– Наша дочь. Мы все с этим согласились. В этой самой комнате.
– Да. У меня есть права. И я хочу воспользоваться ими в интересах себя самой и своего ребенка.
– Нашего ребенка.
– Это мы еще посмотрим.
– Да пошла ты.
– Постойте. Дэнни. Бет. Давайте остынем, ладно? Я моргаю, делаю еще один глубокий вдох. Начинаю слишком часто дышать.
– Извините. Я не хотел ругаться. Но она угрожает. А страдать будет Поппи, если мы, в конце концов, потащимся с этим в суд.
– Я не угрожаю. Я просто объясняю, что переговоры еще не закончились. Так, во всяком случае, считает мой новый адвокат.
– Как ты могла прийти на переговоры, предварительно проконсультировавшись с адвокатом и зная, что я этого не сделал?
В голосе Бет звучит сарказм.
– Ну да. Конечно! Не сделал!
– Что ты имеешь в виду?
– Да ладно, Дэнни. Не сомневаюсь, что ты консультировался с адвокатом. Просто не распространяешься на эту тему.
– Да, я встречался с адвокатом. Но мы договорились, что та встреча пять месяцев назад будет последней для нас обоих.
– Ты наверняка встречался с ним с тех пор.
– Нет, не встречался.
Не встречался. Я пытался играть по правилам. Но сейчас понимаю, что в этой игре нет правил, есть только простой и жесткий закон выживания. Женщины это чувствуют подсознательно. А я хочу быть хорошим мальчиком. Мам, я хороший мальчик?
– У меня предложение… – Жиль говорит дружелюбно, мягким, успокаивающим голосом. – Давайте просто послушаем, что предлагает адвокат. Может, никаких проблем и не возникнет. Может, мы видим проблемы там, где их нет. Почему бы нам всем не успокоиться и не рассмотреть предложения? Дэнни? Как вы думаете?
– Я думаю… думаю, что она играет не по правилам.
– Но таковы условия, в которых мы существуем. Бет?
– Мой адвокат сказал, что через суд я могу получить двадцать процентов для Поппи и пятьдесят от оставшихся для себя на ближайшие пять лет.
– Что? – Чувствую, как волна холода прокатывается по спине.
– Поппи еще очень нуждается во мне. Я должна быть рядом с ней. В моем отчете о финансовых потребностях это ясно изложено. Стресс в результате нашего разрыва вызвал у меня депрессию. Могу представить справку от врача.
– У тебя точно депрессия. У тебя точно депрессия.
– Мне будет сложно найти нормальную работу. Мне понадобится надлежащее содержание, чтобы удовлетворить все нужды Поппи.
– А как насчет моих нужд? Тебе остаются дом и машина.
– Очень типичная реакция. Законченный эгоист.
– У меня вполне обоснованные запросы. Мне нужно жилье, достаточно просторное для того, чтобы встречаться с дочерью. Мне нужны деньги, чтобы водить ее иногда в кино и чтобы однажды построить, возможно, другую жизнь.
– Мой адвокат говорит…
– А пошел он, твой адвокат.
– Я просто думаю о Поппи. Я не справлюсь без поддержки. Тебе нужно унять свою ярость. Если ты не можешь контролировать себя со мной, значит, не можешь и с Поппи. А если ты не можешь контролировать себя с Поппи…
– То что?
– Я просто говорю.
– Вы слышали угрозу? Вы слышали?
– Полагаю, вам обоим лучше…
– Если ты просто думаешь о Поппи, отдай мне дом, отдай мне опеку над Поппи. Я обязуюсь платить тебе твои алименты. Ты получишь то, что тебе причитается. У меня будет дом, у тебя квартира. Я буду главным опекуном.
– Ребенку нужна мать.
– Ребенку нужен и отец тоже.
– Закон так не считает.
– Тогда пусть закон отсосет. Чего ты никогда не делала.
– Я наверстываю с Оливером.
– Ну хватит. Успокойтесь. – Кармен протягивает руки примиряющим жестом. – Я считаю, нам надо это обсудить.
И мы обсуждаем. Применяя тактику, которая в торговле недвижимостью называется выкручиванием рук – в мире финансов такими вещами занимаются мелкие конторы, выдающие вам кредит под баснословные проценты, в покере – это последний ход, когда терять уже нечего, – Бет выторговывает промежуточный вариант в пятнадцать процентов для Поппи на следующие двенадцать лет, как минимум, и сорок процентов для себя на ближайшие четыре года, с правом продления срока, если она не найдет работу.
Я предпочитаю согласиться, потому что знаю: что Бет способна на все. Женщины отличаются от мужчин в бытовых переговорах тем, что могут нажать на «ядерную» кнопку. Мужчины, которых исторически, через коммерческую культуру, учили идти на компромиссы и договариваться, ничего, кроме растерянности, первобытной ярости и капитуляции, противопоставить этому не могут. Они недостаточно хорошие игроки в покер, потому к ядерной кнопке никогда не потянутся. Это слишком иррационально, слишком деструктивно. Фанатички всегда берут над ними верх. От террористки-самоубийцы нет защиты.
* * *
Я обманул ожидания своей жены? Конечно обманул. Потому что больше не любил ее. Дает ли это ей право быть столь безжалостной? Не вопрос. Права здесь ни при чем. Развод – та же сделка. В ней нет места добропорядочности: добропорядочность здесь будет обузой. Добропорядочность – это то, что продемонстрировал Невилл Чемберлен Адольфу Гитлеру.
Нет, я не сравниваю свою жену с Гитлером, Боже упаси. Хотя небольшие усики у нее есть.
Я сижу с Мартином в кофейне рядом с конторой посредников. Мартин работает поблизости. Он всегда готов встретиться после окончания битвы. В этот раз он находит меня трясущимся за столиком, глаз дергается, руки дрожат, я пытаюсь совладать с ванильно-шоколадным коктейлем, который заказал в надежде, что калории и сахар помогут мне успокоиться. Он разглядывает меня сквозь завесу темных волос, закрывающих его карие глаза. Бледная кожа Мартина по-прежнему молода, несмотря на неумолимый возраст, а легкий завиток губы наводит на мысль об извращенной доброжелательности или сочувственном садизме. Естественно, высокий. Легкая сетка морщинок в уголках глаз делает его еще привлекательнее. Мальчик-мужчина, мальчик-девочка, сила изящества. Я люблю Мартина. Он всегда был моим другом, всегда заботился обо мне. Я хотел бы жениться на ком-нибудь таком. Мы и правда достаточно хорошо относимся друг к другу, чтобы пожениться, и я уверен, что мы не стали бы ссориться, или пакостить, или портить друг другу жизнь.
Господи, иногда так хочется стать гомосексуалистом.
– Посмотри на себя, Спайк. Что случилось?
Не переводя дыхания, я вываливаю все сразу, огромный ком боли и ярости, страдания и смущения.
– Дело не в деньгах. Я готов заплатить, сколько потребуется. Но это так жестоко, и это никогда не кончится. И даже сейчас я уверен, что это не конец. Через неделю или две выплывет что-то еще, с договором или без. Она все время играет не по правилам. Она просто так не отпустит меня. Ей лучше заставить нас всех страдать, чем отпустить меня. По крайней мере, сделать так, чтобы я ненавидел ее, – ей нужна хоть какая-то реакция. Она не может вынести безразличия. Она скорее разнесет все вокруг себя, чем согласится посмотреть правде в глаза. Это так глупо, так несправедливо.
Мартин не сводит с меня своих больших карих глаз. Я отпиваю немного коктейля. Он холодный. Наконец Мартин начинает говорить:
– Твоя проблема в том, что ты превращаешься в женщину.
– Что ты имеешь в виду? – Я смотрю на него удивленно.
Он улыбается. У Мартина есть потрясающее умение довольно жестко критиковать, не обижая. Он – одушевленный вариант моего ванильно-шоколадного коктейля.
– Ты превращаешься в несчастную жертву. «Ах я, бедный маленький мальчик, какие они злые и нехорошие, ох-ох-ох, как несправедлив мир».
– И что?
– А то, что ты забываешь первое правило взрослой жизни.
– Какое же?
Он смеется и обнимает меня за плечи.
– Бога нет.
Я киваю, признавая обычно игнорируемую, но неумолимую истину, и изображаю подобие улыбки. Конечно, я знаю, что Бога нет, но как бы и знаю, и не знаю. Его место остается вакантным. Детская жажда справедливости.
– Забыл.
– Человек способен на все, чтобы получить то, чего хочет. Когда речь идет об этом, когда на кон поставлено выживание, сам человек, его сущность, он не остановится ни перед чем. Для Бет это вопрос жизни и смерти, ей нужно взять верх над тобой, ведь ты ее бросил.
– Я не бросал ее. Это было наше общее решение.
Он убирает руку с моих плеч и отпивает кофе. Смотрит на часы – Мартин вышел на обеденный перерыв.
– Да ладно, Спайк. Не бывает развода по обоюдному согласию.
– Нет, правда, мы…
– Как это было?
– Я не знаю.
– Напрягись. Попробуй вспомнить.
– Кажется, я спросил ее… спросил, что для нее важнее в браке: я или Поппи.
– И она сказала – Поппи.
– Но дело даже не в этом. Дело в том, как она это сказала, как произнесла «Поппи». Так, будто у нее никогда не было сомнений, что Поппи, очевидно, гораздо важнее, чем я, что моя роль сомнительна по сравнению с Поппи. Для меня это не было новостью – я видел, как скукожились и иссохли наши отношения после рождения Поппи, после того, как я, в каком-то смысле, стал не нужен. Все дело в том, как она это сказала. С каким-то… легким презрением, что ли. А может, и не с легким.
