– Мы знаем, потому что интуиция подсказывает мне, что это не так.
– Ты сама определила, что жизнь отдельно взятой бабочки имеет точно отмеренную длину. Разве не может быть подобное применимо к продолжительности жизни других видов?
Аманда слегка покраснела.
– Мой чародей, если ты надеешься смутить меня, обращая внимание на мои собственные противоречия, то забудь об этом. В свое время мне не хватало просветленности, и я верила в необратимость смерти. А теперь я не столь наивна, чтобы верить в необратимость исчезновения видов. Кроме как на чисто формальном уровне. Ты находишься достаточно близко к источнику и поэтому должен знать, что живые существа в действительности никуда не исчезают. Их формы – другое дело, они могут устареть и не отвечать потребностям времени, но энергия их сути – вечна. Единственное, что навсегда исчезает, – это форма, какую принимает энергия. После того, как видимые, такие, какими мы знаем их, подвязочные змеи исчезнут, их энергия продолжит свое существование. (Примечание: Марксу Марвеллосу, который позднее жарко спорил с мистическими декларациями Зиллера, пришлось согласиться с предыдущим утверждением Аманды, поскольку оно имело научное обоснование. Как установил немецкий биолог Эрнст Геккель, ни одна частичка живой энергии никуда не исчезает, и никаких новых ее частиц тоже не возникает.) Динозавры по-прежнему существуют, только в форме энергии. Частица энергии динозавра вполне может быть частью любого из нас, например, тебя. Вокруг нас полным-полно энергии саблезубых тигров. И энергии трилобитов. Совсем недавно я столкнулась с энергией лохматого мамонта. Поэтому, солнце мое, то, что мы должны сохранять, это не более чем формы, своего рода контейнеры, хотя сами контейнеры состоят из энергии и являются переплетением связей энергии, которую они в себе содержат, подобно тому, как кувшин содержит в себе молоко. Более того, физический облик этих контейнеров прекрасен. Форма, цвет, органы чувств и движение, способность к действию и различимая психическая жизнь. Пусть наш зверинец исчезающих видов будет чем-то вроде музея. С той разницей, что это будет музей полных контейнеров, а не пустых, как обычно бывает.
Музей живых форм, которые, возможно, пережили свою функцию. Таким образом, это будет музей вне времени, над временем и над смертью и тем самым сродни поэзии.
Зиллер поставил барабан на его обычное место.
– Что ж, – произнес он наконец, – твое предложение представляется мне разумной альтернативой. Давай ляжем спать, а утром все хорошенько обсудим.
Он нырнул под одеяло, а Аманда отправилась в свое святилище задуть свечу. Джон Пол улыбнулся.
– Наверное, это здорово: стать мировой столицей – столицей Почти Исчезнувших Сан-Францисских Подвязочных Змей, – сказал он.
Когда Зиллеры вернулись из леса домой, там их уже поджидало письмо. Они завершили работу по переустройству кафе – как внутри, так и снаружи, – и у них наконец появилось свободное время. Поэтому супруги решили посвятить хмурое туманное утро поиску съедобных и/или внешне привлекательных грибов. Сев в джип, они покатили вдоль реки, исполняя по пути в горы доисторические песнопения собственного сочинения, призванные привлечь к себе внимание грибов. И на склонах горы Маунт-Бейкер, все так же громко распевая, вскоре собрали две полные корзинки лисичек. Возвращаясь обратно, грибники чувствовали усталость, предоставив реке возможность распевать песнопения вместо них.
Когда они вернулись домой, Аманда поспешила на кухню и загрузила грибы в раковину – сначала необходимо соскрести с них грязь и сосновые иголки. Джон Пол немного задержался, чтобы заглянуть в почтовый ящик.
В нем обнаружилась открытка, довольно старая. На редкость несуразно-аляповатая, она являла собой – кстати, качество печати, нечеткое и смазанное, словно не в фокусе, оставляло желать много лучшего – изображение лесопилки, не иначе как достопримечательность какой-то глухомани. Чуть размазанные фигурки рабочих в комбинезонах держали в руках топоры, выстроившись в ряд на массивном бревне на фоне паровой лебедки. Все были тщательно причесаны и улыбались (как казалось) по воле незримого фотографа, который должен был запечатлеть их на пленке, сделав размером не больше комара. Это была открытка не первой свежести, подвыцветшая и слегка помятая, снятая где-нибудь со стойки разбитых надежд. Почтовый штемпель – с таким же успехом на нем могло стоять что-то вроде Троббинг-Уоллет, штат Айдахо, или Нуво-Рэтс-Брес, штат Миннесота, на самом деле гласил – Абердин, штат Вашингтон. Открытка была адресована Джону Полу Зиллеру.
