Ознакомительная версия.
Мороз усилился. Точно я определить не мог, но по ощущениям температура упала ниже 16 по Цельсию. Натянуло туч, которые заслонили луну, без ее света я не мог толком прицелиться.
В полночь пошел снег. Меня клонило в сон, я то задремывал, то просыпался. Гровера завалило снегом. Судя по слою, покрывшему его, нападало дюйма три.
Видимо, я крепко заснул, потому что, очнувшись, дернулся. Рядом со мной лежал Наполеон, не сводивший глаз с Гровера.
Рядом с Гровером находилось что-то крупное, длиной футов в шесть. Я нашарил почти негнущимися руками лук и попытался найти прицел. В темноте это оказалось невозможно. Хоть бы проблеск света!
Я стал натягивать тетиву, зная, что в моем распоряжении не больше пары секунд. Руки затекли, в груди было такое ощущение, будто меня проткнули копьем. Я кашлянул и почувствовал привкус крови. Меня одолевала слабость. Мне был нужен свет. У меня тряслись руки.
Что-то коснулось моей ноги, потом раздался щелчок, и из пещеры вылетела оранжевая ракета. Описав в небе дугу, она повисла футах в ста над нами. Свет хлынул вниз, во все стороны легли тени. Огромная кошка положила на грудь Гроверу обе лапы. Их можно было принять за танцующую пару. Пума задрала голову, выгнув шею. Я нашел прицел, навел его ей на плечо и спустил курок.
Стрелы я не увидел.
Бросив лук, я повалился на спину, держась за бок и пытаясь судорожно вздохнуть. Снова кашель, привкус крови во рту. Плевок в снег.
Эшли лежала справа от меня, таращась в темноту.
– Убежала.
– Я попал? – Я корчился, массируя себе грудную клетку. У меня свело спину, дыхание стало еще стесненнее.
– Не знаю. Она бросилась прочь.
В темноте моя рука нашла ее руку.
Мы молча лежали, едва дыша. Я слишком устал, чтобы отнести ее обратно в спальный мешок, поэтому просто прижал ее к себе, закутал собственным мешком, крепко обнял. Уже через несколько минут ее голова склонилась набок, пульс замедлился.
Нас разбудил рассвет. Наполеон улегся между нами. Я вылез из спального мешка и разобрался, что совершила ночью Эшли: следы на снегу ничего не могли скрыть.
Я должен был осмотреть ее ногу. Приподняв мешок, я провел по ней ладонью. Кожа потемнела, опухоль вернулась. За десять дней на ноге отросли волосы. Пульс на лодыжке был хороший. Но меня беспокоила опухоль. Кожа натянулась. Вскочив ночью, она усугубила свое положение. Я не исключал приступа боли, но перкосет у нас кончился.
Я приподнял ее голову, положил ей на язык две таблетки адвила, и она их проглотила.
Потом я пристроил ее голову на своем спальном мешке, оделся, обулся, вставил в лук стрелу и добрался до Гровера. Он завалился на бок – видимо, дикая кошка толкнула его при бегстве. Можно было подумать, что он спит на боку. По снегу уходил вверх непрерывный кровавый след.
С момента ранения пумы прошло несколько часов. Это было очень хорошо или очень плохо. Если пума получила смертельное ранение, то за эти часы успела издохнуть, а если ранение было легким, то за это время она могла снова набраться сил и рассвирепеть.
Я оглянулся на Наполеона и остановил его жестом ладони.
– Останься. Позаботься об Эшли.
Песик послушно забрался к ней в спальный мешок, оставив снаружи один свой нос. Я выдыхал густые клубы пара, от мороза застыло лицо. Мне было больно от холода.
Я полез на скалы, чтобы пройти по кровавому следу. Он становился все уже – плохой признак. Узкая полоска крови свидетельствует о неопасном ранении и предвещает встречу с опасным зверем. Ярдов через сто вместо полоски крови на снегу остались только редкие капли. Я остановился, чтобы поразмыслить. Порыв ветра пронзил меня насквозь, швырнул снежной пылью мне в лицо.
На широком скальном выступе капель крови стало больше, потом она залила снег сплошной полосой. Через несколько сотен ярдов я набрел на целую лужу крови – видимо, здесь зверь останавливался. Вот это уже было хорошим признаком. Я разрыл ногой снег и убедился, что он пропитан кровью на глубину нескольких дюймов.
Хорошо – во всяком случае, для нас.
Я прошел по кровавому следу еще пару сотен ярдов, виляя между камней. След вел меня к приземистым деревцам. Сначала я увидел хвост – черный кончик на снегу, торчавший из-под нижних веток дерева. Я набрал в легкие холодного воздуха и медленно направился к дикой кошке с луком наготове. В восьми футах от нее я навел прицел на ее голову, немного опустил лук, чтобы компенсировать расстояние, и выпустил стрелу. Она пронзила пуме шею, снаружи осталось только оперение. Животное даже дернуться не успело.
Я вынул стрелу, убрал ее в колчан и сел на камень, разглядывая убитого зверя. Он оказался невелик, футов пять от головы до крестца, весом в сотню фунтов. Я приподнял его лапу.
Пусть пума и была небольшой, но ее когтистая лапа изорвала бы меня в клочья. Я проверил зубы. Они были сточены, поэтому их обладательнице и пришлось искать легкую добычу.
Я знал, что Эшли уже беспокоится.
Я вернулся по своим следам. Она мучилась от боли, вся дрожала, не исключался болевой шок. Я разделся до белья, расстегнул спальный мешок Эшли, заправил свой мешок в ее, залез в него, прижал ее к своей груди, крепко обнял. Прошел час, прежде чем она перестала дрожать.
Когда она наконец уснула, я вылез, закутал ее в оба спальных мешка, развел хороший костер, подбросил в него хворосту и вернулся к пуме. Я снял с нее шкуру и выпотрошил. Получилась туша весом в полсотни фунтов, в том числе фунтов пятнадцать съедобного мяса. Я протащил тушу по снегу, срезал несколько зеленых побегов, сделал из них каркас вокруг костра и стал укладывать на него куски мяса.
Эшли разбудил запах. Она приподняла голову, понюхала воздух и хрипло прошептала:
– Дайте чуть-чуть…
Я отрезал кусочек, побросал его из ладони в ладонь, как горячую картофелину, подул и поднес к ее рту.
Она медленно прожевала и проглотила мясо. Через несколько минут она приподняла голову, и я подоткнул под нее угол спального мешка. Ее запавшие глаза были окружены тенями. Я отрезал еще кусочек мяса и держал у ее рта, пока она понемногу откусывала. Жевала она, откинув голову.
– Мне приснился ужасный сон, вы не поверите…
– А вдруг?
– Мне приснилось, что мой рейс из Солт-Лейк отменили, и тут незнакомец, приятный мужчина, простоватый на вид, но все равно ничего, приглашает меня улететь с ним на чартере в Денвер. Я соглашаюсь, но где-то над бескрайним лесом у пилота случается сердечный приступ, и самолет падает. Я ломаю ногу. Проходит неделя, а все наше пропитание – это горсть мюсли, кофейная гуща и пума, пытавшаяся нас сожрать.
– Простоватый? Приятный? «Приятными» мы называли в старших классах девчонок с невзрачной внешностью, но с красивой душой.
– Такие врачи, как вы, мне еще не попадались. – Она медленно жевала. – Самое странное в этом сне – мое согласие лететь в чартере с незнакомым человеком. Даже с двумя. О чем я думала? – Она покачала головой. – Моя система принятия решений требует пересмотра.
– Сообщите мне о результатах, – сказал я со смехом.
При свете дня я осмотрел ее ногу. Она отвернулась, и это было к лучшему: картина совсем не вдохновляла.
– Вам повезло, что обошлось без нового перелома. Края кости еле держатся вместе – а вы позволяете себе баловство с ракетницей! Смещения, кажется, не произошло, но опухоль опять налицо, и какая!
Кожа у нее была землисто-бледная и на вид липкая. Я привычно обложил ей ногу снегом, поправил шину, чтобы помочь кровообращению, потом прижал ступню к своему животу, чтобы согреть.
До конца дня мы ели зажаренное на огне мясо пумы и цедили теплую водичку. Я то и дело подкладывал ей на ногу и под колено снег и следил, сколько жидкости она потребляет, сколько выделяет. Она пролежала неподвижно уже целых десять дней, вдыхая вдвое меньше кислорода, чем привыкла. Я опасался атрофии и инфекции, поскольку не был уверен, что ее организм способен справиться с этими опасностями.
Когда мой организм усвоил белок, я стал растирать ей правую, здоровую ногу, чтобы восстановить в ней ток крови. Я растягивал ногу, но так, чтобы не беспокоить сломанную ногу. Здесь требовалось соблюсти тонкий баланс. День напролет я отрезал от туши пумы длинные полоски мяса, нанизывал их на зеленые веточки и подвешивал над огнем. Несколько раз я собирал хворост для костра, отходя от пещеры все дальше. К ночи я срезал с туши и изжарил все мясо. Его оказалось немного, и не лучшего качества, но все же это немного утолило голод и стало для нас источником белка и энергии. Что не менее важно, теперь я не должен был каждый день рыскать в поисках пропитания.
У Эшли немного порозовело лицо и щеки. Важнее было то, что ее глаза стали влажными и почти здоровыми.
Когда до заката оставалось еще два часа, я, выглянув из пещеры, стал разглядывать лежащего на боку Гровера. Он смахивал на сброшенную с пьедестала статую. Я нацепил свои снегоступы.
– Я буду здесь, рядом.
Ознакомительная версия.
