Первое, что бросается в глаза – мусор. Стоит на неделю съездить в соседнюю Швецию, и на тебе – на родине тебя встречает мусор. Вернее, он с нее и раньше никуда не девался, просто ты от него отвык.
Мне скажут: мусор мировая проблема. Правильно. Человечество пока обвиняет углекислый газ в глобальном потеплении, но метан, получаемый от гниения, обладает куда большим парниковым эффектом.
Правда, гниение – это одна из форм жизни, и на Земле всегда что-то гнило.
Гнило всегда, но человечество способно в несколько раз увеличить скорость процесса.
Мы – цивилизация, порождающая мусор. Горы мусора. И ведем себя мы как колония дрожжей – гадим, пока такая возможность есть.
А потом – все. Колония задыхается, и продукты ее жизнедеятельности потом кто-нибудь выпивает, отдавая должное крепости напитка.
В Швеции это поняли давно. У них в некоторых домах уже стоят специальные емкости – в них сбраживаются пищевые отходы. Результат – отопление и компост. Отопление– в дом, компост– на грядки. Получается еще и метан – его можно тоже пускать в дело. Его можно сжигать на кухне (и тогда получается менее вредный для природы углекислый газ) или сжижать, а потом – на специальную установку: там из метана получают углерод и водород. Далее водород сжигается в специальном двигателе, тот вращает ротор электрогенератора, и на выходе получается свет. Остальной мусор тоже сортируется и утилизируется. На семьдесят процентов. Говорят, что где-то есть и девяносто пять – хотел бы я на это посмотреть.
Вот как дело выглядит в идеале.
А на самом деле – гадим, гадим, гадим. И Отечество мое в этом деле среди первых будет.
Кстати, среди первых много стран, США, например, но у нас это выглядит ой как тоскливо.
В некоторых странах уже случаются мусорные бунты – самый свежий в Италии, в Неаполе.
У нас – тишина. Мусор у нас везде и без всякого бунта.
Главная проблема – дураки и дороги, но на дороги, особенно в селах, принято кидать ботву из-за забора. Ботва гниет, и дорога перестает быть дорогой – она превращается в поле.
А в городах у нас на светофоре может остановиться «Мерседес», и из него на проезжую часть вылетает окурок.
А во дворах всегда не хватает одного контейнера, и поэтому мусор горой лежит рядом.
Он тут же начинает гнить.
У мусора есть одно очень важное свойство: он все делает мусором – почву, город, воздух, людей, продукты, законы. Невозможно принимать нормальные законы, правила, уставы – в них будет мусор.
Сталевары знают: чтобы сварить высококачественную сталь, нужно подстригать газон перед сталеплавильным цехом. И внутри должно быть как в операционной, и туалет для рабочего люда должен сверкать чистотой. Вот тогда и сварится отличная сталь. Иначе никак.
Мозг человека устроен так, что он все берет в работу. Вы идете по улице, и он фиксирует: встречных людей, их одежду, деревья, траву, небо– все подвергается учету. Даже количество листьев на дереве. Мозг вбирает в себя все. А потом он разложит это все по полочкам. Там. У себя внутри. Это нужно ему для работы. Переработанное превращается в команды, а те – в мысли, в чувства, в поведение.
Люди, каждый день видящие мусор, агрессивны. На этот счет есть даже исследования.
И агрессивны они не только в какой-нибудь Кении. Они везде агрессивны.
Мусор разрыхляет сознание. Он влияет на общество, устои, обычаи, обряды.
Он влияет на речь. Она обедняется, в ней появляются слова-калеки – уродцы, уроды, паразиты, недослова. Человек не может высказаться. Невысказанное копится до времени. Потом – взрыв. Это взрыв внутри человека, и человек переходит на мат. Мат – это низ языка. Мат – человек загнан в угол. Если он все время говорит одним только матом – это значит, он из этого угла не выходит. Вот вам и агрессивность.
Язык очищается, конечно, он же живой. Он отринет гниль, как и любое живое существо, но он очищается не сразу. Это происходит медленно.
Без языка нет правил. Без правил – законов. Без законов – общества. Без общества – Отечества.
Вот и получается: мусор – главный враг Отечества.
* * *
Я гроша ломаного не дам за писательское искусство. Что за манера писать ни о чем?
И в то же время, надо сказать, рабское копирование нашей действительности вредит эффективности картин.
То ли дело непритязательный рассказ о сопливом отрочестве монарха – вот где чутье.
* * *
Парламент состоит из двух палат: уроды и полууроды.