Дорогой Зиллер!
Похоже, что от цирка я отстал, однако теперь у меня свое собственное шоу. О господи. То, что произошло со мной за последнюю пару недель, не вписывается ни в какие рамки, даже такой продвинутый чувак, как ты, ни за что бы мне не поверил. Не буду пока вдаваться в детали. Помолись за меня. Пламенный привет твоей женушке. Покеда.
П.П.
Лисички представляют собой что-то вроде крошечной трубы с продольными складками-гофре. Сырые лисички пахнут абрикосом. Поджаренные в масле – источают аромат почек, обвалянных в сухарях, однако имеют вкус яйца-пашот, приготовленного с вином Надыму костра, и плотность мяса дичи. Мон Кул предпочитал уплетать их сырыми. Малыш Тор не брал в рот вообще. Аманда и Джон Пол, чей экстатический аппетит подчеркивал их животное единодушие со всем мировым бытием, употребляли их в жареном виде. Причем с удовольствием.
– О боже, – произнес Джон Пол, поглаживая свой живот.
– О боже, боже мой, – произнесла Аманда, поглаживая свой.
После трапезы они растянулись на подушках и выкурили трубку травки. Впервые за время беременности Аманда ощутила шевеление во чреве. Это было не компактное движение, которое производит животное, когда ему нужно повернуться в норке, но некий трепет, подобный трепету ласточкиной стаи в неподвижном воздухе.
– Чему ты улыбаешься? – спросил Джон Пол.
– Грибы вспугнули ласточек, – ответила Аманда.
Затем, после вялой интерлюдии, после того как Мон Кул и Top уснули, Аманда спросила:
– Что ты скажешь об открытке Плаки?
– Она заставляет задуматься.
– Теперь мы хотя бы знаем, что он жив.
– Мы можем это только предполагать.
– И он по крайней мере на свободе.
– Очевидно. Хотя в его послании нет свидетельства, что это именно так.
– Как ты думаешь, когда мы что-нибудь еще узнаем о нем? – спросила Аманда, погружаясь в сон, такой же несуразно-аляповатый, что и оттенки цветов на присланной Плаки Перселлом открытке.
– Понятия не имею. Может быть, очень не скоро.
Однако все получилось не так. На следующий день пришло письмо.
Чародей был занят своим чародейством. Лежа на звериных шкурах, он изучал свои карты, прочерчивая курс при помощи перышек, чернил и деревянных кронциркулей. В отличие от бедняги Рэнда Макнелли Зиллера никто не заставлял ограничивать себя исключительно земной поверхностью. Его карты скорее отражали странствия не знающего оков воображения, их линии сплетались в психокосмическом орнаменте, который мог пригодиться, а мог и не пригодиться в поиске самых удобных путей из отсюда в туда. Если даже, используя привычные географические символы, они указывали на наличие горных цепей, лесов и участков водной поверхности, то одновременно с этим на них, казалось, были обозначены некие психологические нюансы, местные запахи, генитально-уринарные реакции и экстрасенсорные феномены – те самые «другие измерения» странствий, столь хорошо знакомые опытному путешественнику. Карты Зиллера скорее напоминали причудливые музыкальные композиции. Возможно, таковыми они и являлись. (Лондонский Филармонический оркестр скоро будет исполнять «Карту Нижнего Конго» Джона Пола Зиллера, масштаб: три четверти дюйма к одной миле.)
Аманде пришлось постучать четыре раза, прежде чем ей удалось завладеть вниманием мужа. Он принял ее у входа в свое святилище.
– Письмо, – объявила она, подняв над головой конверт. – И притом толстое. Со штемпелем Хамптьюлипса, штат Вашингтон. У них что, везде такие дурацкие названия? Как ты думаешь, оно от Перселла?
– А кто еще из наших знакомых может оскорблять глаз такими жуткими каракулями? – ответил Джон Пол, внимательно разглядывая конверт.
Супруги перешли в гостиную, где вскрыли конверт ножом из слоновой кости.
* * *
Дорогой Зиллер (и его аппетитная женушка)!
Привет. В конце концов я решился-таки сообщить вам все подробно. Мне нужно излить кому-нибудь душу, а на свете нет другого такого чувака, которому я доверял бы больше. (В этом месте ты должен зардеться от гордости.) Доверяю и надеюсь, что ты сохранишь все в тайне, хотя и не будешь особо брать в голову. Усекай вот что.
Теперича я монах! Ты только представь себе: я живу в большом монастыре, и мои новые товарищи считают, что я такой же, как и они, и принадлежу к их ордену. Ты только не смейся, поганец! Это все абсолютно серьезно.
