— Вот, — сказал Шмидт, — ваша рабочая одежда. Часы работы с восемнадцати тридцати до часа тридцати, кроме воскресений. У вас есть два свободных дня, чтобы прийти в себя и привыкнуть к разнице во времени, значит, к работе вы приступаете в понедельник. Дирекция в курсе; если возникнут какие-то проблемы, то договаривайтесь сами. Думаю, у нас вряд ли будет случай встретиться еще раз, так что желаю удачи.
Снова поднявшись в свою комнату, Макс первым делом вытащил из рюкзака вещи, которые он купил в Икитосе: одежда слишком экзотическая и легкая, чтобы ее можно было носить в парижском климате. От нее еще исходил слабый запах тропиков, который Макс ностальгически вдохнул, прежде чем сложить вещи в узкий платяной шкаф, оклеенный пленкой под дерево. Затем он открыл чемодан, который вручил ему Шмидт. В нем оказался темно-серый костюм, черные брюки, две белые сорочки, черный галстук, трое трусов и пара черных ботинок, завернутых во вчерашнюю газету. Все эти вещи были из синтетической ткани и посредственного качества, лишь приблизительно подходили по размеру и имели такой вид, словно их кто-то уже носил, прежде чем они прошли химчистку. Ну что ж, добро пожаловать в городскую зону.
Два предоставленных ему свободных дня Макс провел, слоняясь по Парижу. Прежде всего он проделал несколько экспериментов в своем квартале Шато-Руж, чтобы убедиться в качестве работы, проделанной хирургами Центра. Не называя себя, он заходил в маленькие магазинчики, где раньше имел обыкновение делать покупки: как постоянный покупатель, он обращался к их хозяевам по именам. Войдя, он наблюдал за ними, делал мелкие покупки, — пачку бумажных салфеток или вечернюю газету, — все более пристально заглядывая им в глаза. Никакой ответной реакции: его не узнавали.
В первый же день, когда он выходил из аптеки, куда раньше ему тоже случалось частенько заходить, он увидел женщину с собакой: слева шел пес, справа — муж. Впервые Макс видел всех троих вместе, и выглядели они вполне довольными. Никто из них не отреагировал, когда они столкнулись с ним, и, равнодушно скользнув по нему взглядом, они пошли дальше, как ни в чем не бывало. Только собака после краткого замешательства замерла, натянув поводок, и страдальчески сморщила нос — ой, этот запах мне как будто знаком, где-то мой нос его уже чуял, но где, боже ты мой? Чтобы выиграть время и детально обдумать этот вопрос, пес даже остановился, поднял лапу и обильно описал заднее правое колесо стоящего у тротуара «фиата-панда», в то время как Макс, желая лишний раз взглянуть на свое изменившееся лицо, украдкой склонился к внешнему зеркалу заднего вида по другую сторону машины. Наконец пес решил проблему, заключив, что никакой проблемы тут нет, и перенес свое внимание на стаю всклокоченных и мокрых голубей, которые искупались в сточной канаве — верное доказательство того, что они понимают, насколько грязны — и тяжело взлетели.
Оказавшись в своем квартале, Макс даже решился пренебречь запретом и попытаться повидать сестру. Впрочем, ему хотелось только увидеть ее издали, не пытаясь заговорить. Просто, чтобы удостовериться в том, что с ней все в порядке. Он решил действовать как можно осторожнее и не попадаться на глаза Алис, так как, несмотря на все искусство хирургов Центра и принимая во внимание случай с собакой, было не исключено, что его родная сестра — голос крови и все такое — могла бы и в самом деле его узнать. Поэтому он предпочел занять наблюдательный пост рядом со своим бывшим домом, простодушно прячась за раскрытой газетой. И действительно, прождав час или два, он увидел, как Алис выходит из подъезда, останавливается на крыльце и смотрит на часы. Вслед за ней — вот это сюрприз! — вышел Паризи и взял ее под руку. Некоторая небрежность в одежде Паризи в сочетании с развязностью и фамильярностью, сквозившими в его поведении, наводили на мысль, что импресарио все же удалось прибрать к рукам сестру Макса, и что теперь он, видимо, живет с ней, и кто знает, может быть, даже обосновался теперь в студии Макса! Однако даже на расстоянии было заметно, что Алис разговаривает с Паризи довольно прохладно, а тот возбужденно отвечает ей, размахивая рукой, короче говоря, складывалось ощущение, что они ссорятся. Макс проводил их взглядом, пока они не скрылись из виду, и зашагал прочь. Он брел по улице, вглядываясь в лица встречных прохожих и пытаясь угадать, что представляет собой каждый из них. Может быть, среди них были те, кто, подобно ему, прошел через Центр, прежде чем снова вернуться сюда, может быть, таких людей было много, а может быть даже, их было большинство.
