Страх этого полета давил и мешал работать, необычные обстоятельства заставляли Климова изменить все привычные стереотипы, искать новые способы, все время приспосабливаться к новым обстоятельствам и быть готовыми к любому повороту судьбы.
Это требовало огромного расхода нервной энергии, черпать которую каждый член экипажа мог только внутри себя.
Но значительную часть духовных сил и надежды на благополучный исход полета придавала людям спокойная уверенность капитана, цементирующая дружное, слаженное взаимодействие давно знающих друг друга людей. Локоть к локтю, плечо к плечу, спина к спине.
Мальчишка, сидевший на правом кресле, сначала был не в счет. Они жалели пацана, которого судьба бросила в такую страшную передрягу. Помочь ему, подбодрить, просто сказать теплое слово, - сначала было некогда. И все же нашлась у капитана минута, и он сумел вытащить парня.
Теперь же, ободренный и увлеченный примером старших, молодой летчик постепенно укреплялся духом. Мужчина, конечно, должен справиться с собой сам. Только надо чуть помочь ему стать мужчиной.
Верхняя кромка облаков становилась все выше потому, что машина пересекала холодный атмосферный фронт.
Зародившись на границе полярной и арктической воздушных масс, он стремительно перемещался из северной области высокого давления на юг, в сторону низкого, и представлял собой тысячекилометровый вал ледяного воздуха полярных широт, катящийся по земле со скоростью курьерского поезда. Процесс перемещения холодного воздуха выглядел на земле как снежный буран: вот он-то и ревел ночью, он-то и переносил массы снега, забивая плотными передувами дороги и ложбины и до черной земли обнажая вершины холмов.
Трудно представить себе всю громадность и мощь циклона. Его энергия расходуется постепенно, на большом пространстве, производя огромную разрушительную работу. А если бы собрать всю энергию воедино и выделить в течение секунды - она же все сметет на своем пути, как ядерная бомба. Только на гораздо, неизмеримо большей площади.
В безбрежном атмосферном пространстве, охваченный циклоном, висел пассажирский самолет - маленькая частичка воздушного планктона, влекомая необъятным течением воздушной массы. И управлял им разум человека, сконцентрированный в микроскопических клеточках серого вещества.
Теперь холодный фронт, плавно поворачивая против часовой стрелки с северного направления, уходил на юго-восток, в сторону Байкала, и терпящему бедствие самолету предстояло обогнать его и успеть произвести посадку до того, как свирепое ледяное дыхание севера перевалит Байкальский хребет и выйдет на просторы озера.
Кто - кого?
Климов мучительно вспоминал, как при подготовке к полету выглядела синоптическая карта, как располагались на ней фронты. На севере, он знал, к Норильску подходил теплый фронт полярного циклона, и капитан принимал решение на вылет в Норильск, просчитав все варианты, связанные именно с норильской погодой. А фронты, ушедшие на восток, он отметил просто по давней привычке, краем глаза, и сейчас не мог вспомнить, как далеко от Байкала был нарисован на карте тот фронт, который сейчас, как кошка мышью, бездушно поигрывал обреченным лайнером.
Зимние фронты невыразительны внешне. Сверху видно только, как взвесь снежных хлопьев сбивается в невысокие, жидкие, почти прозрачные кучевые облака, которые своими клочковатыми вершинами не поднимаются выше четырех-пяти километров над землей. Их вытесняет, выдавливает сила катка ледяного воздуха, но энергия подъема, не подпитываемая, как в жаркие летние грозовые дни, солнечным теплом, гаснет уже в нескольких километрах над заснеженной подстилающей поверхностью. Значительных восходящих потоков практически нет, зато ветер дует вдоль земли с беспощадной леденящей силой. И если на его пути встретится препятствие в виде горного хребта, ветер, обтекая горы, стремится прорваться через ущелья, превращая каждое в природную мощную аэродинамическую трубу.
Климов торопился обогнать фронт, чтобы на снижении не попасть под завихрения невидимых воздушных течений над предгорьями в южной части Байкала. Он знал, что глубина фронта невелика: может, восемьдесят-сто километров; скорость перемещения воздушного вала тоже примерно восемьдесят километров в час. Летя со скоростью пятьсот, можно было обогнать фронт, но как близко тот подошел уже к озеру? Ведь над южной оконечностью Байкала придется развернуться на северо-восток и идти уже не перпендикулярно фронту, а вдоль него, и фронт будет быстро приближаться слева, переваливая через Байкальский хребет и стремительно сокращая тот небольшой кусочек времени, который останется у экипажа для производства плавного снижения и посадки на лед.
