Ознакомительная версия.
— Есть! — сказала я и быстро сунула телефон в карман на Настькином шарфе-кенгуру. Настька очень вовремя пришла ко мне на помощь и уже стояла, держа меня, по своему обыкновению, за карман.
— И что это тебя снимать-то запрещено? — спросила я полицейского.
— Э-э-э… Потише, гражданочка! Сейчас мы вас за сопротивление властям…
— А мы тебя сейчас за взятку, ага? Вот камера у магазина, не видишь? Вы что, вообще озверели, что ли? Полиционеры… одно название… Завтра себя по телевизору увидишь, как взятку брал.
Я услышала характерный звук предупреждающей сирены. Где-то рядом подъехала машина с мигалкой.
— Так… — раздался рядом спокойный родной голос. — А теперь все по порядку и без лишних судорог.
— Гражданин, проходите, не надо здесь задерживаться! — Полицейский попытался преградить путь Андрюшке. Это он зря сделал.
— Я здесь, уважаемый, не задерживаюсь, а восстанавливаю, как я вижу, попранное правосудие. — Андрюшка достал служебное удостоверение.
Полицейский попытался его выхватить. Андрюшка лишь покачал головой:
— Не стоит. Остановись лучше.
Андрюшкин тон произвел впечатление. Сержанты хорошо знают, как разговаривают начальники. И не знают, но кишками чуют, если это большие начальники.
Врачи уже укладывали Никитоса на носилки. Игоряша в растерянности смотрел на меня.
— Иду! — махнула я ему рукой. — Андрюш, разберетесь, ладно? Пусть оформляют наезд, а я с Никитосом — в больницу.
Брат кивнул.
— Наезд! — взвилась Громовская, та не та — я пока не узнала, разницы никакой нет, хотя…
— Сын учится в сто девяносто третьей школе? — обернулась я к ней.
Я увидела, как расширились глаза у тетки. А, ясно. Учится. Всё складывается. Мать Громовского. Ничего удивительного.
— Я — новая учительница русского. Не переживай! — кивнула я тетке. — Подождите! — я бегом бросилась к врачу, который садился в салон. — Что с ним?
Врач обернулся ко мне:
— Ну вы бы хоть подошли, что ли! Какие странные родители… У него там швы разъехались на голове, снова придется зашивать, и на лбу сильный ушиб, может быть, сотрясение.
— Сотрясение? — Мигом нарисовавшаяся рядом Громовская бесцеремонно попыталась оттолкнуть меня и подойти поближе к врачу. — Доктор, это ущерб здоровью какой степени тяжести квалифицируется?
— Опытные! — покачал головой врач. — Тяжелой степени!
— Да ладно! — нервно хохотнула Громовская. — Вон он в сознании. Э-эй! — помахала она рукой Никитосу. — Реагирует.
— Да вы что в самом деле! — выдохнула я, даже не зная, что сказать. — Свинья какая!
— Заткнись! — прошипела Громовская, не оборачиваясь.
— Да… ушиб мозга, скорей всего… Даже не сотрясение, — прищурился врач, глядя на Громовскую, все запахивавшую и запахивавшую нервически свою расстегнутую шубку.
— А что хуже?
— Хуже всего, когда люди превращаются в животных, — раздался за моей спиной голос Андрюшки. Он мягко взял Громовскую под локоть, та изо всех сил стала вырываться. — Пойдемте, пойдемте, дама… — Не обращая внимания на резкие движения и повизгивания Громовской, Андрюшка увел ее от машины.
— Отстань от меня, козел! Да где же полиция! Вы что, не видите, меня избивают! — орала Громовская, и я поняла, откуда у ее сына такие прочные навыки борьбы с окружающим миром. Наблюдал с раннего детства, видать.
— Правда ушиб мозга? — спросила я врача.
— Неправда, — успокоил он меня. — А впрочем, я не знаю. Посмотрят в больнице.
— Вы будете его сейчас зашивать?
— Мамаш, успокойтесь. Я буду его оформлять на госпитализацию, в больницу, там и зашьют, и промоют. — Врач, не слушая больше ничего, залез в машину вместе с носилками. — И диагноз поставят, и все проверят… — продолжал он недовольно бормотать. — Мы только так, констатируем жизнь или смерть… Клизму поставим, если пережрали… но это не в вашем случае… Так, боец, живой, значит?
Я увидела, как попытался улыбнуться Никитос, кивнула ему. Сильный мальчик.
— А мне-то куда? Можно мне тоже?
— Нужно! Садитесь! Документы какие-то есть?
— Есть. Игорь! — я окликнула Игоряшу, который стоял, обнявши Настьку, и покачивался вместе с ней.
— А? Нюся, я здесь! — Торопливыми шажками он подошел к задней двери «Скорой», которую как раз собирался закрыть медбрат.
— Ключи возьми, идите с Настькой домой.
— А ты? — растерянно посмотрел он на меня и на Никитоса, который лежал с полузакрытыми глазами на носилках, врач промокал ему чем-то грязь на ране на лбу.