Когда миновали два дня, предоставленные для отдыха, Макс начал по вечерам работать барменом. Оказалось, бар пустовал не только утром, но практически всегда. Однако не настолько, чтобы Макс мог расслабиться и не принимать свою работу всерьез. В любой час, как бы ни было поздно, в баре сидели один-два клиента, иногда в одиночестве, но чаще в компании женщины. И Макс вскоре заметил, что очень часто это была одна и та же женщина, но не с одним и тем же мужчиной, припомнил, что в бар обычно заходили ненадолго, торопливо шушукались, называя цифры, затем заказывали бутылку спиртного и два стакана в номер, и наконец уяснил себе положение дел. Итак, в баре было не так много посетителей, которые могли бы развеять скуку, хотя иногда Максу и заказывали какой-нибудь необычный коктейль, приготовление которого было довольно хлопотным делом. Алкоголь тоже ничем не мог ему помочь: как оказалось, после попытки выпить писко в Икитосе пристрастие Макса к спиртному странным образом улетучилось.
Каждую смену в половине второго ночи он пересчитывал выручку, подметал бар и возвращался к себе в комнату, где, скинув красный пиджак и прочую одежду, заваливался на кровать и листал специализированный журнал, вычитывая рецепты коктейлей и стараясь их запомнить. Потом с большим трудом засыпал в своей слишком широкой кровати, так как подобные кровати, не будем об этом забывать, все же предназначены для двоих, поэтому они и называются двуспальными, так же как и постельное белье для таких кроватей, — складывать его тоже удобнее вдвоем. Вы только представьте, сколько неудобств испытывает мужчина, когда в одиночку складывает большую простыню, поставленный в затруднительное положение как собственной неловкостью, так и самой простыней. Посмотрите, как он тщетно пытается развести свои слишком короткие руки на нужную ширину. А если делать это вдвоем, разговаривая о том о сем, все намного проще. К этому добавляется и дополнительный интерес, некая интимная стратегия, состоящая в том, что каждый на своей стороне простыни, которая их разделяет, должен заранее догадаться, в какую сторону ее повернет другой, и подстроиться под него.
Впрочем, смотрите, как все складывается в жизни. После нескольких тягостных недель одиночества в плену у своей красной униформы Макс неожиданно кое-кого себе нашел. Как часто бывает в жизни, произошло это на работе, в той же самой гостинице. Это была женщина за стойкой портье, совсем не такая невзрачная, как ему показалось на первый взгляд. Наоборот, это была высокая, рыжеватая блондинка, не такая уж красавица, но очень даже недурная собой, всегда очень сексуально одетая и вот на таких высоких каблуках. Он мог бы заметить ее и раньше, но, по правде говоря, в первые дни, проведенные в отеле «Монморанси», Макс не замечал ничего, даже того, что все время идет дождь.
Итак, однажды, когда небу наконец было угодно проясниться, Макс увидел на улице недалеко от отеля ее. Она стояла в лучах солнечного света. С ней был маленький мальчик лет четырех-пяти, который без конца хныкал и жаловался на то, что что-то темное следует за ним по пятам и он никак не может от него отделаться.
— Да ведь это просто тень, сладкий ты мой, — успокаивала его молодая женщина, — видишь, тут ничего нет, это всего лишь твоя тень.
Эта фраза и побудила Макса, который сам чувствовал себя тенью, начать ухаживать за ней. Он действовал последовательно и не спеша. У него было время.
Время у него действительно было, но дело пошло гораздо быстрее, чем он ожидал. Предложил ей в среду чашечку кофе — приняла. Преподнес ей букет цветов — она с удовольствием приняла, позвал ее поужинать вместе в следующее воскресенье, когда он будет свободен от работы, — она охотно приняла приглашение, тем более что сын будет ночевать у бабушки. Осмелился сделать ей откровенный комплимент — она тоже приняла его без возражений. Макс буквально шел напролом, он не узнавал сам себя.
— Вы так женственны, — ворковал он, чертя руками в воздухе нечто округлое, — вы просто сама женственность.
Она очень мило рассмеялась. Ее зовут Фелисьен, и она воспитывает сына одна.
— Какое прекрасное имя, — пришел в восторг Макс, — и как оно вам подходит!
Так что вечер они закончили в гостинице, находившейся неподалеку и не слишком отличавшейся от отеля «Монморанси».
