— Атака пехоты! — приказал генерал. — Пока мы их не выбьем живой силой, танки не пускать!
— Потери! — заикнулся было командир пехотного полка.
— Во Франции командиры бригад шли впереди солдат! — бросил ему генерал.
Полковник молча проглотил упрек и вышел из блиндажа.
Пехотный батальон дивизии СС двинулся в атаку.
У каждого нашивка на рукаве, плечо в плечо. Поднялись из траншей и пошли в полный рост. Отборная гвардия, кормленные, поенные на захваченных землях, захваченным хлебом, грабители двадцатого столетия. Их и держали для таких вот минут, когда рассудок должен слепо подчиниться приказу. С ними и полковник.
Кто-то из офицеров льстиво заметил:
— Это гордый дух тевтонских рыцарей!
Не было только барабанного боя, его не услышали бы. Но впереди двигалось развернутое знамя со свастикой.
Ближе, ближе. Один батальон, за ним второй. Шли строем, в линейку.
За Круппа, за рурских магнатов, за денежные мешки, за гитлеровский престиж.
Артиллерия молчала, дабы не тронуть своих, молчали и русские позиции. Молча шли цепи атакующих. Но вот они открыли огонь из автоматов. Не по цели, огонь устрашения. И эти автоматные очереди заглушили ударившие из траншей пулеметы.
В бинокль было видно, как редеют ряды атакующих.
Они не ложились, падали убитые и раненые.
Но побежали! Траншеи близки. Устилая трупами землю, рвались к траншее, к схватке. Навстречу взметнулись рыжеватенькие фигурки в гимнастерках. Встречная штыковая атака.
На какое-то мгновение человеческие фигурки смешались. Упало эсэсовское знамя. Стихли выстрелы, донесся далекий крик. И вот тевтонская гвардия побежала. Бегущие смяли ряды подошедшего батальона, не дали ему открыть огонь, и батальон ввязался в штыковой бой.
И в эту минуту выползли "тридцатьчетверки" из леса и в обход рукопашной схватки устремились на немецкие позиции, прямо на наш наблюдательный пункт.
Рота охраны залегла в цепь, а генерал кинулся к командирскому танку, он пошел впереди танковой колонны в контратаку на "тридцатьчетверки", а волна отступающих уже захлестывала транш&и.
Вместе с офицерами я сел в бронетранспортер, и он нас понес под защиту укреплений и танков.
Но и генералу в командирском танке пришлось ретироваться с поля боя.
Мы встретились вечером на командном пункте армии.
Он вызвал меня на допрос пленного. Офицер, который обычно переводил, был убит.
Ввели избитого старшину, паренька лет двадцати двух.
— Ты показываешь, — начал генерал, — что против нас в районе Коропа действует одна дивизия...
— Я этого не показываю... Я не знаю... У меня была красноармейская книжка, и там сказано, из какой я дивизии и из какого полка.
Генерал подвинул к себе лист допроса, снятый с пленного еще в дивизионной разведке.
Прочитал вслух:
— Двести девяносто третья стрелковая дивизия...
— Так точно! — ответил старшина.
— Кто командир?
— Полковник Лагутин!
— Откуда он взялся, полковник Лагутин?
— Откуда берутся полковники? — ответил вопросом на вопрос старшина и пожал плечами.
— Раньше в боях участвовали?
— Нет, не участвовали!
— Не может быть, чтобы это была необстрелянная дивизия.
Старшина промолчал.
— Много танков?
— Много! — ответил старшина.
— Меня разведка уверяет, что там всего десятка два танков, а ты говоришь много!
— Для нас и два десятка много!
Генерал махнул рукой.
Пленного увели.
— Разведка уверяет меня, что там действует одна стрелковая дивизия русских и несколько десятков танков. Если это так, то очень плохо! Две наших дивизии не могут пробить ее оборону!
— При полном господстве авиации! — добавил я.
Генерала одолевали и другие заботы.
Танковому корпусу удалось иод Трубчсвском переправиться на восточный берег Десны, и тут же начали поступать радиограммы, что корпус не в силах отразить контратаки. А к утру пришло сообщение, что корпус покинул левый берег и отступил.
После войны я нашел в дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Гальдера такую запись:
"...Танковая армия в ходе своего наступления через р. Десна своим левым флангом настолько вцепилась в противника, что ее наступление на юг приостановилось. Она вынуждена была даже оставить уже захваченные участки местности".
"Вцепилась в противника". Я сказал бы "сцепился с ней противник до рукопашной".
На 293-ю стрелковую дивизию полковника Лагутина генерал двинул три танковые дивизии, подтянул корпусную артиллерию, вызвал крупные силы авиации.
Он собрал стальной таран не меньшей силы, чем при форсировании Мааса по флешам "линии Мажино".
В первый день этот таран потеснил дивизию и, осветив долину факелами горящих танков, прорвался на восточный берег Десны.
С наблюдательного пункта генерал следил за переправой, видел и я в бинокль все, что там происходило.
Через противотанковый ров танки прошли по заваленным в ров машинам и трупам своих солдат.
Дважды пятились танки, из полсотни машин на узком участке прорыва осталось семнадцать танков. Генерал вновь бросил их в атаку.
Танки прошли, но из семнадцати девять сгорели.
Генерал переправился на другой берег. Бой отодвинулся в глубину. Генерал пошел по полю взглянуть, кто удерживал атаку танкового полка.
Траншеи, несколько блиндажей, дзот с бревенчатым накатом, развороченный авиабомбой прямого попадания.
Ни одного противотанкового орудия. Офицер для поручений насчитал девять трупов красноармейцев и среди них командира с двумя кубиками. В винтовках у них не оставалось ни одного патрона. Танк. Под танком красноармеец, разорванный на куски взрывом противотанковой гранаты. Раздавленный красноармеец и сгоревший танк. Девять человек, девять танков.
Генерал шел по полю боя. В сторонке, там, где траншея замыкалась разбитым блиндажом, вдруг раздалась длинная автоматная очередь. Генерал упал на землю, его прикрыли солдаты. Мы спрыгнули в траншею. Автоматчики открыли огонь по разрушенному блиндажу.
Блиндаж молчал.
— Бронемашину! — приказал генерал.
К блиндажу двинулась бронемашина оперативной группы, поливая пулеметным огнем блиндаж.
Она подошла к блиндажу, расстреливая его из пулемета. За ней побежали автоматчики. У блиндажа разорвалась связка ручных гранат. Машина накренилась и вспыхнула. Автоматчики кинулись в блиндаж. Несколько очередей. И все стихло.
Генерал встал и подошел к блиндажу.
В разбитом блиндаже раненный в ноги лейтенант.
У него были трофейный автомат и ручной пулемет с диском. Автомат и пулемет остались, но без патронов, Связкой гранат была разбита бронемашина, она же взрывом поразила и лейтенанта.
Один — и десять убитых автоматчиков, один — и разбитая бронемашина.
Генерал обернулся к командиру дивизии и процсдгл сквозь зубы:
— На Ромны!
Узкая полоска наступления, отмеченная пожарами и пепелищами, горящими танками, разбитой техникой.
По этой дороге смерти генерал и его опергруппа двинулись ночью в Ромны. Генерал решил там обосновать командный пункт.
Он пришел к выводу, что фронт прорван и можно наращивать удар на Киев.
Позади Конотоп, перерезана дорога Киев-Чернигов.
Ромны были обозначены на оперативной карте как захваченный город.
К городу подъезжали ночью. Тогда еще не очень-то остерегались налетов советской авиации. Шли со светом.
Но в город можно было въезжать с потушенными фарами: он горел со всех концов.
Опергруппа генерала двигалась как бы по стальному коридору между настороженно выстроившимися танками.
Танковые пушки били по невидимым целям, а быть может, просто для устрашения.
Вдруг откуда-то, словно из-под земли, из какого-нибудь подвала начинал бить пулемет. Пули цвикали по танковой броне и бронемашинам. Танки разворачивали пушки и били по пулемету. Но двигаться к пулеметной точке боялись.
Ни один танкист не решался выйти из машины, а на окраине то вспыхивала, то затихала перестрелка.
— Что происходит? Город взят или не взят? — спросил генерал у командира дивизии.
— Регулярных частей Красной Армии в городе нет! — ответил командир дивизии. — Но мы здесь встретили сопротивление...
— Партизаны?
— У партизан нет артиллерии, и они не сражаются в городах. Вооруженные жители...
— Разгоните эту шайку!
— Придется это сделать утром...
— Где мы разместим командный пункт?
— Здание школы...
К зданию школы связисты потянули провода, радисты установили рацию...
Над городом висел чад, танки не выключали моторы.
Однако утром подошла еще одна танковая дивизия, н танки двинулись вперед, 293-я стрелковая дивизия как будто бы исчезла. Наступление сдерживали лишь несколько танков да налеты истребителей на танковые колонны. Генерал рвался вперед. В штабе произносилось слово "прорыв". Но официально никто не решался утвердить это предположение.