С другой стороны, это время ограничивалось все уменьшающимся остатком топлива. Надо было торопиться, но... скорей огня - не сваришь.
Он запросил синоптическую консультацию. Через несколько минут женский голос в эфире сообщил ему требуемые данные: фронт прошел Нижнеудинск, он перемещается со скоростью восемьдесят километров в час, расчетное время пересечения береговой черты - через полтора часа, усиление юго-западного ветра начнется примерно через час, потом разворот ветра на северо-западный.
Климов поблагодарил и снова переключился на контроль за высотой и скоростью, постоянно щелкая переключателем.
Болтанка отбирала силы, и капитан, несмотря на уже близкое начало снижения, подумав, дал команду добавить каждому двигателю по пять процентов. Машина стала медленно набирать высоту и, пробив верхнюю кромку, на высоте пять тысяч вновь повисла под черным, усеянным яркими звездами ночным сибирским небом.
Можно было бы минутку отдохнуть. Но тревога, угнездившаяся в душе, крепко стискивала сердце, и холодок в животе не проходил. Оставалось терпеливо дожидаться конца. Никто из членов экипажа не знал, каких усилий будет ему это терпение стоить, никто не мог предположить, какие еще сюрпризы готовит им стихия, и поэтому все были сжаты в ожидании неизвестного.
Их поддерживала надежда на удачу, а главное - на расчеты капитана.
Вышли из нижнеудинской зоны. Диспетчер попрощался и пожелал удачи. Штурман набрал частоту Иркутска.
Все те нравственные усилия капитана, второго пилота, штурмана и бортинженера, которыми, собственно, и держался этот полет, подпадали под модное нынче научное определение "управление ресурсами экипажа", сокращенно обозначаемое в авиационной среде английской аббревиатурой CRM.
Климов, воспитанник совершенно самостоятельной советской школы летного мастерства, в своих инструкторских изысканиях не обошел вниманием усиленно внедрявшееся в передовых авиакомпаниях новшество. Он добыл этот увесистый документ и посвятил достаточно времени знакомству с ним.
Поначалу у старого пилота теплилась надежда, что он почерпнет в этих западных разработках что-то новое для себя. Он окунулся в первые разделы... и сразу увяз в развесистой клюкве формулировок, определений, классификаций, деления на части, частички, доли, ответвления, деление ответвлений на главки, разделы, подразделы, части, частички...
Он искал в этом документе новое; новым для него оказалось то, что простые вещи, которые были известны ему почти с пеленок, - выдающиеся умы Запада сумели запеленать в строго выверенную, красивую, сложную, пропорциональную, солидную, увесистую, внушительную паутину, строго офисного, вылизанного пошиба.
По мнению создателей этого руководства к действию, сидящих в уютных кабинетах американского университета за чашечкой кофе, - его должны были изучить назубок все как один летчики. Их и заставили зубрить. А вызубрившие этот документ летчики все равно исправно убивают людей в катастрофах, причем, не реже, чем во всем мире, и в той же России, в частности.
К такому выводу приходил старый пилот-инструктор, выпустивший в небо, может, не один десяток толковых капитанов.
Волга впадала в Каспийское море. Но Волга, согласно трактовке этого шедевра, относилась к классу рек, к отряду больших рек, отряд этот подразделялся на горные и равнинные, стремительные и неторопливые, с крутыми и с пологими берегами, а берега, в свою очередь, распределялись по целому ряду своих признаков и отличий.
И за столь великой, цельной, увесистой, внушительной системой, которую впаривали доверчивому русскому летчику прагматичные и дальновидные западные деятели, в кружевах прописных истин как-то затерялся весь смысл, сводящийся к тому, что великая река все-таки в то море просто впадает.
Климов задавал себе вопрос: а может, он просто не дорос до современного понимания? Может уровень его интеллекта не позволяет? Может этот... тьфу, прости господи, индекс, айкью этот, у него не столь высок? Высшего образования не хватает?
Он вспомнил один забавный случай. Как-то раз в штурманской летчики обсуждали проблемы новой, капиталистической жизни. Разговором заправлял кудрявый молодой капитан, с двумя ромбиками на форменном пиджаке, свободно оперирующий высокими псевдонаучными категориями. Он явно чувствовал свое интеллектуальное превосходство. И когда Витюха задал ему наивный вопрос, желая что-то уточнить, кудрявый снисходительно обернулся к штурману:
