Та обыденная коллективная работа по созданию «Лимонки», по её производству, по транспортировке на вокзалы, доставке теперь уже в 67 городов по России и СНГ на самом деле и создала нам партию. Я множество раз говорил на собраниях: «Какой бы обыденной не казалась вам работа по рассылке газеты, ребята, помните, с каким нетерпением ждут газету в мёрзлых российских городах. Официальная пресса никогда не скажет той радикальной правды, какую найдёт в нашей газете молодёжь России». Перед Первым всероссийским съездом я порой писал до 20 писем ежедневно. Хватаясь за малейшую возможность создать ячейки партии в тех регионах, где их еще не было, — подбивал на создание партии самых случайных людей. Порой, после обмена пятью-шестью письмами, выяснялось, что я попал в тупик. Тогда я или просил того, кто оказался неспособен, создать ячейку партии, порекомендовать энергичного парня в регионе. Или ловил другого человека и начинал все сначала. Адская работа.
глава XII. Левые союзники
«Анпилыч» в первую нашу встречу в марте 1992 года в номере Умалатовой в гостинице «Москва» обратился ко мне: «Вы, интеллигенты…» На что я ему резонно ответил: «Это ты, интеллигент, Виктор Иванович, в сравнении со мной. Ты окончил МГУ, факультет журналистики, а я едва десять классов оттянул». — «Ну не обижайся, Эдуард Вениаминович, — помягчел он. — Я не то хотел сказать».
Я и не обижался. Он мне долгие годы нравился, я избегал на него нападать, хотя журналист Лимонов исхлестал многих. Мне импонировала легкость, с какой он общался со своим бедным воинством. Так, возможно, ходил среди злых простолюдинов, старушек, увечных какой-нибудь Ересиарх Средневековья. Восставшие сектанты — такое впечатление оставляли его войска, тащившие красные знамена, как хоругви. Похлопает по плечу одного, скажет ободряющее слово другому, обозлится и наорет на третьего, обнимется с особенно близким соратником. Внешние манеры у него безупречные, — так я считаю до сих пор. Вот со внутренними его принципами дело обстоит хуже. Он никогда не понимал постулата «Честь — в верности!» и потому оказался неверен множеству союзов и договоров. Его самого множество раз кидали, обманывали, оставляли, раскалывали, уводили от него людей, но это не основание, чтобы практиковать предательство. «Анпилыч» был моей моделью, когда 17 марта вместе мы бегали по тёмному залу Дома культуры в Вороново, убеждая депутатов ВС СССР не расходиться, образовать параллельное правительство. Он был моей моделью, когда в тот же день он дирижировал на Манежной 500-тысячной толпой. (Увы, я тогда не понял, что это был день X и надо было ему вести людей на Кремль, а он не повел.) «Анпилыч» был моей моделью и в 1994-м, когда 22 июня на Воробьёвых горах на площадке перед университетом держал микрофон перед Егором Летовым, запевавшим: «И Ленин такой молодой! / И юный Октябрь впереди!» Когда вышел первый номер «Лимонки», наш друг «Анпилыч», весёлый, пришёл нас поздравлять в комнату в «Советской России». Правда, были эпизоды 1994 года, когда я готов был его просто избить за его уклончивое свинство, за нерешительность. Летом 1994 года мы сводили его с Баркашовым. Однажды я, Дугин и Рабко прождали Виктора Иваныча на платформе метро «Ленинский проспект» целый час и 40 минут. Из метро мы должны были везти Анпилова на улицу Вавилова к Баркашову. Он так и не явился. Позднее, на вопрос почему, почему он не явился?! — Анпилов отвечал преспокойно, что «не получилось, приехали товарищи из регионов, нужно было решить с ними некоторые проблемы». Как будто могла существовать проблема важнее, чем проблема объединения левых и правых радикалов. Анпилов так и не добрался в ДК, где не состоялась «Конференция революционной оппозиции» 10 июня 1994 года. Он явился по первому заявленному адресу: в университет, там его уже ждали наши ребята и должны были привезти в ДК. Видимо, нерешительность всё же не позволила сделать ему вторую попытку: сославшись на чёрт знает какие затруднения, он написал письменное приветствие и РНЕ, в частности, где называл Баркашова «товарищем». И только. Второй хитрец, Баркашов, получал каждые четверть часа звонки из ДК от своего зама Рашицкого, и, убедившись, что Анпилов не явился, тоже не сдвинулся с места. Тогда произошла известная русская драма, «борьба самолюбий», а по сути — оперетта. Результатом стал ущерб для радикалов. В дальнейшем так и не были задействованы в политике силы «Русского национального единства», и последующие 5–6 лет до своего окончательного распада они либо позировали СМИ в своём опереточном камуфляже, либо механически раздавали листовки на обочинах чужих митингов. Несмотря на свой гонор, несмотря на то, что он смог построить неплохую всероссийскую организацию, Баркашов не был политиком. Построив организацию, он не знал, что с ней делать. Он заставил её простоять в резерве долгие годы, целых семь лет, и тем угробил её. Анпилов в отличие от Баркашова — был политик и совершал политические акции. Для НБП 1995-й год прошел в строительстве Бункера и в выборах. Помню, что летом 1995-го вместе с Рабко я ездил к Анпилову на предмет совместного участия в выборах. Мы хотели, чтобы несколько наших ребят вошли в партийный список блока «Трудовая Россия — Коммунисты — за СССР», в обмен на поддержку блока в регионах, где у нас были организации партии, и поддержку в Москве. Встречи две или три произошли в строительной бытовке, где-то в центральном районе Москвы. Из этих встреч я вынес неколебимую уверенность в нерешительности и колеблющемся характере оппозиции. В последний раз я посетил «Анпилыча» в его бытовке дней за пять до окончания срока подачи списков кандидатов от политических партий в Центризбирком. Он всё ещё ждал Тюлькина, который в свою очередь ждал решения Зюганова о том, будет или не будет у них совместный блок. В тот раз у меня лопнуло и терпение и надежда, что мы попадём в список. В случае общего блока с Зюгановым нам, разумеется, и одного места не дали бы. В случае блока РКРП и анпиловской «Трудовой России» мы могли питать слабую надежду, что, может быть, получим пару мест. В случае, если Анпилов пойдёт один, поддерживаемый зарегистрированными, но несуществующими партиями вроде «Комитета советских женщин» или «Возрождения» г-на Скурлатова, то и здесь мы могли питать лишь слабую надежду на пару-тройку мест в списке. Виктор Иванович всё это нам изложил, сидя за столом и вертя в пальцах карандаш прораба. Злые, мы сухо простились с ним, уверенные, что анпиловцы ни в каком виде, ни в сухом, ни в жареном, ни с Тюлькиным, ни без, не дойдут до Центризбиркома. Но они дошли, вот что было удивительно, и даже едва не попали в Госдуму, взяв не пять, но около пяти процентов. Вполне возможно, что власть (на нее Анпилов действовал, как красная тряпка на быка) «помогла» им не попасть в Думу, сняв несколько процентов или несколько десятых процента.
Психология нерешительности, оттягивания, колебания, как видим, совсем не влияла на уже существующий электорат радикальных коммунистов. В этом было их изначальное, Историей данное им, преимущество перед нами. Нам приходилось работать как проклятым, чтобы добыть свои проценты и прибавить к ним доли. Анпилову его электорат достался от работы предыдущих поколений, от Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, от революции 1917 года и советского строя. То есть на анпиловцев до них уже поработали многие миллионы людей, а до нас было чистое поле.
С осени 1995 года по осень 1996 года, как уже было сказано, мы работали с правыми. Вышли мы из этой работы с правыми как из-под холодного душа. Определённая ублюдочность правых, их неполноценность, делала в сравнении с ними левых просто привлекательными. Да и модель общества, которую они предлагали, выглядела чуть свежее. Если самые старые правые ориентировались на 1913 год, баркашовцы, лысенковцы и прочие на «гитлеровскую» модель — штурмовые отряды, 1920-е и 30-е годы, то анпиловцы всё же имели моделью советский строй последних лет сталинизма 1945–1953 годы. (Для КПРФ идеалом несомненно являлся советский брежневский период, 1964–1980 годы.) Появление моё в качестве сопредседателя КСРНП на экранах телевизоров в феврале 1996 года отвратило от меня левых до самого конца года. После 18 сентября положение, однако, исправилось. Дело в том, что 18 сентября на меня было совершено нападение. Нападение готовили заранее и должны были совершить ещё 12 сентября. 18-го меня отследили трое и, свалив ударом сзади в затылок, стали молча бить ногами по голове. В результате я получил многочисленные травмы глазного яблока на обоих глазах, переломы носа, травмы головы. Левая оппозиция простила мне, раненому, мой огрех в феврале. Анпилов зашёл к нам в штаб, чтобы выразить сочувствие. Кроме меня, из лидеров партий только он однажды подвергался нападению. Мы договорились о совместном участии в акциях, посвященных третьей годовщине октябрьского восстания.
Собирались у метро «Баррикадная». У меня, как у актёра, постепенно выработались сценические предрассудки, страхи, вера в приметы. Я боялся только одного: слабой явки личного состава. Несколько раз я видел панический сон: прихожу к метро, а там никого нет: пусто! Я в ужасе просыпался. У Баррикадной 3 октября я издали увидел наши флаги. Достаточное ядро ребят стояло в некотором оцепенении в окружении анпиловских народных типажей (у него там были завсегдатаи: усатый матрос с гармошкой, три бабки-фронтовички, поющие «Три танкиста», и прочий фольклор). Я подошёл с охранником Лёшкой Разуковым — это были первые дни его службы у меня, он заступил 23 сентября. Мы пришли с Арбата пешком. В глубине неорганизованного войска союзников я стал строить наши ряды. Первыми вывел ребят с нашим штандартом «Национал-большевистская партия». Далее поставил пятерых с транспарантом «Не забудем, не простим!». Равномерно распределил флаги. В матюгальник много раз повторил, чтобы шли, держа дистанцию, шеренгами. Чтобы смотрели в затылок идущему впереди… Потом эти построения стали обычными действиями, повторяемыми на каждом шествии, но тогда анпиловцы смотрели на нас разинув рты. Тактика «кричалок» тоже родилась, если не ошибаюсь, именно на трёхлетии октябрьских событий. Дело в том, что «Трудовая Россия» обычно проводила свои шествия под тарахтящую из репродуктора старенького УАЗика с колокольчиками-динамиками на крыше советскую музыку. Время от времени музыку останавливали, и тогда ораторствовал Виктор Иванович или его помощник, обычно в пластмассовой шахтёрской каске на голове — Худяков, «Юра». «Трудовая Россия» имела в арсенале всего несколько лозунгов: «Банду Ельцина под суд!» Потом появился более современный лозунг: «Товарищ, смелее, гони Бориса в шею!» Кричали эти лозунги не часто, обычно шли колыхающимся морем, гудя.
