– Конечно, с удовольствием!
Я был спасен! Чаепитие с пяти до половины восьмого было изгнано навсегда! Оно заменялось кое-чем более освежающим и знакомым: пивом.
Я вспомнил, что одна из моих знакомых управляет пабом на улице Фонте д'Олио, которая начинается непосредственно с площади Санта-Мария-ин-Трастевере, и предложил Элизабет отправиться туда. Пока мы шли, я рассказал ей, почему эта улица называется источником оливкового масла. На самом деле я подвергал ее одной из пыток, которые выстрадал в детстве от собственных родителей: в большей или меньшей степени каждое римское дитя моего поколения должно было затратить множество воскресений «на экскурсию», как это именовалось родителями, с целью ознакомления с красотами своего города, до которых ему в этом возрасте не было никакого дела.
Колизей, Римский форум, Палатинский холм, Старая Аппиева дорога для меня были древними развалинами, которые кто-то построил неизвестно с какой целью, и я не мог уяснить себе, почему вместо того, чтобы отпустить меня играть в футбол на улицах моего квартала или позволить засесть перед телевизором, чтобы смотреть комедии про Станлио и Оллио, родители должны таскать меня по этим памятникам, церквям и базиликам. Все это неизбежно сопровождалось назидательными рассказами моего отца, увлеченного изложением историй, легенд, традиций и анекдотов, связанных с каждым пройденным метром, мне и моему брату – у нас обоих был настолько тоскующий вид, что более унылый трудно себе представить.
И тем не менее с течением времени большая часть этих «экскурсий» запечатлелась и в моем сердце, и в моей памяти. Таким образом, обобщив свои смутные воспоминания, связав их с некоторыми сведениями по истории искусства, почерпнутыми при обучении в лицее, я попытался объяснить Элизабет, что там, где возвышается церковь, примерно две тысячи лет назад, а конкретно в 38 году до новой эры, из-под земли забила струя того, что в те времена назвали оливковым маслом – кое-кто предполагает, что это нефть[92], которая непрерывно текла целый день. Это событие было истолковано как чудо, так что базилика Санта-Мария-ин-Трастевере построена именно на том месте, где обнаружили источник. В конечном счете, несколько воскресений, отданные в жертву в детстве, принесли свои плоды…
Когда мы добрались до бара, теплый воздух римского сентября позволил нам устроиться на открытом воздухе, и, когда я уже приготовился пробовать свое охлажденное светлое и прежде всего заслуженное пиво, то с некоторым опасением задал себе вопрос: собственно говоря, может, она трезвенница, ибо существовал риск, что она закажет полезный для здоровья микс из моркови и киви, томатный сок или еще какое-нибудь чудо из того же разряда. Но, уничтожив мои сомнения в зародыше, Элизабет заказала охлажденное светлое и прежде всего заслуженное пиво.
Пока мы продолжали болтать, постепенно чувствуя себя все непринужденнее, мой мозг не упускал из виду садистскую мысль осуществить следующий шаг: гастрономическое испытание.
В этот момент я увидел, как из глубины переулка подходит моя знакомая со своим ужином в руке, алюминиевым судком, испускающим ароматный пар, от которого у меня закружилась голова: тушеное мясо под соусом! В этот момент до меня дошло, что кроме проблемы поиска ресторана есть еще и другая – мой зверский голод. За такое соблазнительное мясо я был готов пойти на преступление. За десять секунд я узнал все, что мне требовалось: где моя приятельница купила ужин навынос, как далеко находится ресторан и его меню от А до Я. Эта траттория находилась прямо за углом: семейное заведение, к тому же римское семейное заведение, типичное меню, малое количество столов, но, поскольку еще было рано, отпадала необходимость заказывать столик заранее. Идеально.
Я предложил Элизабет, которая, подобно мне, также испытала искушение запахом мяса, не сомневаться и дать свое согласие. Мы допили последний глоток пива, я был счастлив угостить ее им в качестве премии за то, что она освободила меня от мук чаепития, после чего мы наконец отправились ужинать.
Когда мы подошли к траттории, я поразился, каким же образом я не заметил ее раньше: входом служила стеклянная дверь, и имелось большое окно, позволявшее видеть один-единственный внутренний зал, в котором очень близко друг к другу стояло с десяток столов, накрытых бумажными скатертями в белую и красную клетку, по большей части уже занятых посетителями и заставленных тарелками, от которых исходил манящий пар. Наружная ставня была серой, металлической и опускающейся, из чего следовало предположить, что на месте траттории некогда располагался гараж.
Звуковой фон внутри был типичным для тратторий – семейных римских заведений, в которых громче, чем шумная болтовня разгоряченных вином посетителей, звучит голос хозяйки, перечисляющей блюда дня. Я потерял дар речи: само провидение завело меня в это благословенное место!
Мы вошли и сели за маленький столик, и хозяин тотчас же принес корзиночку с хлебом и литр красного домашнего вина. Я попросил у него меню, и мне никогда не забыть тот сообщнический взгляд, который он бросил на меня, услышав, что Элизабет говорит по-английски. Его ухмылку можно было расценивать следующим образом:
– Я тебя понял! Позабочусь о том, чтобы у американки получился хороший вечерок!
Я хотел ответить ему:
– Ах, милок, ничего-то ты не понял! Тем не менее спасибо! – но это было бы трудно перевести для нее; так что я ограничился ответной улыбкой, с совершенно противоположным его ухмылке смыслом.
Выбор был не особо велик, но, несомненно, возбуждал аппетит. В качестве первого, пока мы сдерживали аппетит брускеттой[93] с помидором, я предложил Элизабет отдать предпочтение одному из трех блюд: спагетти алла карбонара, букатини алламатричана или перышки алларрабьята[94].
С учетом того, что гвоздем вечера должно было стать второе, я счел, что перышки алларрабьята являются самым легким из первых блюд: ведь, в общем, речь шла только о перышках, в то время как я обычно ел ригатони, причем всегда гофрированные, поскольку соус лучше задерживается на их поверхности – припущенных в сковороде в соке порезанных на кусочки помидоров, оливковом масле, чуть поджаренном до золотистого цвета чесноке и с большим количеством перцев, основным составляющим, поскольку «злость» соуса зависит только от них. После чего я объяснил Элизабет, что можно посыпать их пармезаном или римским козьим сыром.
Я заказал на двоих. Через несколько минут в центре нашего стола приземлились две изрядные порции перышек алларрабьята, которые Элизабет в отличие от меня посыпала ровным слоем сыра.
Итак, признаюсь: единственное, чего я не ем, так это сыр на макаронах! Я знаю, что для нас, итальянцев, это идеальное сочетание, паста с соусом плюс тертый сыр. Но мне он не лезет в горло, так как получается, что у всех соусов одинаковый вкус!
После перышек на наших тарелках остался чудесный и более чем соблазнительный слой соуса: я не устоял и предложил моей сотрапезнице проделать то, что строжайшим образом запрещает этикет, но в некоторых случаях является единственным выходом: собрать весь этот божественный остаток кусочком белого хлеба и отправить его в рот. Для меня является преступлением позволить унести тарелку, не погрузив в нее несколько ломтиков хлеба, готовых впитать в себя остатки соуса. Таким образом, чтобы не испытывать чрезмерного смущения, я решил, что должен убедить Элизабет проделать то же самое, и, к моему удивлению, она охотно согласилась и предприняла атаку на соус.
Мы уже одолели первую половину нашего ужина, и благодаря сентябрьскому теплу и прежде всего зажигательному воздействию перцев, домашнему вину и тому факту, что Элизабет с удовольствием поглощала все, что угодно, я почувствовал себя совершенно расслабленным.
Именно в этот момент Рим презентовал нам одну из тех картинок, которые можно наблюдать только здесь: за двумя удаленными столами два господина среднего возраста начали спорить на повышенных тонах; через некоторое время оживленный обмен мнениями сменился возбужденными пререканиями.
Раскрасневшиеся щеки спорщиков свидетельствовали об их опьянении, естественно, взоры всех посетителей траттории – перепуганных туристов и римлян, готовых насладиться этим спектаклем, неизбежно обратились на них. Как известно, в Риме все легко выходит за рамки…
Оба поднялись во весь рост с видом людей, пришедших сюда, чтобы затеять драку, обрушивая друг на друга самые выразительные оскорбления в лучших римских традициях, взывая к памяти матерей и предков, и чем дальше, тем больше. Бедная Элизабет, казалось, перепугалась при мысли о кровопролитии; но я-то знал, что они никогда не подерутся. Оба все больше приближались один к другому, однако же избегали прикосновений и призывали присутствующих, ради Бога, остановить их, в противном случае они поубивают друг друга. Но финал оказался разыгранным как по нотам: неизвестно откуда материализовались четыре здоровяка, которые схватили двух буянивших пьянчужек, успокоили их, как детей, и, налив им красного вина, предложили скрепить мир рукопожатием, а затем вывели их из ресторана под белые руки.
