. Вообразить себя хотя бы на время счастливой матерью — эта мечта и в самом деле, наверное, столь соблазнительна для плакуш, что они во имя удовольствия потетешкать дитятю заключают между собой такие союзы.
Однако следует заметить, что научно это положение пока еще не доказано, в данном случае имеет место смелая гипотеза.
Самоотверженное поведение при предостережении людей о неблагоприятной ледовой обстановке и безграничная любовь к детям — две прекрасные черты, которыми уместно закончить рассмотрение детолюбивых плакуш.
Несколько слов о творческих и вокальных возможностях этих русалок.
Надо сразу признать, что добросердечность детолюбивых плакуш значительно превосходит их музыкальные (как и другие) таланты, то же явление часто наблюдается и у людей. Но мы все же не должны проявлять отрицательное отношение к существам, которые из-за своей добросердечности могут производить впечатление несколько глуповатых и часто льют слезы, оплакивая несовершенство мира. Лев Толстой, великий моралист и зеркало русской революции, сказал об одном крестьянине, что тот был «великолепный, просто святой человек — мало ли что немножко тронутый…». И эта оценка дана в одобрительном тоне.
Практика показывает, что детолюбивые плакуши в вокальном мастерстве уступают не только писклявым нимфоманкам, но и плакушам-лесбиюшкам. Честно говоря, они не слишком придерживаются мотива. Об этом есть сообщение в «Книге о русалках» (см. № 32):
«Однажды в летний день живущие близ одной реки крестьяне услышали, что у реки кто-то плачет странным голосом. По сведениям жителей, никто туда сроду не ходил. Подошли на голос поближе — голос изменился. Когда совсем приблизились, услышали плеск воды, и потом все стало тихо и спокойно».
В приведенном сообщении говорится, что голос упомянутой плакуши несколько «странный» и «изменился». В соответствии с музыкальной терминологией это свидетельствует о неспособности певицы долго «держаться в одной тональности». Народ же говорит проще и жестче: «Небось ей еще в детстве медведь на ухо наступил». Наверное, и среди наших читателей есть люди, которым, как и русалке, из-за этого дефекта приходилось в школьные годы проливать слезы. А ведь, сказать по чести, правильное ведение мотива — отнюдь не самое важное в жизни!
Однако неверно было бы утверждать, что плакуши совершенно немузыкальны; короткие фразы, особенно в форме хроматической гаммы, они иногда вполне способны пропеть. И история показала, что в общем этого достаточно. Приятно сознавать, что именно не слишком музыкальные плакуши нашей Республики, кажется, оставили в мировой музыкальной культуре более глубокий след, чем любой из наших профессиональных композиторов. Чтобы убедиться в этом, следует съездить не далее чем в Хаапсалу. А там постоять возле мемориальной скамьи великого русского композитора Чайковского и прочитать выбитые на камне ноты.
Не нужно быть музыкантом, чтобы распознать в этих нотных знаках одну из важных тем всемирно известной Шестой симфонии. Композитор нашел эту тему в Хаапсалу, и мы с полным основанием можем утверждать: слушая русалок. В наших фондах есть записанная до приезда Чайковского в Хаапсалу песня русалок на слова: «Милый Юри, ты далеко…» Комментатор отмечает, что голос певицы слегка детонировал и она немного фальшивила. Однако здесь налицо, нота в ноту, тот же мотив. (Много позже эту мелодию записали также собиратели народной музыки. Текст к тому времени несколько изменился и звучит у них так: «Милая Мари, ты далеко…»)
Факт не требует комментариев.
Этим приятным и, возможно, сенсационным экскурсом мы хотели бы закончить рассмотрение добросердечных и гуманных детолюбивых плакуш. Чувствуется, что заключительный аккорд получился торжественный и мажорный!
РУСАЛКА В ИВАНОВУ НОЧЬ (№ 36)
Л. Лепп-Вийкманн из Хальяла.
В старину из озера Мустъярв в один из четвергов середины лета, обычно ночью, выходила красивая дева небольшого роста, примерно с полфута. Выходила она из озера обычно перед тем, как угаснет вечерняя заря, недолгое время сидела на берегу, иной раз немного в стороне, в кустарнике. Швыряла гальку и камушки в воду и пела что-то жалобное, а слов никто разобрать не мог, потому что она ни одну человеческую душу близко к себе не подпускала.