Вот только не знаю, какая же из них верхняя.
* * *
Нашим медикам должен являться сам Сатана. Убежден. И почаще.
Рай небесный давно нуждается в чем-то подобном.
Правда, визит врага рода человеческого я бы устроил не только медикам, но им – в первую голову.
Они клятву давали. Был когда-то такой удивительный врач – Гиппократ – его клятву они и дают.
Вот чиновники ничего не дают, и поэтому к ним Сатана, с моей точки зрения, должен являться сразу же после того, как он посетит всех медиков.
Медицина у нас – это… как бы поточнее… в общем, есть одно весьма неприличное слово, означающее всеобщий конец.
Многое у нас можно назвать именно этим словом, но отечественной эскулапии оно подходит более всего.
Можно построить великолепные здания и отвести их под больницы и медицинские центры. Можно даже отремонтировать старые приюты скорби и слез. Можно поставить внутрь их самое современное оборудование, но людей, посвятивших себя заботам о чужом здоровье, не заменить.
Если начальник городской поликлиники говорит своему сотруднику, врачу: «Ты должен мне каждый день сдавать деньги!» – то этот врач должен где-то эти деньги брать.
Одного только посещения любой палаты в обычной больнице достаточно, чтоб вы надолго потеряли аппетит: люди ютятся на койках в коридорах, в туалетах лежит то, что и должно там лежать, лекарства – в ближайшей аптеке, родственников нет – ваше горе.
А чего только стоит рассказ одной моей знакомой:
– Я говорю сестре: «Девушке в палате плохо!» – а она мне: «Докурю и приду». Она-то докурила, вот только девушка умерла.
Вы думаете, это какой-то неординарный случай? Да, нет же, уверяю вас.
И в палатах одни косматые старухи, старичка увидишь редко, потому что многим из них уже посчастливилось оставить этот замечательный мир. Не дождались полной реализации самого гуманного из наших национальных проектов.
А в хирургическом отделении хирурги все режут и режут. По десять. нет, по двадцать операций за смену. Здорово режут. Виртуозно режут. Потрясающе режут. Вот только выхаживать потом некому.
Сестры работают, работают, работают, работают, а выхаживать некому.
Тут могут взять больную с инфарктом и инсультом на УЗИ по поводу застоя крови в венах неработающей левой ноги, а потом бросить ее минут на сорок на каталке совершенно голую, потому что все ушли на празднование шестидесятилетия завотделением. И деньги здесь ни при чем. Они ничего не гарантируют. Заплатите деньги, а они вернут вам труп.
Это трупорезы. Им просто необходим Сатана.
* * *
Я пишу всякую всячину. Мое письмо меня успокаивает. Назвал что-то его собственным именем или даже присвоил ему это имя – и успокоился. Главное назвать – и проходит неуверенность, страх. И вот ты уже ничего не боишься. Названное не страшно, а ты приобрел силу.
* * *
Усерднейшим образом изучаю все то, что историей выведено на эти подмостки.
Должен сказать, что прежде всего меня устраивает количество – их теперь два; и рост – в каждом по метр с чем-то. Вот если поставить их друг на друга, то возникнет фигура, которая более всего подходит этому населению в качестве сосуда для мудрости – что-то около трех метров.
* * *
Письмо – это угощение. Классики говорили, что, затрачиваясь на устройство подробного угощения, вы сделаете большую глупость, если так худо распорядитесь, что позволите вашим критикам его разбранить.
Плевал я на критиков. Вот.
* * *
Традиция проведения военных парадов на Красной площади с участием боевой техники будет восстановлена. 9 мая 2008 года военный парад на Красной площади в Москве решено проводить с участием современной боевой техники.
Уже есть заявления о том, что «…выведя на Красную площадь боевую технику, мы и стране, и недоброжелателям нашим покажем, что обороноспособность страны крепнет…».
Ну, вообще-то, недоброжелатели о состоянии нашей обороноспособности прекрасно осведомлены, а новые образцы военной техники обычно демонстрируют на всякого рода военных салонах.
А парад к боевой выучке имеет примерно такое же отношение, как полеты «Витязей» или «Стрижей» к реальному бою.
Когда у одного офицера, участника обороны Порт-Артура, спросили, чем он сейчас занимается, он ответил: – Учу солдат воевать!
– А что же вы делали раньше?
– Учил их маршировать! Вот и весь сказ.
Воевать и маршировать– разные вещи. Лучше не крики о боевой технике, а сама техника.