— А я с Никитой в больницу. Андрюш! — крикнула я брату, которого теперь не видела из машины.
— Мамаша, ну что же вы такие беспокойные! — покачал головой врач.
— Извините… — Я увидела наконец брата, он шел на мой голос. — Андрюшка, запиши там все, ладно? Никита скользил по ледяной тропинке, а она ехала по тротуару, говорила по телефону, была еще в темных очках, ничего не видела, наверно, и смотрела на себя в зеркальце при этом. И сшибла Никитоса. И еще хотела убежать. Вон камера у магазина, на всякий случай, да?
— Всё? — спросил меня врач.
— Езжайте, не беспокойся. — Андрюшка легко запрыгнул в машину, поцеловал аккуратно Никитоса, крепко сжал мне руку. — Всё будет хорошо, я уверен.
— Да.
Я на секунду посмотрела в Андрюшкины глаза. В них были папа и мама вместе.
— Да. Всё будет хорошо, — сказала я.
Он еще раз посмотрел на Никитоса, подмигнул ему и быстро спрыгнул с подножки машины.
— Мама-а-а-а… — громко плакала Настька, как маленькая пожарная сирена, которой в одиночку надо оповестить город о большом пожаре.
— Игоряша, — я уже звонила ему, потому что дверь была закрыта и машина медленно тронулась, — Настю успокой, пожалуйста. И зайди в магазин, купи сыр и на утро творог.
— Хорошо, Анюсечка. Только у меня нет денег.
— Я тебе вместе с ключами пятьсот рублей дала, посмотри, у тебя в кармане.
— Тут нету…
— Посмотри внимательно! — я старалась говорить спокойно.
— А, да, точно. Спасибо! А сыр какой?
— Любой, Игоряша.
— Да-да, Анюсечка… С Никитой всё будет хорошо?
— С Никитой всё будет хорошо. Он сильный мальчик, да, Никитос?
Никитос с трудом улыбнулся запекшимися губами.
— Мам, можно попить?
— А как же! Все раненые прежде всего просят пить…
Никитос стал смеяться.
— Ой, больно смеяться…
— Что ты говоришь, Анюточка? Попить купить?
— Купи всё, что угодно. Ключи не потеряй, Игорь, пожалуйста!
— А можно мы пойдем к маме? Она нас покормит…
Вот молодец Игоряша, ведь может сообразить!
— Конечно. Идите, только потом возвращайтесь домой. Проверь у Насти уроки.
— Мам! — услышала я Настькин голос. — У меня каникулы!
— Игорь, выключи в телефоне громкую связь! Вся улица слышит разговор… Никитос, хорош хохотать, вон у тебя губа лопнула, в крови…
— Симпатичный мальчик у вас, — неожиданно мирно обратился ко мне врач.
Я посмотрела на Никитоса. И в его глазах увидела себя. И Андрюшку. В его голубых Игоряшиных глазах совсем не было Игоряши.
— Ты мой лучший друг, — прошептал Никитос.
— Я тебя тоже люблю, очень, — прошептала я ему в ответ. — И ты мой лучший друг.
— Лучше Андрюшки?
Я засмеялась.
— Андрюшка — мой самый лучший брат. А ты — друг.
— Хорошо, — согласился Никитос. — Только у меня вот тут чуть-чуть болит, мам. — Он попытался потрогать совершенно разбитый лоб.
— Ага, и рука чуть-чуть в гипсе, да? — улыбнулся врач. — Возьмите, — он протянул мне бутылку воды и пластиковый стакан. — Аккуратно дайте ему, чтобы не подавился на ходу. Как ты себя чувствуешь, боец? Надеюсь, что нет у тебя ни ушиба, ни сотрясения мозга…
— А мозг есть, — опять попробовал улыбнуться Никитос запекшимися губами.
— Не уверена… Пей давай. Осторожно…
Никитос стал жадно пить, он не умеет пить аккуратно и медленно. Подавился, отдышался, посмотрел на меня, как мой лучший, самый лучший друг. Я крепко взяла его за еще очень маленькую ручку. Никитос еще совсем ребенок, не нужно это забывать.
Мы медленно ехали в веренице машин, не включая сирену. И я вдруг почувствовала, как же я сегодня устала. Устала. За полторы недели в школе прошло как будто полтора года. Я зря пошла в школу? Нет, конечно. Впечатлений, новостей, расстройств, вопросов… Не зря.
Восьмой «В», восьмой «В»… Чем же мне их заинтересовать? Как сделать так, чтобы они открыли книгу, а не скачивали отзывы и краткое содержание в Интернете? А кому это надо? Мне? Восьмому «В»? Каждому из них в отдельности? Русской литературе? Не знаю. Будем придерживаться формального принципа. Математички заставляют считать и соотносить величины, видеть логику, а я заставлю читать, писать и размышлять о жизни вместе с великими, которые живут среди нас своими мыслями и чувствами. Не есть ли это хорошая цель?
Ознакомительная версия.