Но как только занималась утренняя заря, она быстро исчезала в озере. Однажды, когда канун Иванова дня пришелся на четверг, девушка появилась немного раньше и дошла до деревни, постояла кое-где против домов на улице и под окнами банек, где женщины парились…
Далее следует подробное описание того, как мужики скопом стали ловить крошечную деву-русалку, но не поймали. Русалка будто бы убежала и бросилась в воду. Мужики остановились на берегу, почесали в затылке и «поклялись ни в жисть больше такими делами не заниматься». Но это обещание было запоздалым, ибо после того девушку больше не видел ни один смертный.
Конечно, грустно читать о таком жестоком преследовании, эту крошечную робкую русалку позже в самом деле видели очень редко. (Правда, что касается роста русалки, мы придерживаемся другого мнения. Позже встречались примерно метровые особи — вероятно, народная молва со временем все уменьшала рост крошечной русалки. Теперь, основываясь на так называемых русалкоуравнениях Руссалкина, мы знаем совершенно точно, что русалки ростом менее 87,5 см неустойчивы и распадаются — по аналогии с некоторыми ядерными частицами — за долю секунды.) Страшно подумать, что произошло бы, если бы мужикам удалось поймать русалку. В «Книге о русалках» (№ 103) есть рассказ о жестоком избиении русалки неким заезжим субчиком (о русалкопогромах имеются сведения и в других источниках). Судя по этому описанию, и в вышеприведенном случае могла бы разыграться достаточно дикая сцена. Робкое поведение лесбиюшек позволяет предположить, что, возможно, ранее с кем-либо из них произошло нечто подобное, отвратившее их от мужского пола и, по примеру Сафо, привлекшее к более нежному женскому обществу. Хрупкая плакушечка, самая малорослая из русалок Эстонии, уже исходя из своего телосложения может бояться мужчин. Грубое обращение с женщиной часто ведет к фригидности (см.: Палохеймо М., Роухункоски М., Рутанен М. Откровенно о браке), что затем может привести в объятия своего пола. Будучи серьезными учеными, мы, естественно, не относимся к таким явлениям как несгибаемые моралисты — в этом читатель мог уже убедиться на основе изложенных соображений по поводу головочесок, — и все же жаль прекрасную русалку. С грустью поглядывает она в окно банек за женщинами, но не осмеливается войти. Отсюда, по всей вероятности, и происходят минорное ламентозо ее песен и хроматически нисходящий мелодический узор, который она повторяет как свободную секвенцию. У плакуши-лесбиюшки записано следующее соло:
Исполнив этот небольшой минорно-романтический отрывок, русалка обычно разражается плачем. Продолжительность плача составляет 25–40 секунд. Затем плакуша повторяет свою песню снова, уже на полтона ниже; в данном случае, следовательно, в до-диез миноре.
Но все же плакуша-лесбиюшка — не всегда мирящаяся со своей судьбой слабовольная слезоточильщица. В подтверждение этого можно привести сокращенное описание встречи уважаемого исследователя колошматников доктора Карла Роозиокса (о котором упоминалось в главе «С чего начинать?») с представительницей рассматриваемого вида.
Однажды в четверг вечером доктор почувствовал себя нездоровым: голова и шейные мышцы болели, давал о себе знать и ревматизм, который ученый «честно заслужил» (собственные слова К. Роозиокса) многолетней работой в полевых условиях.
В подобных случаях он, по его словам, получал помощь от одной выдающейся самки, представительницы вида веселый шерстеног (Pilapes hilaris) из отряда колошматников. Эту симпатичную особь, которую ученый наблюдает уже почти полвека и которую ласкательно называет Лонни, он считает самой лучшей из встречавшихся ему массажисток.
Когда ученый прибыл на их обычное место встречи (сенной сарай под Хальяла), ему не пришлось долго ждать Лонни. После краткой беседы о новых давительных приемах колошматников, разумеется, представляющих большой интерес для специалиста, виртуозная массажистка приступила к лечебной процедуре.
